хранила массу разрозненных данных. Он помнил такие вещи, о существовании
которых окружающие даже и не подозревали. Но в то же время для него
оставались тайной за семью печатями как собственное имя, так и профессия,
семейное положение, образование - короче говоря, все сугубо личное. Он был
дьявольски одинок. И ждал тепла, чтобы потихоньку незаметно проползти в
Москву. Забраться в квартиру, где жил когда-то с родителями, и откопать там
что-нибудь меморабельное.
Синхронист не стал его переводить на русский, а просто создал на ходу
англицизм. Трогательная история о женщине, страдающей временной амнезией.
Она тоже искала старые фотографии, документы...
***
Костя... Вильям Бонни, он же Роберте, он же Билли Кид. Вполне. Блондинчик
потянет на Дока. А кто тогда Большой? Забыл, кто же там еще был в этой
банде. Ну и моя скромная персона. Георгий Дымов в роли примкнувшего к ним
Пэтрика Гаррета. Тьфу!
на разные голоса. Объездчики визжали и улюлюкали. Только стрельбы в воздух
не хватало для полного счастья.
этой ферме, и вздохнул. Очистить стойла от многопудовых трупов, потом
отловить по полям ту немногую скотину, которая на момент гибели хозяев
оказалась на воле и успела уже порядком одичать... Если бы не руководящая
сила в лице Сан Сеича, черта с два мертвая ферма превратилась бы в ухоженное
ранчо. Требующее, между прочим, ежедневного кропотливого труда. Гош
откуда-то знал, как тяжела крестьянская работа, даже такая с виду
развеселая, как мясо-молочное животноводство на фронтире. А фронтир, увы,
проходил буквально у Гоша под ногами. По словам объездчиков, пока на ранчо
налетали местные агрессивные индейцы, все было ничего. Пуля в задницу - и
никаких проблем. Куда неприятнее оказались городские вымогатели, которые по
весне начали прибирать округу к рукам. Сначала они принялись диктовать цены
на рынке, а потом взялись за ненавязчивый рэкет. То, что городские не
совались на территорию ранчо, еженедельно обходилось Сан Сеичу в одного
барана и флягу молока. Овечье стадо таяло на глазах. И вместе с ним,
говорили объездчики, Сан Сеич тоже начал чахнуть.
сутки, и каждый день Сан
бесчинствах городских не заставило Гоша тут же схватиться за оружие. Но
разозлился он всерьез. Судя по всему, наезжали на фермеров именно те
недоумки, которые выдавили Гоша из Тулы. Хотя теперь обзывать их недоумками
(на ранчо предпочитали емкое слово "тупые") было бы не совсем правильно.
Что-что, а как устраиваться в этой жизни, верхушка тульской общины уже
просекла.
организованной силы. Он почти не высовывал носа из дому. Читал, занимался
физкультурой, помногу спал и готовился к броску на столицу. А Тула не только
пила, гуляла и совокуплялась, но и постепенно обретала зачатки общественного
самосознания, что выразилось в тенденции наводить порядок и устанавливать
контроль.
двенадцатого калибра, "ТТ" и вдоволь патронов. Но заимей он даже тактический
геликоптер или, скажем, подводную лодку, все равно пятьсот человек местного
населения были ему не по зубам. И когда к нему в гости нагрянула тяжело
вооруженная делегация, он согласился на переговоры.
Шли бы вы по домам, мужики. Как потеплеет, сам уеду. Дайте хотя бы неделю.
Двигаться в Москву сейчас, по снегу, ему не улыбалось. На рынке он услышал
крайне тревожную новость. Там говорили, что в Москве народ вдруг подсобрался
и учинил самооборону. То ли в столицу повадились заезжать банды из
пригорода,
организованность, забаррикадировали дороги так, что на машине не
продерешься, и по всему городу пустили моторизованные патрули. Для Гоша это
означало, что двигаться к родительскому дому нужно будет ползком. То есть в
первую очередь - ждать лета, потому как зима выдалась снежная и превратиться
в сосульку, прячась по сугробам, можно было запросто.
застрелим.
перехвачу лидерство. Дурачье. Во-первых, я уже успокоился. А во-вторых -
поздно. У них тут все схвачено, только они сами еще этого не понимают..."
- Вам надо водоснабжение наладить. Кто сообразит, как? Рации в машины
поставить слабо? То-то же. Карту местности склеить не можете, а там военные
склады обозначены. Топливо, оружие, боеприпасы... Кто их найдет? У вас
половина девчонок с брюхом. Кто роды принимать будет? Ты, что ли?
выехал за город, так и не решив еще, куда держать путь. В принципе он
рассчитывал найти приют в одном из окрестных сел. Деревенские уже почуяли,
что от городских добра не жди, и могли бы пригреть беглеца хотя бы в знак
протеста. Но все расставила по полочкам засада. Тула решила закрыть проблему
раз и навсегда и все-таки убить неудобного парня, который поначалу вел себя
как крутой, а потом отчего-то расхотел быть как все.
гранатомета. Если бы не лес, начинавшийся прямо у дороги, Гош вряд ли ушел
бы живым. Проклиная тупых идиотов, он удрал в чащобу и долго плутал, думая,
а не расплакаться ли ему. Но вместо этого замерз, обозлился и за считанные
часы полностью утратил с большим трудом восстановленное за прошедшие месяцы
человеческое обличье.
немудреные психотехники, учился быть человеком. Оказалось - зря. Как он
"проснулся" таким же волчонком, что и все остальные, так он им и стал опять.
Немного холода и голода, много опасности для жизни и очень горькая обида.
Идеальные условия, чтобы действительно стать как все.
может быть, даже избавлеНие от него, любимого. По улицам носились машины,
поэтому Гош не рискнул идти дальше, а заночевал в какой-то развалюхе. Слава
богу, внезапно наступила оттепель, и он не совсем закоченел. Утром проверил
оружие и двинулся восстанавливать справедливость, как он ее теперь понимал.
Точнее - не теперь, а снова, но особой разницы по результатам эти понятия не
имели. Просто в начале пути Гош отмечал, какие вокруг славные лица и как они
не вяжутся с кошмарным внутренним содержанием, точнее - полным его
отсутствием. Отмечал, даже когда в эти лица стрелял. Тула его от желания
вникать в тонкости вылечила.
бывал в этих местах и они ему активно не понравились. С верхнего этажа
редакционного комплекса, единственного двенадцатиэтажного здания в округе,
Гош тогда увидел распластанный по земле городишко под тяжелым осенним
свинцовым небом. Впечатление осталось жуткое. Его не исправила даже
великолепная коллекция "голландцев" в музее. А удивительный оптимизм и
жизнелюбие местного населения только усиливали боль от понимания того, что
так жить нельзя. Какого черта Гош делал в Туле, память не сообщала. Она
хранила только музейную живопись, обрывки разговоров и тяжкое ощущение того,
что места эти прокляты. Дальше на северо-запад лежал отравленный
Новомосковск, город большой химии, где каждый пятый ребенок был от рождения
болен, а каждый третий заболевал потом...
другой стороне улицы. Воспоминание могло и подождать. Оно все равно ничего
не проясняло в том, кто он был, чем занимался и как его звали. А вот
насущная проблема кормления, моторизации и рекогносцировки отлагательства не
терпела.
врубил на полную отопитель, вывел машину во двор от греха подальше, чтобы не
угореть. Слопал банку тушенки и блаженно прикорнул чуток. Потом умылся
снегом и поехал на войну.Он терроризировал город, пока не пришли в