мифологию и возводит Язона и его товарищей в ранг героев и полубогов, хотя
весь мир знает, что они были просто шайкой овцекрадов, пустившейся в
грабительскую экспедицию... Или же если бы я мог, подобно господину Гомеру и
господину Вергилию, оживлять мой рассказ, вводя в него великанов и
листригонов {5}, изредка развлекать наших честных моряков концертом сирен и
наяд, а время от времени - редкостным зрелищем почтенного старого Нептуна и
его флотилии резвых корсаров. Но, увы! давно миновали те добрые старые
времена, когда проказливые божества самолично спускались на наш земной шар и
подшучивали над его изумленными жителями. Нептун объявил эмбарго в своих
владениях, и смелые тритоны, подобно списанным с кораблей матросам, остались
без работы, если только старый Харон не пожалел их и не взял к себе на
службу, чтобы они дули в свои раковины и трудились у него паромщиками. Во
всяком случае, о них не упоминал ни один из наших современных
мореплавателей, которые не реже своих древних предшественников встречаются с
чудесами; ничего не сообщалось о них и в самой обстоятельной и достоверной
морской летописи, "Нью-Йоркской газете", издаваемой Соломоном Лэнгом. В наше
вырождающееся время не часто случается видеть Кастора и Поллукса, эти
пылающие метеоры, что сверкают в бурю на мачтах кораблей; зловещий морской
призрак - Летучий Голландец {6}, этот мрачный символ смерти, внушающий ужас
всем опытным морякам, лишь изредка встречается теперь почтенным капитанам!
как команда состояла из терпеливых людей, очень склонных к дремоте и
безделью и почти не страдавших недугом мышления - душевным заболеванием,
неизменно порождающим недовольство. Гудзон погрузил обильный запас джина и
кислой капусты, и каждому матросу разрешалось мирно спать на своем посту,
если только не дул ветер. Правда, в двух, трех случаях проявилось легкое
недовольство неразумным поведением командора Гудзона. Так, например, он не
желал убавлять парусов при легком ветре и ясной погоде, что самые опытные
голландские моряки считали определенным _вызовом погоде_ или предвестником
ее ухудшения. Больше того, он поступал как раз наперекор древнему и мудрому
правилу голландских мореплавателей, которые вечером всегда убирали паруса,
клали лево руля и завалились спать; благодаря этим предосторожностям они
хорошо отдыхали за ночь, были уверены, что будут знать на следующее утро,
где они находятся, и почти не подвергались опасности наткнуться в темноте на
материк. Гудзон запретил также морякам надевать больше пяти курток и шести
пар штанов под предлогом, что им следует, быть более подвижными; ни одному
человеку не разрешалось взбираться на мачту и возиться с парусами, держа
трубку в зубах, как это неизменно принято у голландцев до настоящего
времени. Все эти обиды, хотя и могли на мгновение нарушить прирожденное
спокойствие голландских матросов, оказывали лишь преходящее влияние; моряки
ели до отвала, пили, сколько влезет, и без всякой меры спали. Находясь под
особым покровительством провидения, корабль благополучно достиг берегов
Америки: там, после того, как судно несколько раз приближалось к берегу,
удалялось от него и снова шло прежним курсом, оно 4-го сентября вошло,
наконец, в величественную бухту, которая и сегодня расстилает свою широкую
гладь перед городом Нью-Йорком и которую до тех пор не посещал ни один
европеец.
апокрифической книге путешествий, составленной неким Хеклутом {7}, приведено
письмо, написанное Франциску I неким Джованни или Джоном Вераццани {8}, из
которого некоторые ученые склонны сделать вывод, что европейцы посетили
чудесную бухту почти на столетие раньше путешествия предприимчивого Гудзона.
Этому сообщению (хотя оно и было встречено с одобрением некоторыми
здравомыслящими и учеными людьми) я совершенно не верю, притом по нескольким
веским и существенным причинам. _Во-первых_, потому, что при тщательном
изучении можно обнаружить, что приведенное Вераццани описание так же
подходит к Нью-Йоркской бухте, как к моему ночному колпаку. _Во-вторых_,
потому, что этот Джон Вераццани, к которому я начинаю питать самую лютую
злобу, уроженец Флоренции; а всем известно низкое коварство этих
флорентийских лежебок, с помощью которого они похитили лавры из рук
бессмертного Колона (обычно называемого Колумбом) и наделили ими своего
пронырливого земляка Америго Веспуччи. Я не сомневаюсь, что они способны
ограбить и знаменитого Гудзона, отняв у него честь открытия этого
прекрасного острова, украшенного городом Нью-Йорком, и приписав ее себе,
вместе с незаконно присвоенной заслугой открытия Южной Америки. _В-третьих_,
я высказываюсь в пользу притязаний Хендрика Гудзона, поскольку его
экспедиция, будучи воистину и полностью голландским предприятием, отплыла из
Голландии; и пусть другая сторона приводит любые доказательства, я отвергну
их, как незаслуживающие моего внимания. Если этих трех причин недостаточно,
чтобы удовлетворить всех жителей нашего старинного города, то я могу лишь
сказать, что они недостойные потомки своих почтенных голландских предков и
совершенно не стоят того, чтобы люди тратили силы для их убеждения. Итак,
права Хендрика Гудзона на его знаменитое открытие полностью доказаны.
