Чтение 12–й страницы книги ~Тайга и зона~

Более ничего криминального при Петре Гриневском не нашли. Не должны были найти и в машине. В ней, если не считать домкрата и кое-какой мелочевки вроде гаечных ключей, без отдачи позаимствованных в родном таксопарке, ничего противозаконного не хранилось.

Его, конечно, сдал ювелир. Какие могут быть сомнения. Петр, как и собирался, отправился на следующий день оценивать перстень. Куда ему обращаться со своей просьбой - на этот счет он долго голову не ломал. Посмотрел по справочнику, где ближайшая к дому ювелирная мастерская, туда и поехал.

Тогда в ювелирной мастерской поведение старого жука-ювелира странным ему не показалось.

Впрочем, сравнивать Петру было не с чем - что уж говорить, редко он оценивал драгоценности, а если уж быть точным, то вообще никогда не оценивал. Поэтому он не заподозрил второго плана ни в том, что старик, похожий на упитанного Зиновия Гердта, сославшись на необходимость вооружиться какой-то особой лупой, вышел в соседнюю комнату, ни в том, как долго тот листал какой-то непонятный каталог. Потом старичок неспешно разглядывал изделие - так ученые, должно быть, вертят под лупой какого-нибудь слишком уж диковинного жука - цокая языком и сыпля какими-то умными словечками. И в результате старичок разразился нудным, в конце концов утомившем Петра монологом: "Знаете, молодой человек, кажется, вам сказочно повезло. Если это подлинная работа мастерской Старка, то это сразу в несколько раз поднимет стоимость вашей вещи. Для окончательно вывода требуется более основательная экспертиза, если хотите, я могу ее провести... Что значит - кто это? Вы ничего не слышали о Старках?! Я вас умоляю! Это в свое время очень известная семья варшавских ювелиров, и если б не польские события восемнадцатого года, они прогремели бы на всю Европу. Вы понимаете, о каких событиях я говорю..." - ив таком духе еще добрых полчаса. А он слушал, как дурак.

И взяли Гриневского как раз возле ювелирной мастерской.

Первая же беседа со следователем, состоявшаяся через несколько часов после задержания, сняла все неясности.

- Вы, может быть, хотите позвонить адвокату? Или в газетку в какую-нибудь передовую, демократическую, специализирующуюся на правах человека? Так это пожалуйста, так я не против, - перебирая бумаги на столе, вяло начал разговор следователь, неприметный, невзрачный человек, этакий воплощенный винтик бюрократической машины. И было ясно, что он втихую издевается над допрашиваемым. - Но боюсь, самые оголтелые защитнички прав человека откажутся отстаивать ваши права. Испугаются тяжелой и бессмысленной работы. Уж слишком плохи ваши дела. Давно, признаться, не держал я в руках столь доказательного дела. Собственно, мне у вас и спрашивать-то нечего...

В тот момент Петр еще не ощущал настоящего страха. Страх пришел позже. Тогда Гриневский воспринимал происходящее как недоразумение, которое не может не разрешиться вскорости. Петр не сомневался, что он попал за решетку из-за вчерашнего происшествия. Речь наверяка идет о трупах у памятника, о чем же еще?! Какой-то глазастый свидетель, не замеченный Петром, углядел его машину возле памятника пионеру-герою и запомнил номер. И сейчас его будут колоть на причастность к бандитской разборке.

Ладно, он расскажет немного нескорректированную правду: остановился оказать помощь раненым, единственного раненого погрузил в машину, хотел отвезти в больницу, но тот пришел в себя, ехать в больницу отказался, позвонил куда-то, договорился, что его заберут по дороге его друзья, и на углу, скажем, Ефимова и Загородного, раненого забрали из машины Петра и загрузили в джип с заляпанными грязью номерами...

