из Италии. Мое имя виконт д'Эксмес.
помнить имя своего победителя.
доказательство вашей непобедимости я привез с собою.
знамена и сложили их к ногам короля.
Италии, посылает вашему величеству герцог де Гиз. Его высокопреосвященство
господин кардинал Лотарингский уверил меня, что вы, ваше величество, на меня
не разгневаетесь, если я столь нежданно поднесу вам эти трофеи в присутствии
всего двора и французского народа. Имею также честь вручить вам, государь,
письма от господина герцога де Гиза.
почту разбирал кардинал! Ну и триумфальные же у вас приемы являться ко
двору!.. Что я читаю! Что из числа этих знамен четыре взяты лично вами? Наш
родич де Гиз считает вас одним из храбрейших своих командиров? Господин
д'Эксмес, просите у меня все, что угодно. Клянусь богом, я немедленно
исполню ваше желание!
стать капитаном в нашей гвардии? Я не знал, кого назначить на место
господина д'Аваллона, погибшего сегодня при столь плачевных обстоятельствах,
но вижу, что у него будет достойный преемник.
Теперь мы возвратимся в Лувр. Вы мне расскажете подробнее про войну в
Италии.
здравствует король!" Диана, словно чудом, на миг оказалась опять подле
Габриэля.
кавалером.
IX. КАК МОЖНО ПРОЙТИ МИМО СВОЕЙ СУДЬБЫ, НЕ УЗНАВ ЕЕ
Габриэлю, добавив, что по новой своей должности капитана гвардии он не
только имеет право, но даже обязан являться на такие приемы. Уклониться от
этой обязанности он и не помышлял, наоборот - терзался мыслью, что до
желанного этого мига осталось еще целых томительных двадцать четыре часа, и,
чтобы как-то убить проклятое время, отправился вместе с Мартен-Герром на
поиски подходящего помещения. Ему посчастливилось - в этот день ему вообще
везло: свободным оказался особняк, где жил когда-то его отец, граф
Монтгомери. Габриэль снял его, хотя дом не в меру был роскошен для простого
гвардейского капитана. Но ведь для этого достаточно было ему вытребовать
некоторую сумму из Монтгомери от верного Элио. Он также собирался вызвать в
Париж и Алоизу.
мужем, который сумел себя показать и с которым приходилось считаться. К
знаменитому имени, наследию предков, он сумел приобщить славу, добытую им
самим. Один, без всякой поддержки, без всякой рекомендации, с помощью своей
верной шпаги и личного мужества он в двадцать четыре года достиг завидного
положения в свете. Наконец-то он мог с гордостью предстать и перед любимой,
и перед теми, кого должен был ненавидеть. Врагов ему должна указать Алоиза,
любимая узнала его сама. Габриэль уснул со спокойной совестью и спал крепко.
обязан был представить данные о своей родословной. Господин де Буасси,
человек честный, был дружен когда-то с графом де Монтгомери. Он понял
мотивы, по которым Габриэль вынужден был скрывать свой подлинный титул, и
дал ему слово блюсти тайну. Затем маршал д'Амвиль представил капитану его
роту, после чего Габриэль начал свою службу с инспекционного объезда
парижских государственных тюрем, этой ежемесячной тягостной обязанности,
лежавшей на капитане гвардии.
показывал ему список своих узников, объявлял, кто из них скончался, болен,
переведен в другую тюрьму или освобожден, а потом обходил с ним камеры.
кончен, когда комендант Шатле показал ему в своей регистрационной книге
почти пустую страницу, содержавшую только следующую странную запись,
поразившую Габриэля:
гвардии сделает хотя бы попытку заговорить, подвергнуть более строгому
режиму, в более глубоком каземате".
господина де Сальвуазона, коменданта Шатле.
моего предшественника, тот же получил его от своего. Вы видите, что данные о
времени его ареста пропущены в книге. Надо думать, он доставлен сюда еще в
царствование Франциска Первого. Я слышал, что он два или три раза пытался
заговорить. Но едва он проронит слово, комендант обязан под страхом
тягчайшей кары захлопнуть дверь каземата и перевести его в худший. Здесь
остается еще только один каземат ужаснее того, в котором теперь заключен
преступник, и он был бы для него смертелен. Нет сомнений, что с ним хотели
покончить именно вот таким способом, но узник теперь молчит. Это, конечно,
страшный преступник. С него никогда не снимают цепей, и его тюремщик
ежечасно входит в каземат для предотвращения всякой возможности побега.
не выходивший.
все же живший, мысливший, внушил ему чувство острого сострадания и какого-то
смутного ужаса. Какое воспоминание или угрызение совести, какая боязнь перед
муками ада или блаженством рая удерживали это несчастное существо от решения
разбить себе череп о стену своего каземата? Что еще привязывало его к жизни:
жажда мести, надежда?
этого человека. Сердце у него бешено забилось! Сотню заключенных навестил
он, испытывая обыкновенное сострадание, но этот узник будто притягивал его к
себе, волновал его больше, чем все другие... И тревога сжимала ему грудь,
когда он представлял себе эту жизнь в могиле.
голосом.
глубокими сводами, похожими на страшные круги Дантова ада [Данте Алигьери
(1265-1321) - великий итальянский поэт в "Божественной комедии" изобразил ад
в виде грандиозной воронки с суживающимися кругами в каждом круге ада - своя
категория грешников и особые мучения]. Наконец комендант остановился перед
железной дверью.
меня второй ключ. Войдем.
можно увидеть только в горячечном бреду.
каземат находился ниже русла Сены и при больших паводках наполовину
затоплялся. По стенам склепа ползали мокрицы В ледяном воздухе - ни звука,
кроме равномерного, глухого падения водяных капель с осклизлого потолка.
мокрицы, жили здесь два человекообразных создания, одно из которых сторожило
другое. Оба угрюмые, оба безмолвные
стоял в тени, тупо уставившись на белобородого, белоголового старика. Это и
был узник. Он лежал в углу на соломе, руки его и ноги были скованы цепью,
вделанной в стену. Когда они вошли, он, казалось, спал и не шевелился. Его
можно было принять за труп или каменное изваяние.
взор говорил. Он завораживал Габриэля. Комендант с надзирателем заглянули во
все углы каземата. А он, Габриэль, замер на месте, застыл, оцепенел,
подавленный огнем этих пылающих глаз; он не мог от них оторваться, и в то же
время в нем бурлил целый поток каких-то странных, не поддающихся выражению
мыслей.
мгновение, когда он сделал движение и разжал губы, словно собираясь
заговорить... Но комендант обернулся, и узник вовремя вспомнил предписанный
ему закон: он ничего не сказал, только уста его покривились горькой
усмешкой. Потом он опять смежил веки и впал в свою каменную неподвижность.
мне надо глотнуть воздуха и увидеть солнце.
на улице, среди людей и шума. Но все же в его душу намертво врезалось
мрачное видение и преследовало его весь день, когда он в задумчивости
прогуливался по Гревской площади.
отношение к его судьбе и главным событиям в его жизни. Наконец, утомленный
Белоусов Валерий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Березин Федор
Смоленский Вадим
Суворов Виктор