Оксфорд.
слишком далеко.
карете шестерней. Если я вывожу вас, то хочу, чтобы вы ехали, как герцогиня.
кучер, форейтор и два лакея в красивых ливреях, камердинер верхом на лошади
и паж, в шляпе с пером, на другой лошади. Слуги называли моего мужа
милордом, а я была ее сиятельством графиней; так доехали мы до Оксфорда,
совершив очень приятное путешествие, ибо, нужно отдать справедливость моему
мужу, ни один нищий на свете не сумел бы лучше разыграть роль вельможи. Мы
осмотрели все достопримечательности Оксфорда; сказали двум-трем наставникам
колледжей о своем намерении отдать в университет племянника, оставленного на
попечение его сиятельства, и пригласили их в репетиторы; позабавились еще
над несколькими бедными школярами, посулив им богатые приходы и по меньшей
мере место капелланов его сиятельства. Пожив таким образом вельможами, во
всяком случае по части трат, отправились мы в Нортгемптон и после
двенадцатидневной поездки вернулись домой, промотав около девяноста трех
фунтов.
не придавал никакой цены деньгам. Судьба этого человека, как вы можете
судить, не представляет большого интереса, и достаточно будет вам сказать,
что через два года с небольшим он обанкротился и, не успев скрыться в Минт,
угодил в лапы бейлифа. Будучи арестован по одному крупному делу, так как не
мог представить обеспечения, из дома бейлифа он послал за мной.
выпутаться, и позаботилась приберечь кое-что для себя; но, прислав за мной,
он повел себя гораздо умнее, чем я ожидала: сказал напрямик, какого он
свалял дурака, позволив накрыть себя, между тем как этого можно было
избежать; признался, что ему теперь не справиться, и просил меня вернуться
домой и ночью спрятать в безопасном месте все, что есть ценного в доме;
потом, сказал, чтобы я, если это возможно, унесла из лавки на сто или двести
фунтов товару, "только, говорит, ничего мне об этом не сообщайте, не
говорите, что вы берете и куда уносите, так как, что касается меня, говорит,
то я решил вырваться из заключения и бежать; и если вы никогда больше не
услышите обо мне, дорогая моя, то желаю вам счастья и прошу простить меня за
те неприятности, которые я вам доставил". На прощанье он сказал мне еще
несколько любезностей, потому что был, как я уже говорила, человеком
светским; изысканно вежливое обращение до последней минуты - вот и все то
добро, которое я от него имела; жаль только, что промотал он все мое
состояние, заставив меня воровать у кредиторов на кусок хлеба.
расставшись с мужем, я больше никогда его не видела, так как в ту самую или
в следующую ночь ему удалось бежать из дома бейлифа; каким образом - не
знаю; мне лишь удалось узнать, что около трех часов утра он вернулся домой,
перевез остаток своих товаров в Минт, запер лавку, а потом, собрав, сколько
мог, денег, бежал во Францию, откуда прислал мне два или три письма и больше
не подавал никаких признаков жизни.
получив от него упомянутые предписания, поторопилась их выполнить, после
чего уже не заходила к себе, боясь, как бы меня не задержали кредиторы: ведь
муж вскоре был объявлен банкротом и меня могли задержать. Но муж мой после
отчаянно смелого побега (спустившись из верхнего окна в доме бейлифа на
крышу другого дома, он спрыгнул со второго этажа на землю, рискуя сломать
себе шею) явился домой и увез свои товары раньше, чем кредиторы успели
наложить арест, то есть раньше, чем они добились объявления его банкротом и
описи имущества.
было много качеств настоящего джентльмена, - что в первом же письме сообщил
место, где им были заложены за тридцать фунтов двадцать кусков тонкого
голландского полотна, настоящая цена которым была девяносто фунтов; к письму
он приложил квитанцию, по которой я выкупила полотно, и через несколько
времени выручила за него сто фунтов, на досуге разрезав его и распродав по
частям знакомым семьям.
все мои прежние сбережения, дела мои сильно пошатнулись и состояние заметно
уменьшилось: вместе с голландским полотном и тюком тонкого муслина, который
я успела унести из лавки, едва набралось пятьсот фунтов; при этом положение
мое было очень щекотливое, так как, хотя детей у меня не было (я родила от
купца-барина одного ребенка, но он умер), все же я осталась соломенной
вдовой, у которой есть муж и нет мужа, и не могла вновь выйти замуж,
несмотря на уверенность, что муж мой никогда больше не увидит Англии,
проживи он даже пятьдесят лет. Таким образом, повторяю, брак был исключен
для меня, какие бы предложения я ни получила; вдобавок мне не с кем было
посоветоваться, не было друга, которому я могла бы откровенно рассказать о
своем положении; ведь если бы судебные власти были осведомлены о том, где я
нахожусь, они бы схватили меня и отобрали все, что мне удалось спасти.