Также Петр понимал, что ментов заинтересует происхождение перстня. Ион за несколько часов одиночного томления в камере подготовил вполне убедительный рассказ. Вещицей расплатился с ним пассажир, у которого не нашлось денег для оплаты проезда. Приметы пассажиры можно дать такие: средний рост, круглое лицо, нос картошкой. Пусть полгорода арестовывают. Кстати, и на самом деле - чем только не расплачиваются пассажиры с клиентами! Часами, зонтами, пустыми кошельками - это обычное дело. А женщины, в основном девки, норовят сэкономить и расплатиться натурой. Петр брезговал этой формой оплаты, а вот его напарник любил это дело. Впрочем, о расплатах натурой следователю докладывать не обязательно. И вот берешь всякую дребедень, приходится брать. Потрачено время, потрачен бензин, а он не миллионер и так еле концы с концами сводит.

- Ну вот о чем разве вас спрошу... - лениво сказал следователь. - Разве что вы мне расскажите, где держите остальное. Кстати, это можно квалифицировать как сотрудничество со следствием, что должно здорово помочь вам на процессе. Так где же?

- Остальное? - с искренним недоумением переспросил Петр.

- Остальное, соколик, остальное, - сочувственно кивнул следак.

- Может быть, вы объясните мне, в чем мое преступление?

"Это какие-то из ментовских штучек, - подумал Петр. И почувствовал, что покрывается холодным потом. - Известно, как они опутывают своими вопросами. Как удав кольцами".

- Охотно объясню, - сочувственно вздохнула эта гнида в штатском. - В убийстве оно состоит...

Петр вспомнил три трупа на снегу, валявшееся рядом оружие, среди которого имелся автомат, и ему стало смешно. Ну как в самом деле всерьез можно заподозрить рядового таксиста в расправе над тремя вооруженными бандитами без всякого повода и без всякой выгоды. Или менты полагают, что им удастся пришить ему одиночную борьбу с бандитизмом в городе Шантарске?

- Вы из меня мстителя хотите сделать, да?

Робин Гуда?

- Робин Гуд... - следователь почмокал губами, словно пробовал на вкус имя героя английских баллад. - Что ж, одобряю вашу линию защиты. Главное, что вы признаете себя виновным. А значит, наш разговор может приобрести обоюдовыгодный характер. Итак, давайте перечислим известные факты.

И то, что Петр услышал потом, привело его в состояние даже не шока, а столбняка.

- Двенадцатого декабря вы убили гражданина Казарновского Сергея Рудольфовича, бывшего директора антикварного магазина на улице Ломоносова, два года назад вышедшего на пенсию.

Проломили голову тяжелым металлическим предметом. Уж не монтировкой ли?.. Ну, к этому мы вернемся позже. Правда, сейф вы так и не нашли, он находился за холодильником, вы ограничились тем, что прошлись по верхам. Спешили, да? Знаете, я думаю, старичок разболтался в машине, и это-то его и погубило. Я полагаю, вы не готовились заранее. Просто поняли, что шанс сам прыгает в руку, что другого такого может больше в жизни и не перепасть. Вполне допускаю, вы и не хотели убивать, а руки сами схватились за монтировку, да? Думаю, Казарновский проговорился, что он известный в городе коллекционер антиквариата, живет один, едет к себе домой. Случается такая словохотливостъ с одинокими стариками, как бы те ни были осторожны. Итак, вы вроде как помогаете Казарновскому выбраться из автомобиля и наносите внезапный удар. Покопались в карманах, достали паспорт, посмотрели адрес, вынули ключи.

Может быть, еще какое-то время посидели в машине, дожидаясь удобного момента, когда поблизости от парадной никого не будет. А потом поволокли легкого, сухонького антиквара к его квартире. Что ж в том странного, если кто из окна увидит? Таксист помогает пьяному добраться до дома. Ключи у потерпевшего в кармане, остается только открыть дверь... Думаю, вам, гражданин Гриневский, в тот день сопутствовало сказочное везение, это был ваш день. Старик, уходя из дома, не включил сигнализацию. Похоже, с ним до того никогда ничего не случалось, и он сделался несколько беспечен. Или стал забывчив по старости. А может, он в машине разоткровенничался до того, что рассказал, как отключается сигнализация?

