Чтение 12–й страницы книги ~Нелетная погода~

- Не хочу.

- Шарлатаны, - сказала Марина. - Алхимики-астрологи двадцать второго века. Пользуются, что мы стали добренькие и позволяем бездельникам валять дурака. Выдумали бог знает что и вытворяют черт знает что...

- Нелогично, Мариночка. Не вяжется одно с другим.

- Почему?

- Если они шарлатаны, нет смысла бояться, что они прочитают твои сокровенные бумаги. А если смогут прочитать - какие же они бездельники, алхимики и астрологи? Хотел бы я уметь читать мысли...

- Ну, и что бы ты обо мне узнал? О тех, кто был до тебя? И что бы это тебе дало?

- Я не о тебе. Так, обобщаю.

Стало светло, как в ясный полдень, они зажмурились от неожиданности, из глаз выступили слезы, и привыкнуть к свету удалось не сразу. Высоко над скалами повисли три "Гелиоса", памятные Панарину по Дальней разведке - мощные светящиеся бомбы, рассчитанные на три часа горения, и на сотне квадратных километров наступил рукотворный день, разве что свет был белее и резче солнечного и четче обрисовывал тени, но так было даже лучше - будет более заметен свежий кратер.

Видимо, перед отлетом кто-то из планетологов успел провести детальный инструктаж - мобили, повисшие пестрым колышущимся ковром, вдруг разбились на стайки и целеустремленно разлетелись в стороны, ныряя в пропасти и ущелья, методично осматривая склоны гор. Это был хорошо организованный за короткое время поиск, не уступающий, признал Панарин, иным операциям Дальней разведки.

Его работа свелась к роли извозчика, выполняющего приказы Марины. Она снимала суетившиеся мобили, горы, заставила подняться чуть ли не к самым "Гелиосам" и засняла оттуда всю панораму поисков. Наконец решила, что сделала все.

- Сделай волевое лицо, - сказала она. - И с надеждой ищи глазами кратер. Запечатлею и тебя для истории как участника поиска.

- Поиск... - сказал Панарин. - Смотри, первый азарт прошел...

Возбуждение действительно схлынуло - мобили замедлили скорость, не так суетливо рыскали из стороны в сторону. Совсем близко прошла "семерка" - машина Крылова. Их мобиль повис в тени скалы - все-таки ночь на дворе, заявила Марина, да и стоит ли так уж суетиться?

- Собственно говоря, из-за чего такой переполох? - сказала она. - Грохнулась еще одна здоровенная глыба...

- Конечно, андромедянский корабль был бы предпочтительнее, - сказал Панарин устало.

- А что? Отличный получился бы фильм. Жаль, что здешние астроархеологи не оправдали надежд своего племени... Хотелось бы наткнуться на что-нибудь таинственное в пику твоему Снергу. Выдать тебе маленький секрет полишинеля Глобовидения?

- Ну, выдай.

- Мы с твоим Снергом в свое время долго сражались за бразды правления над "Т - значит тайна". Выиграл он - у него было больше фильмов соответствующего профиля, больше стажа, больше опыта, и он меня обошел. А жаль. Вы, мужчины, меньше подходите для того, чтобы разгадывать тайны. У нас это получается лучше, потому что каждая женщина сама - тайна.

- Ого, аксиомы у тебя...

- Да, - сказала Марина. - Я такая. Как говаривали наши предки - крученая девка. Хочешь что-нибудь опровергнуть? Я же чувствую, тебя так и тянет что-нибудь во мне опровергнуть...

Панарин промолчал - невозможно лечить, не имея рецептов... Он примерно знал и мог объяснить себе уязвимые точки Марининой философии, и то наносное, что присутствовало в ее характере, то, от чего лучше бы решительно отказаться. Но как ей это сделать, он не взялся бы подсказывать, и что предложить взамен, тоже не знал. Так что пока разумнее было молчать, не размениваясь на бесцельные пустопорожние обличения. Что он и делал в критические моменты возникавших споров.

- Даже странно иногда, что ты звездолетчик. Тебе бы поэтом быть. Романтиком. Века этак восемнадцатого.

- Почему? - спросил Панарин.