посчастливилось увидеть этот очаровательный остров, он в первый и
единственный раз в своей жизни высказал явные признаки удивления и
восхищения. Говорят, он обернулся к штурману Джуэту и, указывая на этот рай
Нового Света, произнес следующие замечательные слова: "Смотри! Там!" После
чего он выпустил такие густые облака табачного дыма (как он всегда имел
обыкновение делать, когда был особенно доволен), что с корабля тотчас
перестали видеть землю, и штурману Джуэту пришлось ждать, пока ветер рассеет
непроницаемый туман.
правде, я никогда не слышал его, ибо он умер, как легко догадаться, до того,
как я родился, - это было действительно местечко, которым взор мог вечно
упиваться, открывая для себя все новые нескончаемые красоты". Остров
Манна-хата {9} широко расстилался перед ними, как сладостное фантастическое
видение или прекрасное создание искусного чародея. Его нежно-зеленые холмы
мягко возвышались один над другим, увенчанные могучими, пышно разросшимися
деревьями. У некоторых из них сужающаяся кверху крона была обращена к
восхитительно прозрачным облакам; другие, отягощенные зеленым бременем
вьющихся растений, пригибали свои ветви к земле, покрытой цветами. Пологие
склоны холмов в буйном изобилии поросли дереном, сумахом и диким шиповником,
алые ягоды и белые цветы которого ярко сверкали среди темной зелени
окружающей листвы; тут и там клубы дыма, поднимаясь над маленькими долинами,
открывавшимися в сторону моря, казалось, обещали усталым путешественникам
ласковый прием со стороны их ближних. Когда они стояли, с восторженным
вниманием вглядываясь в представшее их взору зрелище, из одной долины
появился краснокожий мужчина; над его головой развевались перья. В
молчаливом изумлении он некоторое время созерцал прекрасный корабль,
державшийся на воде, как стройный лебедь, плывущий по серебряному озеру,
затем испустил военный клич и, подобно дикому оленю, стремительно бросился в
лес, к крайнему удивлению флегматичных голландцев, которые за всю свою жизнь
ни разу не слышали такого крика и не видели таких прыжков.
искателями приключений и дикарями, о том, что последние курили медные трубки
и ели коринку, о том, что они принесли большой запас табаку и устриц, о том,
как они застрелили одного из членов судовой команды и как его похоронили,
ибо все это я считаю для моей истории несущественным. Проведя в бухте
несколько дней, чтобы покурить на досуге трубки и отдохнуть после морского
плавания, наши путешественники снялись с якоря и отважно поднялись вверх по
течению могучей реки, впадавшей в бухту. Эта река, по слухам, была известна
дикарям под названием _Шатемук_, хотя в небольшом прекрасном историческом
труде, опубликованном в 1674 году Джоном Джосселином {10}, джентльменом, нас
уверяют, что она называлась Мохеган {* На карте Огилва эта река изображена
также под названием Манхаттан, Ноордт, Монтень и Мауриниус.}, и господин
Ричард Блум, писавший несколько позже, утверждает то же самое, так что я
сильно склоняюсь в пользу мнения этих двух почтенных джентльменов. Как бы
там ни было, эта река называется теперь Гудзон, и в верхнем ее течении
проницательный Хендрик почти наверняка надеялся найти столь упорно
разыскиваемый проход в Китай!
туземцами во время плавания вверх по реке, но так как эти встречи не имеют
отношения к моей истории, я обойду их молчанием и остановлюсь только на
следующей грубой шутке, сыгранной старым капитаном и его школьным товарищем
Робертом Джуэтом. Она делает такую честь их практической философии, что я не
могу не упомянуть о ней. "Наш капитан и его штурман решили подвергнуть
испытанию некоторых местных вождей, чтобы узнать, склонны ли они к
предательству. Они привели туземцев к себе в каюту и угостили таким
количеством вина и водки, что те развеселились; один из них был с женой,
которая вела себя так скромно, как ведут себя наши соотечественники в
незнакомом месте. Под конец туземец, остававшийся у нас на корабле все
время, пока мы стояли там, опьянел, что показалось им странным, ибо они не
знали, как к этому отнестись" {* Juet's Journ. Purch. Pil. [Судовой журнал
Джуэта, в "Странствованиях" Парчеса].}.
честным, общительным народом, беспечными забулдыгами, всегда готовыми
кутнуть, и становились очень веселыми во время попоек, старый командор
громко хихикнул, заложил за щеку двойную порцию табаку, приказал штурману
Джуэту тщательно все записать к удовлетворению всех натурфилософов
Лейденского университета, после чего продолжил свое путешествие, вполне
довольный собой. Пройдя, однако, свыше сотни миль вверх по реке, он
обнаружил, что водное пространство вокруг становится более мелким и тесным,
течение - более быстрым и вода совершенно пресной - явления, обычно
наблюдаемые в верховьях реки, но сильно озадачившие честных голландцев. Было
поэтому устроено совещание наших новых аргонавтов; проспорив шесть часов,
они приняли решение, подсказанное тем, что корабль сел на мель, из чего они
единодушно заключили, что, двигаясь в этом направлении, они вряд ли попадут
в Китай. Все же для исследования реки выше по течению снарядили шлюпку, по
возвращении которой они укрепились в своем мнении, после чего корабль снялся
Русанов Владислав
Березин Федор
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Флинт Эрик
Распопов Дмитрий