Петр слушал этот бред и никак не мог взять в толк, что говорят о нем. И что это всерьез. До последнего штриха казенный кабинет размыло, стены, стол, лицо человека напротив погрузились в серый туман, и из этого тумана доносился размеренный голос: "бу-бу-бу..."

Наконец, Петр взял себя в руки, усилием воли вернул четкость окружающей обстановке. "Спокойно, Гриневский, - сказал он сам себе. - Это происходит наяву, тебе шьют липовое дело. Тебе не привыкать бороться за себя. Для начала следует собраться с мыслями и доказать, что ты не мог быть у того долбаного дома, потому что находился в другом месте, и тому есть свидетели".

- Какого числа, говорите, убили вашего антиквара?

- "Вашего", - хмыкнул следователь. - Нашего с вами антиквара, еще раз повторяю, убили двенадцатого декабря. Поломайте зря голову, мы уже проверили. Вы находились в тот день, как говорят у вас, на линии.

- И на основании этого...

- На основании показаний гражданки Ломакиной, - перебил следователь, зашуршав бумагами, - лица незаинтересованного, к слову сказать... Вот.

В день убийства возле дома шестнадцать по улице Тухачевского вышеупомянутой гражданкой было замечено отъезжающее такси как раз в тот отрезок времени, в который, как установило следствие, потерпевший скончался от нанесения тяжкого телесного. И не просто такси, а таксомотор с рекламой чая "Липтон". В городе такси с такой рекламой, к вашему сведению, всего тридцать штук. Пять в ремонте, семь в тот день по разным причинам не вышли на линию, одна машина угодила в ДТП, другие, доказано, находились в интересующее время в иных районах города. Под вопросом оставалось десять машин. Среди них и ваша.

И тут Петра прорвало.

- Вы с катушек съехали! Что за чушь! Вы меня арестовали только за то, что на моей машине наляпан этот чай! Вы всех шоферов с чаем так таскаете, прежде уложив мордой в асфальт, а потом колите тут на дешевые приемчики!

Привычный и не к таким проявлениям эмоций подследственных, ерзающих на горячей сковороде допроса, следователь не вышел из себя, а протянул руку к лежащей на краю стола бумажке, приподнял ее двумя пальцами, показывая Петру.

- Вот заключение экспертизы, полученное час тому назад. После вашего задержания работники милиции направились в таксопарк, где ими был произведен осмотр вашей машины. Под накидкой на поверхности заднего сиденья были обнаружены бурые пятна, напоминающие кровь. Что, собственно, и оказалось пятнами крови. По заключению экспертизы, кровь принадлежит к той же группе, что и кровь гражданина Казарновсго С. Р. Если вас удивляет быстрота, с которой была проведена экспертиза...

Петра не удивила быстрота, он понятия не имел, в какие сроки проводятся экспертизы.

- ...скажу вам, что не ради вас так расстарались, нарушив всякую очередность. Казарновский - личность не последняя в своих кругах. А к кругам тем, то есть к собирателем и знатокам антиквариата, между прочим, принадлежат известные и влиятельные люди. Например, академик Кладенцев. Вы улавливаете?

Петр улавливал.

- И наконец... - Следак вздохнул притворно тяжело - дескать, я рад бы, чтобы вы оказались честным человеком, вы мне глубоко симпатичны, но истина, друг Платоша, она дороже. - Перстень, что вы пытались сбыть сегодня в ювелирной мастерской, объявлен в розыск. Потому что перстень этот - одна из вещей, похищенных из квартиры убитого антиквара. Кстати, вы не надумали сказать, где находятся остальные вещи?