- Потому что ты, как и они, обожествляешь любовь. То ли ждешь от нее, как от Дельфийского оракула, ответа на все без исключения вопросы бытия, то ли она для тебя - средство достижения высшей степени самосовершенствования, к которому стремились буддисты. А ее нет, любви. Вернее, она есть, но настолько непохожа на все, что ты о ней мысленно нагородил... И какая же глупость именовать тебя командором - ничего в тебе нет от той статуи, погубившей Дон Жуана.

- Это плохо?

- Да нет, с чего ты взял? Тебе просто не идет. Я понимаю: командор - официальное наименование твоей должности... И все равно не идет. Скорее уж, молодой Вертер. Генрих фон Клейст - был такой поэт, он застрелился, убив перед этим последнюю подругу, по ее согласию, - случайную, правда, какую-то... Тим, а ты мог бы так - сначала меня, а потом себя? - спросила она с любопытством.

- Тебя бы высечь... - сказал Панарин.

- Интересное предложение. Только ничего бы это не дало.

- Что и печально, - сказал Панарин.

- Смотри, неужели нашли?

Мобили, как уносимые ветром листья, сбивались в табунки и улетали в одном направлении. Панарин коснулся клавиш, Марина торопливо вставила в камеру новый видеодиск.

Летели недолго, по узкому ущелью, над мелкой бурливой речушкой, и попали в неширокую каменистую долину, со всех сторон замкнутую гранеными скалами. Мобили, и опустившиеся на каменистую землю, и парящие в воздухе, сгрудились, словно не в состоянии преодолеть невидимую преграду. Подлетали новые, садились, люди выскакивали, медленно подходили к той же невидимой черте, толпились, возбужденно жестикулируя.

А впереди, там, куда они смотрели, стоял самый настоящий рыцарский замок со старинной гравюры или из туристского путеводителя. Очертания и пропорции стен и башен несколько отличалась от земных, но в том, что это был именно созданный руками человека замок, а не игра природы, причудливо выветрившей скалы, сомневаться не приходилось.

И стало очень тихо.

Глава 11

ЧЕЛОВЕК ПОД ИКОНОЙ

Недавно прошел дождь, асфальт был тускло-зеркальным, река была темнее, чем обычно, и в воздухе стоял неповторимый свежий запах влажного минусинского песка. Они медленно шли по старинному мосту, справа клонились к воде серые морщинистые тополя, и на левом берегу были тополя, а у овальных бетонных быков было мелко, и на дне виднелись россыпи светлых камешков, а впереди зеленела над крышами колокольня Успенского собора - строго говоря, обыкновенной церкви, возведенной в 1812 году в честь победы над Бонапартием, о которой здесь узнали только через полгода. Потом показалась и сама церковь, она неожиданно возникала перед глазами, стоило обогнуть белый дом, тоже старинной постройки - Старый город оставался нетронутым.

Перед церковью беззаботно расхаживали пухлые голуби - пугать их было некому, - машины здесь не ездили вторую сотню лет, - вспархивали, садились, расхаживали, гуркоча, и были похожи на участников научного симпозиума в перерыве между заседаниями. "Или на попов, озабоченных поисками материального господа", - подумал Снерг.

- "Но вот настал двенадцатый, победа горяча, и пулею погашена венчальная свеча..." - продекламировала Алена, глядя на распахнутые двери церкви, зеленые, железные, украшенные выпуклыми крестами. - Раньше все было не в пример уютнее - где-то существовала сила, которая избавляла от всех сложностей, подсказывала образ мыслей и действий... Зайдем?

- Ты же Мефистофель, тебе нельзя.

- Да, действительно... Поцелуй меня.

- Здесь?

- А я хочу, чтобы здесь.

Снерг притянул ее к себе, тонкий эластик ее плаща скользнул под пальцами. У их ног бормотали что-то одобрительное голуби, из распахнутого окна доносились гитарные переборы и голос Шеронина:

Остановись и оглянись в уютном зале,

мои надежды раствори холодными глазами.

Вначале было слово, и после было слово,

на серых ветках тополей - клочки былого.

Кто улыбался: "Как смешно!",

кто хмурился: "Печально..."

Тебя я в прошлое мое

привез случайно...

