того, принимал по личным вопросам сотрудников всех рангов без исключения, в
том числе жену выпускающего Хабибулина, пришедшую жаловаться на мужа
("Перестал домой деньги приносить, я написала в партбюро, а ни ответа, ни
привета! И почему квартиру никак не дадут, одни обещанки? Русские сразу
получают, а татарин ждет не дождется").
привычно.
тогда, во вторник, он вышел в приемную, распрямив сгорбившиеся от усталости
плечи.
фантик от конфеты.
всегда, впереди, покручивая ключи на брелочке, как пропеллер. Не спрашивая,
повез он хозяина домой, в новый дом за стадионом "Динамо", куда редактор
перебрался два года назад -- в пятикомнатную квартиру с двумя лоджиями, с
которых можно было бы с комфортом смотреть футбол и травяной хоккей, если бы
позволяло время.
телеграфа, когда Макарцев вдруг передумал. Пока ехал, он проигрывал в голове
диалог с Зинаидой. Снова о сыне -- когда же поговоришь? Пять лет не были в
театре, если не считать "Лебединого озера" в Большом -- обязательные
посещения с женами во время приема почетных иностранцев. Носа из дома не
высовываю. Раньше хоть в распределитель можно было съездить, а теперь на дом
привозят. Мать наотрез отказывается приехать -- чем ты ее обидел?
Ох-хо-хо...
Перерезав наискось правые ряды, он затормозил у тротуара. Инспекор на углу
проезда МХАТа приставил было свисток ко рту, но, увидев номер, отвернулся.
Сантьяго, Гаване, Нью-Йорке, Рейкьявике, не говоря уже о соцстранах, а о
московских предприятиях общепита читал в своей газете: как улучшается их
работа, увеличивается ассортимент блюд, с каждым годом растет количество
посадочных мест.
разных углах, пахло тухлой капустой. Официантки не было, с кухни доносилась
перебранка. Потом появилась толстая и неряшливо одетая женщина. Она смотрела
мимо Игоря Ивановича в окно. То ли действительно не видела, то ли делала
вид. Он радовался, что никто к нему не подходит, отдыхал. Положил голову на
руки, закрыл глаза, забыл, что сидит на людях: ведь они ничего от него не
хотели и вообще не знали его. Редко бывает, что он никому не нужен. Всегда
обязан думать, как твой поступок расценят наверху, внизу, секретарша,
жена... Официантка подошла, молча вынула блокнот.
Макарцева конец стола, а сама пошла прочь. Очки он забыл в кабинете.
усталость.
и ушла. Макарцеву уже стало не так хорошо одному. Ему хотелось есть, и он
жалел, что не поехал домой. Яичница его жарилась долго. Он и без Зины
быстрей бы зажарил. Он стал нервничать, что уже готовы полосы, и он не
успеет подумать и дать указание переверстать, должен будет в спешке
прочитать, чтобы не выбить номер из графика, им же самим утвержденного.
попали на костюм. Он поискал глазами бумажные салфетки и вытер брызги
пальцами, а пальцы вытер о носовой платок. Яичница была без глаз, холодная,
несоленая и пережаренная.
отломил кусочек черствого хлеба, помазал высохшей горчицей, стал жевать.
Голод притупился, осталось дождаться кофе. Есть у нас еще недостатки, есть.
Быт -- наша болевая точка. Он вспомнил Фомичева. Когда того открепили от
распределителя, жена его купила колбасу прямо в магазине. Они отравились
всей семьей, неделю болели. Потом привыкли. Лучше не открепляться, тогда
отдельные недостатки переживаются легче.
Почему она ходит в домашних тапочках? Может, у нее болят ноги? А ведь
нестарая... Скоро официантка вернулась, держа двумя пальцами чашку кофе и
сахар в бумажном пакетике, как подают в поездах.
любил кофе без сахара, отглотнул сразу.
Макарцев отодвинул его с откровенной брезгливостью, поискал глазами
подавальщицу, которая снова исчезла. Тогда он вынул из кармана рубль,
поколебался, положил еще рубль и быстро пошел прочь. Неужели так трудно
сварить обыкновенный кофе? Если бы они знали, кто я, наверняка не посмели бы
обслужить так плохо!
рассказывал, как он однажды задался целью сварить такой кофе, как подают в
столовой. Он подогрел воды в большой кастрюле, немытой после супа, слил туда
остатки старой кофейной гущи, добавил старой заварки чаю. Сливок у него не
было, он ополоснул банку из-под маринованных помидор и вылил туда же. Когда
попробовал, все равно оказалось, что кофе получился вкуснее, чем в общепите.
Столовский рецепт остался непостижимой тайной.
газете вопрос о повышении культуры обслуживания в связи с тем, что Москва
должна стать образцовым коммунистическим городом. Сделать это солидно, с
перспективой, дать слово министру торговли, специалистам. Правда, пока Игорь
Иванович шел к машине, мысль его переключилась на предстоящее чтение готовых
полос. Он вообще умел забывать второстепенное, что помогало ему помнить о
главном.
Дворники мерно дергались, словно отбивали время, и стекло залеплялось снова.
Проходя в кабинет, он позвал секретаршу и пропустил ее вперед.
столе... Чаю?
растаявших снежинок. Подождал, пока Анечка вышла, расстегнул пиджак и,
расслабив ремень, подтянул брюки, заправляя в них белую рубашку, уже
успевшую за день измяться. Животик, животик, -- он увидел себя в зеркале.
Пока пятерня его откидывала назад волосы, ноги уже устремились к столу, а
глаза, еще ничего не видя, уже рыскали по полосам. Он сел, похлопал ладонью
по столу в том месте, где должны были лежать очки. Там они и лежали. Порядок
расширяет мысль, -- был его любимый афоризм. К сожалению, не удавалось
следовать этой мудрости из-за суеты.
что-то, чтобы приняться за чтение. То была папка, пухлая серая папка с
черными коленкоровыми боками, туго связанная зелеными тесемками. Он же
подписал сегодня все бумаги бухгалтерии. Еще какой-нибудь годовой отчет?
Никогда эти растеряхи не могут сделать сразу! Он отодвинул папку в сторону
(черт! тяжелая!), надел очки и обратился к первой полосе. Он пробежал
глазами шапку: "Коммунизм -- светлое будущее всего человечества!" -- и,
подумав, выкинул слово "всего". Проглядел заголовки статей, даже мелких,
отметил уже стоящий в полосе материал секретаря райкома Кавалерова. Все было
в порядке. Макарцев нажал на селекторе рычажки замредактора, ответсекретаря,
его зама, ведущего номер, и выпускающего. В кабинет ворвался гул линотипов
из наборного цеха, отделенного от столов верстальщиков стеклянной
перегородкой. Всем четырем сразу редактор сказал в микрофон:
нет.
Генсека набрали вчера, а сегодня, после выступления, поправки...
Снова те места, где мы уже поправили, переисправляют по-старому... Первую и
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Распопов Дмитрий
Ибсен Генрик