Пожалуй, первый раз Петра по-настоящему пробрало. Всей кожей он явственно ощутил липкую паутину, которой его обволакивали. И ему сделалось не по себе.

- А вы...

Следак понимающе кивнул.

- Обыск в вашей квартире и гараже ничего не дал.

"Вот суки, - с какой-то замороженной злостью подумал Петр, - клещами впились. А жена..."

Но он отогнал мысли о жене как несвоевременные.

Только растравишь себя.

- Да забыл сказать, - чуть ли не виновато улыбнулся следак. - Ваши коллеги по таксопарку обратили внимание на такой пустяк, что давеча вы вернулись без чехла на заднем сиденье. Я так понимаю, вы запоздало, только вчера, обнаружили кровь, но тут же избавились от улики, так?

На некоторое время в кабинете повисло молчание.

- У меня отобрали сигареты, - наконец сказал Петр.

- Эт-то пожалуйста, - следователь выдвинул ящик стола, вытащил пачку "Примы" и зажигалку, толкнул по столешнице к Петру. - Курите на здоровье, будьте любезны...

- Мне нужно подумать.

- Конечно, я понимаю.

Следователь впился в его лицо серыми холодными глазами. Наверное, он пытался разглядеть следы с лома. Он, конечно, надеется, что допрашиваемый сейчас соберется с духом, поймет, что прочно загнан в угол и под тяжестью неопровержимых улик сознается в душегубстве.

Петр прикрыл глаза, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

"Я могу рассказать честно, во всех подробностях вчерашнюю историю, назвать адрес больницы, упомянуть все услышанные клички. Это объяснит, откуда в машине кровь и откуда у меня перстень. Мне, разумеется, не поверят, но, возможно, начнут проверять. Что из этого получится? А ничего. Больничный доктор заявит, что в глаза меня не видел, никакого Пугача и Глобуса не знает.

Единственное, что меня может спасти - Глобус, этот козел, который наверняка и грохнул антиквара. Если менты проникнутся моими рассказами и доводами, если ментам известен Глобус и они, допустим, его возьмут, то, глядишь, чего и найдут у него из краденых вещей. Но...

Но, может, тот же Глобус всего лишь выиграл перстень в карты или отобрал его у еще более мелкого гопника. Или давно распродал остальные вещи, оставив себе на память только перстень.

И ничего тогда его не свяжет с преступлением на Тухачевского - в отличие от меня, которого связывает целый букет улик. И еще...

Узнав о задержании подозреваемого по антиквару... - а он, скорее всего, узнает не из прессы, так по своим каналам, - Глобус дотумкает про перстень, вспомнит таксиста и, поспешит избавиться от остальных вещей.

А про Пугача так и вовсе нет смысла говорить.

Да и не захотят менты связываться с авторитетом, когда у них уже есть убийца. Нарукаху следствия уже готовое для суда дела. Охота им его разваливать? Ясно, нет.

С другой стороны: что получится? Получится, я сдал Пугача, видимо, весьма влиятельного человека в том мире, и одного из его подручных. И это мне аукнется уже в камере СИЗО, а ее мне, чего уж там тешить себя иллюзиями, всяко не избежать. Под подписку о невыезде никто меня не выпустит.

Значит, я окажусь между молотом и наковальней, в состоянии войны на два фронта.

Но не признаваться же мне в убийстве, которого не совершал? Не признаваться. Значит, надо найти объяснение каждому из фактов. Итак...

Перстень я нашел. В салоне своей машины, вернувшись в таксопарк. Обронил кто-то из пассажиров, кого возил за смену. Я подобрал, присвоил, захотел продать, немного разжиться деньгами.

Кровь на заднем сиденье? Да, помнится, вез пассажира с забинтованной рукой, бинт был весь в крови, вероятно, с него и натекло. Группа крови совпадает, эка невидаль. Чехол? Да, заметил кровь, решил не пугать пассажиров и выкинул его...

