стоит над мостом и его людом>.
понять - от удовольствия или от злости. Стрижак завирался все глубже и
безнадежнее, но уж что будет, то и будет. А Воевода хищно улыбался, потому
что благодарен был судьбе, а еще потому, что ненавидел весь людской род.
Находятся время от времени среди бояр и воевод такие, кто зарится на это
добро, да и князья-однодневки докапываются, есть ли у тебя привилегия.
Намекал, что есть. Распространял слухи о грамоте извечной, от самого
Мономаха списанной. Уж где и как достал эту грамоту и он ли или его
предшественники - об этом молчок. Грамота есть - вот и все! Но пока она
лежит в ларце - грамота молчит, а нужно бы поставить человека с грамотой в
руках - и чтобы прочел складно и толково. И тогда умолкнут все крикуны
навеки.
кого выбирать, некого подбирать. Скольких уже испытывал на грамоте сей, и
все ему торочили о каких-то карасях и лещах, да о пшене и репе, а он хотел
услышать совсем другое! И уж если послала тебе судьба человека желанного,
так хватай его обеими руками, а то если потеряешь, так навсегда.
глазом, сказал - то ли хозяину, то ли в кружку с медом:
встал, Стрижак торопливо добавил:
потому что никогда никому не обещал ничего, - а от тебя - лишь молитва. По
каждому случаю - своя молитва к святому Николаю.
двора, к воеводской трапезе допущен будешь, поставим церковь в честь
святого Николая, и отпишу ей десятину, как заведено.
Молитва - вещь дорогая, и никогда чрезмерно. Ибо что в мире самое дорогое?
Золото? А какое золото знает человек? Кованое? Платаное? Прутовое,
пряденое и пареное - вот и все. А молитва, сам согласен, - на каждый день
и на каждый случай, и каждому делу новая и своя. Сказано же: <От плода уст
своих человек насыщается добром, и воздаяние человеку - по делам рук его>.
И еще сказано у премудрого Соломона: <Уста правдивые вечно пребывают, а
лживый язык - только на мгновение>.
Стрижака.
ночь, а уже нарекли меня словозлобные твои прислужники Стрижаком.
темнота людская привела к тому, что звали меня <Как-дикий>, ибо...
возле воеводского двора, на возвышении. К трапезе допущен будешь, к моей.
Церковь возведем в честь святого Николая и десятину отпишу ей, как
заведено от Владимира-князя.
Николаю?
кое-как перекусить, за один присест съедаю печенку барана, гуся жареного,
две курицы вареных, печень воловью, три хлеба и запиваю тремя мерами меду
выстоянного, да пива, да...
и стригут. Волосы же на человеке все равно что разум. Безволосым к богу не
прорвешься. Безволосый - что безголосый. Бог в облаках, а волосы в
лохматости своей что есть? Тоже облако человеково.
глазах, нахально и бесстыдно, он сам был виновником наглости Стрижака, и,
чтобы прервать бесконечные разглагольствования расстриженного попа,
Мостовик мрачно остановил его:
уже невозможно завязать. Теперь Стрижак не бормотал безумолчно и не болтал
просто так - он гремел словами высокими и едкими, он проповедовал, он
поучал заблудшего Воеводу, пронизывал его словесами - так пастух цепляет
герлыгой паршивую овцу, отбившуюся от отары, и бросает ее в стадо.
словно ключарь, доверенное раздаю по высшим повелениям>. Ибо богатства
всего мира уподобим реке: отсюда уйдут вниз и снова сверху поступят. А мы
стоим на берегу, где велено, и разводим руками, не хватая в ладони, потому
что пустыми будут, сколько ни хватай. Ибо если длится только смена, то не
длится ничто.
махом покончить с такой пустопорожней болтовней, в которой, кроме
оскорбления для Мостовика, никто бы ничего уже и не услышал. Одного
Воеводина слова было достаточно, чтобы этого языкастого пришельца
выбросили отсюда, выгнали из Мостища, будто шелудивого пса, избили до
полусмерти палками, швырнули с моста в самое глубокое место Реки - да что
угодно сделали бы, стоило лишь Мостовику шевельнуть усами!
неожиданные и своевольные, вспомнилось и то, что было с ним самим и что до
него здесь творилось, было ли оно или и вовсе не было, - все стояло перед
ним будто во снах или видениях, князья надвигались на мост с обоих берегов
Реки, наскакивали и налетали то с киевской стороны, то с черниговской, а
Мостовик стоял как бы разодранный, как бы разделенный на части между двумя
берегами, он принадлежал и одному берегу и другому, обреченный соединять
несоединимое, примирять непримиримое, удерживаться меж двух огней и не
гореть, стоять на водах и не тонуть. Имея мост, легко выходить сухим из
воды, но живым из огня - это требовало от человека незаурядного умения.
Владимира Мономаха Мономаховичи и Ольговичи, и могло даже показаться, что
спор этот родился между двумя княжескими гнездами с момента сооружения
моста через Днепр. Ибо сколько стоял мост, столько же и дрались князья за
Киев. Хватало бы одного только Мономаховича - Рюрика Ростиславовича, с его
неистовостью и неверностью, а еще ведь прискакивал сюда и Роман Галицкий,
и упорно по-воловьи двигался на Киев, не брезгая даже половецкой
поддержкой, черниговский Всеволод Чермный, а юный Даниил Галицкий, идя на
татар под Калку, разве же не сворачивал на мост, чтобы взглянуть на это
подкиевское чудо, и разве не пугал Воеводу так же, как все его
предшественники - князья более пожилые и почтенные, князья, властвовавшие
много лет и скоропреходящие, родовитые и безродные, но все это были
князья, и они присматривались не столько к мосту, сколько к Воеводе, и
каждый раз возникали одни и те же вопросы. А кто ты такой? А по какому
праву? А кто тебя поставил? А с каких пор?
согбенно-угодливо и предупредительно, заботься, чтобы люди твои встречали
князя, как пчелы матку, - и все равно не спасешься от придирок словесных,
а слово княжье, как известно, все равно что и дело, даже хуже, потому что
имеет в себе угрозу неосуществленную и, стало быть, неприятно
двусмысленную для человека, который себя уважает. И как дом подпирается
основанием, а мост - опорами крепкими, так и Воевода у моста мог
подпереться не только людьми, не только посулами князей мимопроходящих и
скоропреходящих, но и чем-то постоянным, неизменным, вечным. Могла это
быть грамота от первых князей, и Мостовик имел какую-то грамоту,
обретенную еще его предшественниками, но не умел прочесть ее, да и мало
кто из князей мог это сделать, или же просто не хотели, или не имели
времени, а только все докапывались: почему здесь стоишь, кто поставил?
неторопливостью прикидывал, как следует одеть своего нового прислужника,
какие облачения приготовить для него, какие меха и сукна для пущей
важности, - и не без тайного удовольствия отмечал про себя, что на эти
кости можно бы нацепить множество всякого добра. Нравились Воеводе и
словесная развязность Стрижака, и его наглая самоуверенность. Проходимец и
голодранец, зато, вишь, имеет что-то в башке и, видать, знает себе цену,
ибо мелет языком уж и вовсе несуразности или же дерзости.
гневаясь и даже стремясь нагнать страху на Стрижака.
поворачивается. Евангелисты о господе нашем Иисусе Христе рассказывают - и
каждый иначе. Христос один, а евангелий о нем четыре! И все не одинаковые!
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс
Прозоров Александр