Запись была старая, а песня совсем не подходила к случаю, и Снерга пронзило жгучее предчувствие чего-то неизвестного, словно зыбкий отголосок крика, раздавшегося так далеко, что не понять, был он или нет. Он взял Алену за плечи, легонько отстранил, заглянул в глаза - широко раскрытые, тревожные. Хорошо это или нет, что она чувствует меня насквозь? - спросил он себя в который раз, и, как всегда, не нашел ответа.

- Что, Стах? - почти шепотом спросила Алена.

- Бог его знает...

- Я за тебя бояться начинаю, - сказала Алена. - Вечно с тобой что-то происходит. То его разыскивают в Гималаях...

- Это же было черт знает когда, и нас друг у друга не было.

- Тем более, так еще хуже. То он, понимаете ли, начинает видеть во сне прошлое. Что с тобой завтра случится?

- А завтра меня похитят андромедяне, - сказал Снерг. - Потому что окажется - программа "Т - значит тайна" ненароком встала поперек дороги их планам захвата Юпитера. В лучших традициях стерео.

- Дошутишься... - Алена взяла его за руку, и они пошли к площади.

- Ты пойдешь со мной туда?

- Не хочу я к твоим попам, - сказала Алена. - Полечу в Красноярск. Надеюсь, придешь на космодром проводить? Смотри, заморочат тебя попы, окрестят и в монахи постригут.

- Ну, для монаха я недостаточно грешен.

- И то верно... До космодрома, Стах.

Она шла через площадь, мимо Мартьяновского музея, чуточку похожего на рыцарский замок. Снерг смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Иглистая льдинка в сердце не таяла.

Нужное ему здание он отыскал сразу - оказывается, он тысячу раз проходил мимо него, но никогда не задумывался, что это за старинный дом отступил от соседей в сад, заслонился деревьями. Едва он открыл ажурную железную калитку, с крыльца спустился и двинулся ему навстречу по выложенной кирпичом дорожке человек в рясе и белом клобуке, с золотым наперсным крестом. Снерг мельком подумал, что только в двадцать первом, прошлом веке золотой крест смог позволить себе каждый, даже самый заштатный попик.

Снерг узнал Драгомирова. Они встретились на середине дорожки и пожали друг другу руки.

- Душевно рад, - сказал Драгомиров. - Алена Викторовна не смогла приехать, как я вижу?

- Увы, ей наши игры неинтересны, - сказал Снерг. - Простите, что я употребляю такой термин...

- Охотно. Я от всей души надеюсь, уважаемый Станислав Сергеевич, что после окончания вашего визита вы перестанете употреблять этот термин даже шутки ради...

- Многообещающее начало, признаться... - сказал Снерг.

- Прошу в дом.

Внутри он не увидел ничего интригующего и необычного, что бросилось бы в глаза и сразу заявило бы о своей принадлежности к другому миру. Холл, куда его провел Драгомиров, был самым обычным - современная мебель, приятные для глаза обои "хамелеон" и ни одной иконы.

- Прошу, - показал Драгомиров на кресло, вежливо подождал, пока сядет Снерг, и уселся сам, подобрав рясу, как женщина из фильма о викторианской эпохе платье, посмотрел ласково внимательным, несомненно "профессиональным" взглядом:

- Вам кажется, Станислав Сергеевич, что в этой комнате я выгляжу инородным телом?

- Признаться, да, - сказал Снерг. Пожилой человек в рясе внес серебряный поднос, расставил кофейник, чашки, тарелочки, поклонился и бесшумно исчез.

- Это один из парадоксов церкви, если хотите, - сказал Драгомиров. - Облачения и интерьеры храмов остаются изначальными, но обстановка помещений подсобного, если можно так выразиться, характера не может не меняться. В свое время раздавались, не скрою, голоса, требовавшие ввести и более соответствующие веку облачения, но на Вселенском соборе сия идея одобрения не получила. И у церкви во все времена были свои "радикальные элементы"... Но вы вряд ли должным образом осведомлены о наших внутренних проблемах?

- Увы, - сказал Снерг. - Вовсе не осведомлен. Я в трудном положении, уважаемый Дмитрий Никитич...

- Вы же знаете, какие ваши вопросы могут показаться нескромными или нетактичными?

- Да, - сказал Снерг.