Врешь, бля, еще поборемся!"

- Вы, конечно, думайте, - напомнил о себе следак. - А чтоб лучше думалось, я вот что вам подскажу. Явку с повинной, конечно, оформлять поздно, но зато вы можете написать чистосердечное признание. Потом на суде искренне раскаятесь в содеянном, упирая на то, что действовали не с заранее обдуманными, а в состоянии аффекта. Сошлетесь на безденежье, на семейные неурядицы. Вы же в армии служили. Может быть, когда-нибудь были ранены или контужены? Это хорошо обыгрывается. Дескать, иногда случаются приступы, мозг словно заволакивает пеленой.

И получите по низшей планке. А иначе и пожизненное можно схватить. Вам это надо? Так что давайте сотрудничать, уважаемый Петр Григорьевич...

... Сознание человека способно на всякие фокусы.

Раньше Петр с недоверием относился к рассказу своего дядьки про то, как тот в армию уезжал.

А уезжал дядька весьма даже интересным образом.

- Он служил срочную в шестидесятых. Сперва все шло, как обычно: призвался, дождался на призывном пункте своего покупателя, был посажен вместе с такими же обритыми наголо юнцами в обыкновенный пассажирский поезд. Разумеется, как сели, так и начали прощаться с вольной жизнью.

Дядька до этого не пил и не курил совсем, даже не пробовал никогда, ни капли, ни затяжки. Ну не отставать же от бравых сверстников, надо ж показать, что и ты тоже взрослый. Сначала опустошил поднесенный стакан портвейна, потом - беленькой, потом в дело вступил самогон, под конец дошло до одеколона, который, разбавленный водой, выглядел в стакане как молоко. Дядька храбро выпил и эту отраву. И еще он таскался в тамбур дымить на равных с будущими защитниками родины. И вот когда дядька и так плохо уже соображал что к чему и где он, собственно, находится, в тамбуре ему предложили анашу. А он даже и не знал, что это такое, дело-то происходило в наивные шестидесятые. Ну и пыхнул дядька во все свои молодые, сильные легкие...

Очухался он через месяц. Очухавшись, обнаружил себя в казарме, на полу, с расквашенным носом, а над собой увидел перекошенную физиономию сержанта. Это была уже казарма той части, в которой предстояло тянуть срочную лямку. То есть за спиной потерялся прожитый в карантине месяц. Весь курс молодого бойца, прожитый в сомнамбулическом состоянии. Дядька бегал кроссы, назначался в наряды, учил устав, принимал присягу, ходил на стрельбище, занимался строевой на плацу, разговаривал с кем-то о чем-то, его принимали за нормального - он же ничего из этого вспомнить не мог.

Теперь Петр верил дядьке на все сто. Дядькина история повторилась почти в точности теперь уже с ним. Прошел месяц - и словно не было месяца. Что-то припоминалось лишь отдельными фрагментами.

Более-менее отчетливо запечатлелось явление нового адвоката. Выходит, был и старый, которого заменили, но он стерся из памяти полностью.

Новый адвокат начал со странной на первый взгляд фразы.