приняла другое имя. С этой целью под влиянием этих страхов я первым делом
порвала все свои знакомства и приняла другое имя. С этой целью я перебралась
в Минт, сняла помещение в очень укромном месте, оделась во вдовье платье и
назвалась миссис Флендерс.
у меня не было недостатка в обществе. Может быть, женщина редкость в этих
краях, а может, люди, чем они несчастней, тем больше нуждаются в
развлечении. Как бы то ни было, я вскоре убедилась, что женщина, если только
она привлекательная, может всегда рассчитывать на радушный прием у
несчастных горемык, населяющих Минт. Я увидела, что те самые люди, которые
были не в состоянии заплатить полкроны с фунта своим кредиторам и обедали в
долг в трактире Быка, всегда, однако, находили деньги для того, чтобы
поужинать с женщиной, которая им приглянулась.
лорда Рочестера, которая охотно встречалась с ним, но дальше этого не шла, я
уже начинала пользоваться репутацией шлюхи, не ведая тех радостей, какие
ведает она. Итак, недовольная и местом, в котором я очутилась, и обществом,
которое меня окружало, я стала подумывать о переезде.
были запутаны самым ужасающим образом, они были хуже нищих, семьи их
сделались предметом благотворительности для других и ужаса для них самих. А
они, пока у них оставался хоть единый грош в кармане, а подчас даже и не
имея его, спешили утопить свои горести в грехе; они отягощали свою совесть
все новыми и новыми прегрешениями; вместо того чтобы вспомнить о прежних
своих проступках, они всеми средствами стремились забыть их, уготовляя себе
новую пищу для раскаяния; они продолжали грешить сегодня, словно в этом
видели исцеление от вчерашних грехов.
люди слишком далеко зашли в своей неправедности, даже для такой, как я.
Гнусным и нелепым казался мне их грех, в нем чувствовалась натяжка, насилие
над собой. Они шли не только против своей совести, но даже против
собственной природы. Все кругом наводило на грустные размышления, а они
насильственно гнали от себя эти мысли. Их песни - это было нетрудно заметить
- прерывались невольными вздохами, а лица их, хотя они и улыбались через
силу, были бледны и выражали муку; порой она воплем срывалась с их уст,
когда за неизменное наслаждение, за порочную ласку им приходилось отдавать
последние деньги. Я не раз своими ушами слышала, как, не находя себе места
от тоски, кто-нибудь из них издавал глубокий вздох и вскрикивал: "Какой же я
подлец, однако! Дай-ка я хоть выпью за твое здоровье, дорогая Бетти!" Это он
взывал к своей честной жене, у которой в это время, может быть, и полкроны
не было, чтобы прокормить себя и своих четверых детей. Наутро все они вновь
начинают каяться. К иному из них, может быть, придет жена, вся в слезах, -
пожаловаться на кредиторов, рассказать, как ее выгнали на улицу вместе с
детьми или принести еще какую-нибудь ужасную весть. После ее посещения он
еще пуще начинает, казниться; он думает без конца о своем положении и чуть с
ума не сходит. У него нет правил, на которые он мог бы опереться, он не
находит утешения ни в себе самом, ни выше, не видит кругом себя ничего,
кроме мрака, и вновь обращается к тем же спасительным средствам - к вину,
разврату, к обществу людей, пребывающих в том же состоянии, что и он сам,
вновь творит он те же преступления, и так с каждым днем продвигается к своей
окончательной гибели.
Напротив, я стала весьма серьезно размышлять о том, что мне делать, каково
мое нынешнее положение и какой путь избрать мне в дальнейшем. Друзей у меня
не было, это я знала; ни одного друга у меня не было на свете, ни единого
родственника. Я видела, как таяло мое небольшое состояние, и понимала, что,
когда оно вовсе исчезнет, меня ожидают лишь горе да голод. Итак,
преисполненная ужаса и к месту, в котором я очутилась, и к тем страшным
живым примерам, которые постоянно стояли у меня перед глазами, я решилась
уехать.
вдовой, как и я, но в лучшем положении. Муж ее был капитаном торгового
корабля; потерпев однажды кораблекрушение на пути из Вест-Индии, откуда он
рассчитывал вернуться с богатой поживой, он был настолько удручен убытками,
что, хотя ему удалось спастись, не вынес потрясения и с горя умер; вдова,
преследуемая кредиторами, принуждена была искать убежища в Минте. С помощью
друзей она вскоре поправила дела и снова была свободна; узнав, что
поселилась в Минте скорее из желания вести уединенную жизнь, чем с целью
избежать преследований, и видя, что я чувствую такое же отвращение к этому
месту и его обитателям, как и она, вдова капитана предложила мне переехать к