- Что ж, это говорит о вашей деликатности. Я не думаю, что какие-либо вопросы могут заслужить наименование нескромных или нетактичных. В условиях, когда встречаются представители двух практически не пересекающихся миров, не избежать столкновения двух разных мироощущений. Смело задавайте любые вопросы. Мне думается, что наш разговор имеет что-то общее с контактом между двумя цивилизациями, о котором вы столько говорите и пишете. Вам не кажется?

- Пожалуй, - сказал Снерг. - Итак... По сути, мы построили то общество, за которое ратовал Христос - не веря в Христа. Вы пытались создать такое общество, веря в бога, мы его создали не веря. Тысячу раз простите, но зачем теперь вы в таком случае? Не превратились ли вы просто в ученых, проводящих обычный эксперимент? Я искренне хочу понять.

- В этом-то все и дело, - сказал Драгомиров. - Наша задача - заставить вас поверить в то, что вы, не веря, тем не менее строили ваше общество по предначертанному господом плану. А для этого нужно доказать существование господа.

- Ловко... - сказал Снерг.

- Скорее, логично. Цель нашего эксперимента как раз и позволяет не считать нас обыкновенными учеными и не ставить нас на одну доску с вашими - понятно, я не хочу таким высказыванием принизить значение ваших исследований.

- А по-моему, хотите.

- К сожалению, Станислав Сергеевич, нетактичными скорее покажутся мои ответы, нежели ваши вопросы... Хорошо, я буду называть вещи своими именами и буду откровенен. Да, наши исследования кажутся мне более значимыми. Ибо вы пытаетесь расширить и углубить свои знания о той области Вселенной, о тех истинах, которые вам позволил познать господь. Мы же пытаемся пойти дальше - встав над вашим комплексом знаний, над вашими доктринами, доказать вам существование всеблагого Творца познаваемого вами мира. Доказать, как я уже говорил, не с помощью "испанского сапога" и Библии, которую вы все равно считаете созданной без малой толики участия высших сил, - с помощью вашей же строгой логики, разработанного вами же математического аппарата, созданных вами же аппаратов и устройств, открытых вами же законов природы. Не думайте, что большее значение наших работ внушает нам чувство превосходства - мы стараемся для вашего же блага.

- И как с этой точки зрения вы трактуете понятие бога?

- Во-первых, как силы, чья деятельность нарушает законы природы, - сказал отец Дмитрий. - Вы, естественно, поспешите заявить, что этому требованию может отвечать и гипотетическая "сверхцивилизация" - понятие, которым вы - нельзя сказать, чтобы очень удачно, - попытались заменить бога для объяснения непонятных вам космических явлений - да и не только космических. Но... Ваши деды утверждали когда-то, что отсутствие инопланетных визитеров вызвано несовершенством социального устройства, существованием на планете дисгармонирующих социальных систем, военного противостояния. С тех пор прошли десятки лет, на планете установилось долгожданное царство справедливости и добра, армий больше нет. Но нет и визитеров... Ваши отцы утверждали, что Контакт последует вслед за выходом человечества к иным звездным системам. Вы вышли к ним. Но Контакта не произошло. В этой связи: чем же вы объясните отсутствие не просто "сверхцивилизаций", не просто их сигналов, но отсутствие каких бы то ни было, пусть находящихся на низшем уровне развития разумных существ в изученной вами Ойкумене? Вы можете ответить?

Снерг молчал, упершись взглядом в изящную чашечку. Отец Дмитрий не использовал запрещенных приемов, но он ударил в самое больное место, затронув вопрос, на который до сих пор не нашел ответа ни один из землян...

- Вы молчите, - сказал Драгомиров. - Вы не можете ответить. Рухнула не одна ваша фундаментальная гипотеза, не один научный авторитет потерпел посмертное, а то и прижизненное поражение. Вы столкнулись с чем-то, чего не в состоянии осознать. Итак, первое определение господа - сила, нарушающая законы природы. Второе - сила, тормозящая деятельность человека. Согласитесь, что это свойство вряд ли присуще "сверхцивилизации". Согласны?

- Да, - с усилием сказал Снерг. - По отношению к нашему современному обществу от чужой сверхцивилизации можно ожидать чего угодно, только не торможения прогресса. А в агрессивных инопланетян я не верю.