- Вы сделали все правильно. Ваш выбор оценили. Вам просто не повезло, тот, кто стал причиной вашего невезения наказан, но последствия его о шибки не так легко исправить. Я думаю, вы понимаете, кто оплачивает мои услуги? Так вот что касается моих услуг. К сожалению, полного оправдания обещать не могу. Наша беда в том, что дело вышло довольно громкое. Если бы в качестве жертвы проходила менее заметная в городе персона... Так что уж теперь! А тут еще проклятая ежегодная ведомственная отчетность. Высокие милицейские чины с разных трибун отрапортовали, что нашумевшее дело Казарновского раскрыто, украденные ценности, составляющие достояние республики, частично возвращены, ведется следствие. Мол, обвинения, что органы плохо работают, беспочвенны и несостоятельны. К сожалению, нам не дадут вывести вас вчистую, это обернется для людей в мундирах форменным позором. Но убийцу из вас мы сделать не дадим, это уж увольте. Прямых улик нет, а с косвенными мы управимся. Самое большее, на что они могут рассчитывать, - соучастие. А там уж приложим ваши положительные характеристики отовсюду, незапятнанную биографию, раскаянье. Ну думаю, в самом крайнем случае года два. Попробуем добиться условного. Эх, нам бы под амнистию попасть, но это уже чистой воды везение. Но я также уполномочен сказать, что даже при самом неблагоприятном развитии - вы понимаете о чем я? - вам помогут и там. Ладно, не будем о худшем, давайте мы с вами выработаем вашу новую линию защиты...

И все. И снова провал в памяти. Словно ластиком кто стирал.

А окончательно Петр пришел в себя, как в свое время дядька от сержантского кулака, от приговора, зачитанного судьей. Пять лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. И что странно - он не испытывал никаких эмоций. Будто давно знал, что это неизбежно...

* * *

- Все, - Гриневский выдохся. - Честно, все...

Потом Пугач появился на зоне, узнал меня. Подозвал, накормил-напоил, сказал, что добро помнит и за мои страдания, за ментовскую несправедливость готов расплатиться. Вот и предложил уйти с ним в соскок... Я что, должен был отказать - Пугачу?

Карташ малость поразмыслил. В словах Гриневского была, ох, была правда... По крайней мере, логика. Если он и врет, то врет очень уж умело.

Алексей помнил, по какой статье Таксист загремел в зону, знал он и то, что даже уголки относились к нему с долей уважения - как же, сам сел, под ельников якобы по убийству Казарновского не сдал... Поколебавшись, он размотал проволоку. Сказал негромко:

- Ну смотри у меня, Гриня. Если что - пулю сразу получишь, ждать не буду..

Маша уже спала на лапнике, укрывшись Карташовским бушлатом, положив ветровку под голову.

Глава третья

НЕСЧАСТЛИВАЯ, КАК И ПОЛОЖЕНО, ИЛИ ЗАХОДИТЕ К НАМ НА ОГОНЕК...

28 июля 200* года, 21.53.

Для следующей ночевки они выбрали распадок, по которому протекал ручей. Место привлекло еще и тем, что здесь почти не было комарья и гнуса... Это одна из великих таежных загадок - почему где-то клубятся комариные рои и гнус облепляет тело так, что живого места не остается (и потом, разуваясь, вытряхиваешь из сапог жутковатые комья слипшейся мошки), есть места, в которых хозяйничают исключительно одна из кровососущих популяций, другой туда по каким-то природным законам вход запрещен, но есть и участки тайги, где напрочь отсутствует одна и другая пакости. Им выпала удача набрести как раз на такой райский уголок.

И следовало этим воспользоваться.

За весь день никто не проронил ни слова. Сил на разговоры не осталось. Этот день вымотал их до донца. Две полосы бурелома, одна из которых тянулась не меньше километра, укатали их, что твой асфальтовый каток. Будь ты спортсмен, будь ты таежник со стажем, но и тебе жизнь малиной не покажется, когда полдня полазаешь через лесину, покружишь, выбирая место, где ствол потоньше и сучков поменьше, понервничаешь, когда сучок хрустит под ногами, нога соскальзывает вниз и неизвестно, обойдется все или вдруг раздастся поганый хруст надорванных связок, - короче говоря, после таких аттракционов свалится и Дерсу Узала. Чего уж говорить про них, людей, в сущности, мало подготовленных к марш-броскам по тайге.

Карташ не считал себя слабаком, хотя спортом и не занимался, даже утренней гимнастики не делал. Но той выносливости, которой наградила его природа и родители, вполне хватало, чтобы выдерживать нагрузки, подобные нынешним. А вот Машка его удивляла. Девчонка не жаловалась, не стонала, не впадала в истерики и перла по тайге наравне с ними. Хотя видно было, что работает на пределе. Лишь иногда, когда уж совсем становилось невмоготу, просила: "Ребят, давайте передохнем чуток". И после двадцати-тридцати минут привала ее не приходилось поднимать с земли силой и угрозами.

Пока не приходилось...

Ориентируясь по солнцу, по мху, Алексей очень надеялся, что ведет отряд в нужном направлении. Он Таксисту не соврал - на самом деле ходил в походы по молодости лет и кое-что о лесе знал... Хотя, конечно, их маршрут ни в какое сравнение с теми походами не шел. В тайге он не был ни разу..

Стрельбы слышно не было. И непонятно, то ли бунт уже подавлен, то ли урки успешно заняли населенный пункт Парма и празднуют победу, а доблестные войска еще на марше...

Они допили кофе. Темнело. Как ни тяжело было отрывать задницу от ровной поверхности и переставлять ноющие ноги, а никуда не денешься - надо отрывать и переставлять. Им еще требовалось наломать лапник, который послужит заменителем перины и прикроет их сверху шалашом.

- Пошли постель готовить, - первым поднялся Гриневский. - Не на голой же земле, как прошлую ночь, куковать.

- Погодь-ка. Снимай прохари.

- Это зачем это? - тут же напрягся Таксист.

- Ноги посмотреть надо, кретин. Если ты мозоль хоть одну в этих говнодавах натер, то дело труба. Снимай, снимай...

Помявшись, Гриневский скинул древнюю, разношенную, но крепкую обувку.

Возможно, именно то обстоятельство, что он уже несколько лет носил именно эти, с позволенья сказать, ботиночки, и спасло ноги зэка.

Ни одного волдыря под - между прочим, новыми и прочными - носками Алексей не углядел.

- Твое счастье, - буркнул он, бросая прохари обратно владельцу, и повернулся к Маше. - Теперь ты снимай.

- У меня все нормально, - сказала та.

- Да хватит вам обоим кривляться, так вас перетак, - устало взмолился Карташ. - Вы добраться до людей хотите или подохнуть здесь, а?!

Как это ни удивительно, но и с ногами "хозяевой" дочурки тоже оказалось все в порядке.

Правильные у нее сапоги. Если не развалятся по дороге... Он с кряхтеньем поднялся.

- А теперь можно и постельку стелить...

Карташ ломал лапник и думы думал ох какие сложные. Как Пугачу удалось спланировать и столь грамотно организовать бунт - и никто про это ни сном ни духом, ни опера, ни стукачки? А в том, что Гриневский не соврал и революция была спланирована именно Пугачом, Карташ отчего-то не сомневался нисколько. Вот только зачем вору это понадобилось - поднимать кипеж в зачуханной, спокойной зоне и уходить в рывок с такой поспешностью? Делами на свободе можно руководить и из лагеря - сие ни для кого не секрет. Если же в его империи случилось нечто экстраординарное, что потребовало его личного присутствия, то откуда взрывчатка на зоне? Значит, готовились загодя? Ни хрена не понятно...

В двадцати шагах от него трещали ветви, ломаемые Гриневским.

Алексей вспомнил донос Лупня - насчет партии водки в ознаменование примирения Баркаса и Пугача. Так они что, вместо водки "коктейль Молотова" завезли? Если падла Лупень не солгал. Вот ведь гад какой...

Следующая ветвь хрустнула почему-то за спиной.

Не будь Карташ так измотан, он успел бы обернуться. Сначала сделал бы шаг в сторону, а потом бы уж обернулся. Но он опоздал всюду - чертова полоса препятствий через бурелом притупила все рефлексы.

Сзади раздался чей-то резкий выдох: "Ха!", - и затылок взорвался ослепительной болью.