- Меж тем, если мы сведем воедино все неудачи и провалы Проекта "Икар", мы убедимся, что вам противостоит некая сила, сознательно и целеустремленно препятствующая вашему выходу в Большой Космос.

- Что-о?! - сказал Снерг.

- Это именно так. Вы не гиперфизик, но вы знакомы с деятельностью Проекта достаточно, чтобы знать - ученых приводит в растерянность как раз неспособность уловить неудачи в единую систему. Одной сложностью познанного не до конца гиперпространства это объяснить нельзя - я процитировал слова одного из бывших руководителей Проекта. Вы, может быть, помните, откуда это взято? - он прищурился.

- Интервью Латышева, - сказал Снерг. - Которое я взял у него в мае сто первого, через день после его ухода.

- У вас прекрасная память. Как видите, вы сделали первый шаг, но у вас не хватает мужества довести все до логического конца, и эту ношу нам пришлось взвалить на свои плечи. Вам сознательно препятствуют, Станислав Сергеевич. Ойкумена окружена непроницаемой стеной, и "сверхцивилизация" здесь ни при чем. Есть только одна "сверхцивилизация" - господь. Никаких других нет. А теперь, с вашего позволения, я приглашу вас в демонстрационный зал. Прошу вас.

Снерг шел за ним, плохо различая дорогу. Этого не могло быть, это не лезло ни в какие ворота, но противопоставить всему, что говорит Драгомиров, нечего. Но как же так? Разве эти, из-под увенчанных крестами золотых куполов, могут оказаться правы?

Драгомиров включил проектор. В центре зала возникла объемная звездная карта Ойкумены метров пяти в диаметре, в нее можно было войти и разглядывать окружившие тебя звезды, касаться их рукой, как во сне или в сказке и не обжечься при этом. Hе обжечься?

- Обратите внимание, - сказал Драгомиров. - Характер действий противостоящей вам силы изменяется. Во-первых, с повышением сложности экспериментальных полетов возрастает сложность сопутствующих им эффектов - факт, официально признанный учеными, чему свидетельством - появление нескольких работ, проникнутых все тем же духом бессилия, неспособностью что-либо понять. Во-вторых, господь - я со всей уверенностью и определенностью произношу это слово, - не ограничивается тем, что воздвигает непознаваемые вами преграды на вашем пути в никуда. Некоторое время назад заработал некий механизм, который можно охарактеризовать известным постулатом "угол падения равен углу отражения". Проще говоря, каждый экспериментальный полет становится причиной тех или иных явлений в других точках пространства, явлений, которые можно охарактеризовать как "ответный ход". - Он коснулся клавишей, и Ойкумену пронизали светящиеся нити, вспыхнуло несколько колючих синих огоньков. - К примеру, через определенное время после полета "Гайаваты" (полигон Мустанга) на восточное полушарие Мустанга обрушились циклоны, причину зарождения которых планетологи так и не нашли. Полет "Лебедя" вызвал на Эвридике массовую миграцию животных (это самое свежее сообщение). Полет "Инея" - вспышку солнечной активности, на сутки нарушившую работу внеземных энергетических комплексов Третьего Ожерелья. Полет "Уленшпигеля" - активизацию вулканической деятельности на Клио. Можно привести еще десяток примеров.

- Совпадения... - сказал Снерг.

- Исключено. "Отражения", как мы их именуем в рабочем порядке, подчиняются выведенной Игорем Григорьевичем Латышевым формуле. - Кажется, он с удовольствием воспринял изумление Снерга. - Да, Станислав Сергеевич, магистр Латышев здесь, у нас. Вот формула. Она не так уж сложна, связывает воедино оказанное на гиперпространство воздействие, вектор воздействия согласно системе галактических координат, количество израсходованной энергии, вектор "отражения" и сопутствующее ему выделение энергии. К сожалению, предсказывать характер и местонахождение "отражения" мы пока не в состоянии, а жаль - это усилило бы серьезность наших аргументов. Видимо, причиной тому - недостаточное количество имеющегося в нашем распоряжении материала. Но Латышев упорно работает...

- Минуту, - сказал Снерг. - Можно взглянуть на список отражений?

- Извольте.

- Разрешите воспользоваться терминалом? - спросил Снерг через минуту.

- Вся аппаратура в вашем распоряжении.

Снерг сел к пульту. Он не знал высшей математики, но в программу обучения на факультете журналистики входило и изучение машинного языка. И Глобальным информаторием он умел пользоваться значительно лучше большинства землян. Он сделал необходимые запросы, касающиеся Проекта, задал компьютеру соответствующую программу. Все отняло примерно пятнадцать минут, искомое отыскалось на девятом варианте.

Если верить формуле, то, что пассажиры "Картахены" стали видеть во сне прошлое, явилось следствием полета приписанного к полигону Жемчужины "Гейзера"...

- Мне позволено будет узнать, что вы искали? - спросил деликатно державшийся в отдалении Драгомиров. - Вы искали что-то конкретное, Станислав Сергеевич...

Комкая в кулаке перфоленты, отведя взгляд, Снерг кратко изложил суть дела - не было причин что-либо скрывать.

- Это как раз то, о чем я говорил, - сказал Драгомиров. - Вы видите сами, что "отражение" укладывается в формулу. Может быть, не случайно господь избрал вас, известного и авторитетного журналиста... Итак, "отражение" можно отыскать, связав тот или иной феномен с тем или иным полетом, но мы можем пока двигаться лишь от следствия к причине. Как можно предсказать, что случится на планете, на которую указывает вектор - землетрясение? Пожар? Эпидемия снов о прошлом?

- Нелогично... - сказал Снерг.

- Отчего же? Представьте мишени, расставленные по окружности на разном расстоянии от стрелка, который стреляет с завязанными глазами, каждый раз из разного оружия, причем предварительно его еще и заставляют повертеться - как в жмурках, играли в детстве? Исследуя угодившую в мишень пулю, нетрудно, зная баллистику и характеристики разных видов оружия, определить, из которого именно ружья она выпущена, найти ее траекторию, но сам стрелок не в состоянии сказать вам, в какую мишень и из какого ружья он выстрелил. Понимаете?

- Понимаю. И что же дальше?

- Мы проконсультировались по поводу "отражений" у нескольких ученых, занимающихся физикой гиперпространства, - сказал Драгомиров. - Ответы корректны и стереотипны - несмотря на то, что свойства гиперпространства изучены не до конца, наука не допускает мысли, что экспериментальные полеты Проекта могут вызвать явления, о которых мы упоминаем. Старинные научные ругательства "мистика" и "поповщина" не произносились вслух, но, безусловно, подразумевались. Вы можете последовать нашему примеру - покажите формулу с привязкой к "Картахене". Вам ответят то же самое - что в природе можно отыскать сколько угодно мнимых "закономерностей" и вывести не одну "формулу". Право, Станислав Сергеевич, мы ничего не имели против того, чтобы ваши ученые приняли формулу Латышева и объяснили ее с точки зрения вашей науки, - мы не хотим заниматься натяжками и подтасовками. Но ваши ученые...

Он улыбался, как победитель, он был великодушен и добр, как иные победители, но легче от этого не стало - совсем наоборот. Тупому фанатизму инквизитора, яростно защищающего систему Птолемея или семь дней творения, можно было противопоставить логику и факты (пусть он и не захотел бы слушать оппонента), мечам крестоносцев - мечи, но что делать, когда на стороне противника, выступающего под старыми-престарыми знаменами - отточенная логика, оперирующая понятиями и информацией твоего века, та же техника, что верно служит тебе, а тебе просто нечего ответить? Что делать?

- Выходит, вам понадобился журналист... - сказал Снерг тихо. - И крупный...

- Да. Может быть, и господу тоже, - сказал Драгомиров. - Проблема, по нашему разумению, достигла стадии, когда широкая огласка необходима. Отказ означал бы, простите, что вы просто-напросто боитесь... Кстати, независимо от нас те же результаты получили ученые Ватикана. По нашим данным, схожие исследования ведет научный центр канцелярии Верховного имама.

- Как же вы теперь разберетесь с Ватиканом, вообще друг с другом? - поинтересовался Снерг - сработал чисто профессиональный рефлекс. - Ведь ситуация создалась щекотливейшая...