...Вынырнув из забытья, он расслышал невнятные голоса и смех. На пробуждение затылок тут же откликнулся тупой ноющей болью.

Карташ открыл глаза.

И обнаружил, что сидит, прислоненный спиной к стволу. Руки были заведены за дерево и связаны - совсем как давеча у Гриневского.

Причем веревки на запястьях затянуты со всей возможной свирепостью и явным умыслом перекрыть доступ крови к кистям.

Так что, Гриня решил таки отомстить?..

Вокруг костра передвигались темные фигуры.

Показалось - много фигур, очень много.

В глазах плавала муть, вспыхивали искры. К горлу подкатила тошнота. Он снова сомкнул веки.

Но его шевеления не остались незамеченными.

- Гляди, очухался начальник! - радостно оповестил остальных чей-то хрипловатый голос.

- Молодец, быстро оклемался, - откликнулся другой. - А то бы такой сеанс пропустил...

Тошнота отступила, и Карташ снова открыл глаза.

Костер полыхал ярко, освещая всю поляну вплоть до ручья. Возле огня сидел на корточках человек в серой зэковской телогрейке и подбрасывал в пламя валежник.

Гостей, считая кострового, было четверо. Не так много, как показалось. И всех их Карташ знал - всех в лицо, а одного даже по имени. Зэки из лагеря, которые после прорыва почему-то рванули не к поселку и не в сторону железной дороги, а в самую что ни на есть глубь тайги.

Почему-то? А не о них ли говорил Таксист?

Карташ приметил у них два автомата. Один "Калашников" валялся на земле подле мужика лет сорока-пятидесяти, раскинувшегося в излюбленной древнеримской позе - полулежа, на бушлате Карташа и ватнике Гриневского.

Второй автомат покоился на коленях крепенького рыжеволосого парня, Парень был ближе всех к Карташу, покуривал на пеньке, щурясь от дыма.

"И еще у кого-то прихоронен мой "макарка", - отстраненно вспомнил Алексей. - Может быть, у кострового, а может, и у того, что крутится возле Маши. Самого, похоже, дерганого из всех". Тот, которого Карташ окрестил про себя дерганым, вырядился в солдатскую шинель с выдранными с корнем погонами и петлицами.

Маша лежала невдалеке от костра. Связанная по рукам и ногам. Щека расцарапана, волосы растрепаны, кроссовки и джинсы до щиколоток мокрые. Гриневский находился тут же, ближе к ручью, лежал на земле - похоже, без сознания.

У него были связаны только руки.

Карташ не сомневался, что вожакует у беглых Шуруп. Сие было прозвище углового, что нежился сейчас на бушлате и ватнике и чья настоящая фамилия - Карташ вспомнил даже такой пустяк - была Копылов. Шуруп в зоновской иерархии не числился даже "жуликом", но над нынешними своими подельниками возвышался - не даром Карташ не знал ни имен, ни кличек троих его спутников. Шуруп относил себя к блатным, а эта троица принадлежала к заурядному бакланью. Можно было догадаться, почему они сдернули с зоны именно в таком составе: Копылов-Шуруп болтался в лагерных бараках на вторых ролях, чем явно тяготился, а сколотив свою шайку, и уведя ее за собой, он на какое-то время становился главным. Хоть маленьким, а паханом.

- От ты и попался, начальник. От ты туточки и догонишь, что такое неволя, - смакуя слова, проговорил Шуруп, откровенно наслаждаясь ситуацией. - Вчухаешь, каково приходится бродягам за вашими заборами.

Тип в солдатской шинели разболтанной походкой приблизился к своему вожаку.

- Шуруп, ни хавки, ни карты у них нема, все осмотрел. Голяком в тайгу ломанули, падлы... Давай хоть телку попользуем, коли жрать нечего.

- Не терпится, Болек? - ухмыльнулся паханчик, обнажив черные чифирные зубы.