- Щекотливая, не скрою, - сказал Драгомиров. - И не буду скрывать, что определенные круги различных церквей всерьез этим озабочены. Но, смею думать, все связанные с создавшейся ситуацией сложности и возможные неудобства заслоняет значение самого факта - мы наконец-то сможем доказать людям - да и своей совести, - что вовсе не морочили голову человечеству тысячи лет, что были правы с самого начала. А вот вы... Не обязательно вы персонально. Хватит ли у вас смелости взглянуть в лицо Истине? Отнестись с полной серьезностью? Как вы считаете, Станислав Сергеевич?

- Хватит смелости, я думаю... - сказал Снерг.

- Вы говорите так уверенно оттого, что до конца все же не поверили.

- Возможно.

- В таком случае мне жаль вас, простите, - сказал Драгомиров. - Дольше сопротивляясь Истине, вы понесете больше утрат. Вы будете вынуждены поверить. Вы ведь можете убедиться сами - господь перестал ограничиваться лишь постановкой преград на вашем пути. С некоторых пор ваши действия вызывают активные ответные меры. И кто знает, что ждет вас завтра? Какие новые испытания вам уготованы. Не лучше ли вовремя избавиться от глупого упрямства с наименьшими потерями для самолюбия?

- По-моему, рано, - сказал Снерг.

- Станислав Сергеевич, вам не кажется, что впервые за времена противоборства церкви и атеизма мы поменялись ролями? На нашей стороне - факты и логика, на вашей - бездоказательные эмоции...

- Но вы ведь начали не сегодня, - сказал Снерг. - Вы наступаете, тщательно разработав тактику и стратегию, а мы не успели даже организовать оборону...

- А вам не кажется, что вы усиленно ищете утешительные аргументы?

- Может статься, и ищу... - сказал Снерг. Беседа начинала его тяготить, ничего нового он уже не узнает, это ясно. - Я могу встретиться с Латышевым?

- В любую минуту. Проводить вас к нему?

- Если вам не трудно, - вежливо сказал Снерг.

Как и демонстрационный зал, кабинет Латышева ничем не отличался от кабинета обыкновенного научного работника. Разве что икона на стене - "Параскева Пятница" и сам Латышев... Снерг помнил его резко-порывистым в движениях, шумным в дискуссиях, любителем остроумно-уничтожающих "парфянских стрел". Сейчас навстречу ему встал человек с плавными медлительными жестами, тихо поздоровался, не поднимая взгляда выше рта собеседника.

Драгомиров тактично сослался на какие-то неотложные дела и вышел. Ненадолго воцарилось неловкое молчание, и Снерг поверх головы Латышева внимательнее вгляделся в икону, которую вначале лишь удостоил беглого взгляда.

"Вот оно что, - удивленно подумал он, - еще и это примешалось, что ж, случалось и так..."

Женское лицо было выписано по всем старинным канонам, отнимавшим живое и превращавшим лицо, скорее, в абстрактный символ, но все равно Снерг тут же ее узнал - Лена Латышева смотрела на него печальными византийскими глазами, совсем такими, как в жизни. Она была инженером-энергетиком и летала на "Сивке-Бурке", корабле Проекта с полигона Жемчужины. "Сивка-Бурка" погиб со всем экипажем в сто втором.

Сивка-Бурка, мудрый конь,

оглянись на всем скаку.

Что ж, ты не дал, конь-огонь,

счастья седоку?

- вспомнил Снерг появившуюся месяцем позже песню Шеронина. Журналисты, всезнающий народ, поговаривали, что Шеронин был влюблен в Лену Латышеву, что именно ей была посвящена написанная для одной из премьер сто первого "Царьградская мадонна". О Шеронине рассказывали много и не всегда правду, но это было похоже на правду, если вспомнить, как вел себя Шеронин после гибели "Сивки-Бурки" - смерть просто хороших знакомых переживают не так надрывно... Как же оно все переплелось, - горько подумал Снерг.

Латышев молчал.

"Он же не знает, как со мной держаться, - сообразил Снерг, - может быть, ожидает, что я стану иронизировать, нападать, а ничего такого у меня и в мыслях нет, - поздно переубеждать, бессмысленно высмеивать, даже жестоко, он уже давно не с нами. Единственное что можно сделать - доказать ему, что все иначе..."

- Меня ознакомили с вашей "формулой отражений", - сказал Снерг. - Неужели никто из тех, у кого вы консультировались, не нашел в ней рационального зерна?