закорючка и - "И. Гриценко". Значит, про тебя с дядей. И под этим еще вот
такие цифры, как на часах бывают. Сперва один час, потом девять часов, а
потом опять один и опять девять. Это почему?
Никифор Семенович, бережно снял сынишку с колен, встал с кресла, поднял на
сиденье Володю, чтобы стал сын сейчас ростом вровень с ним, чтобы можно
было разговаривать, как с большим.
и положил обе руки Володе на плечи:
Погоди, подрастешь, все тебе расскажу.
смотри, даже выше тебя стою. Я все пойму. Вот увидишь!
году белую моль из Крыма выбивали. Дядя Гриценко лихой был пулеметчик. А я
тогда из батраков в партизаны пошел. Белые Крым захватили. Понимаешь?
Белогвардейцы.
Скопидомы...
пролетарии, бедняки.
общего. Понял? Только жизнь своя была молодая. Да вот общее было то, что
все мы с народом одну общую думку имели, чтобы была у нас наша Советская
власть. И ушли мы в каменоломни. Они ведь с тех пор так и зовутся -
Краснопартизанские. Слышал, наверное? И, как ни хотели нас беляки из-под
земли выковырять, ничего у них не получилось. Ушли мы под землю, вклещились
в камень, - попробуй вытяни! Мы, как дубы, корнями в землю ушли. Кто
сунется - тому пулю. Круто нам пришлось. Но и мы им из-под земли давали
жару. Английские миноносцы пришли. Ну, пришли... Начали бить по нашим
каменоломням. За один день три сотни снарядов выпустили. А что?.. Только
камень перекрошили. А у нас народ крепче камня был. Правда, один раз
пришлось нам туго. Полезли на нас со всех сторон. Генеральную атаку повели.
Вот мы тогда как раз с дядей Гриценко в том штреке и отбивались. Как вышла
передышка, закурили мы с Иваном Захаровичем, он и говорит: "Давай хоть на
камне о себе памятку оставим. Может, будем живы, а может, и нет". Вот я
тесаком тогда и вырубил расписку. Насчет грамоты я тогда был слабоват...
Ошибок-то там нет? Эх, Вовка, досталось вашим батькам... Вот однажды было,
помню...
Семеновичем, остановилась у двери каюты и прислушалась. Она уже
представляла себе, как сейчас попадает Вовке от отца. Она слышала громкий
голос Никифора Семеновича, что-то грохало в каюте, как будто кулаком били
по столу. Евдокия Тимофеевна не выдержала и постучалась.
дверь Евдокию Тимофеевну. - Погоди, Дуся... - И, стуча кулаком по столу,
продолжал: - Тут, понимаешь, мы их с левого фланга - бах-бах-бах!.. Погоди,
мать, не мешай, прошу минуточку, это я Вовке про девятнадцатый год
рассказываю...
его горели. Он стоял на кресле и восторженно слушал рассказ отца.
то время, когда он мечтал стать доктором. Потом, как и многие его
сверстники в те годы, он решил, что будет полярником и станет плавать на
льдине под красным флагом. Вскоре после этого собирался стать пограничником
и сражаться на Дальнем Востоке против японских самураев. Затем видел себя
на краснокрылом самолете, совершающем рекордный беспосадочный перелет. А
шесть раз подряд посмотрев в кино "Чапаева", начал готовить себя к военной
будущности и, оседлав хворостину, гарцевал во дворе, на полном скаку рубя
деревянной шашкой воображаемые вражеские головы в папахах.
заслонила мечта быть моряком. И не просто моряком, а обязательно машинистом
на большом теплоходе, вроде "Леонида Красина". Хоть и неприятная вышла
тогда история с этим паром, все же Володя своими руками потрогал одну из
тайн в грозном хозяйстве дяди Вилюя, и сам, пусть нечаянно, но все-таки
разбудил дремавшую силу, жившую в машине.
перебрались в Архангельск. Хотели выписать туда и Валентину, но она
заболела - у нее долго не проходила простуда, и доктор сказал, что ехать на
Север ей опасно. Поэтому решили, что к осени Евдокия Тимофеевна вместе с
Володей вернется в Керчь.
Красин" отстаивался на якоре у входа в широкую Северную Двину, возле
Соломбалы. Здесь царил над всем вечно терпкий, даже беломорским ветром не
сдуваемый аромат распиленного смолистого леса. Лежали штабеля досок,
высились целые горные хребты из наваленных бревен, и почва, по заверениям
соломбальских мальчишек, с которыми Володя быстро сошелся, на два метра в
глубину состояла из одних сплошных древесных опилок.
светлые напролет, прохладная бледность северного неба, окающий неторопкий
говор его новых друзей. Но жареная треска и искусно приготовленная камбала
оказались не менее вкусными, чем черноморская скумбрия, бычки и барабульки.
Да и соломбальские мальчишки ни в чем не уступали товарищам Володи, которых
он оставил в Старом Карантине, Камыш-Буруне и на своей улице в Керчи.
неприятности. Он похвастался, что может прыгнуть в воду с высокого борта
"Леонида Красина". Мальчишки не поверили. Вода в Северной Двине была
холодной. Скуповатое на тепло архангельское лето еще не успело прогреть ее.
Купались только отчаянные. Да и вообще видавшие виды мальчишки из Соломбалы
сомневались, чтобы такой малыш прыгнул с высокого корабельного борта на
рейде, то есть далеко от берега.
водились они в Керчи. Но в Керчи была речка Мелекчесме, она зимой ненадолго
замерзала, и керченские ребята делали себе деревянные полозы или
привязывали железки, если не было настоящих коньков, и катались на льду
реки. Соломбальские же мальчишки, рассказывая маленькому черноморцу о
лютости беломорской зимы, хвастались своими лыжами и коньками, - и Володе
страстно захотелось иметь коньки. Он представлял себе, как будут завидовать
ему керченские приятели, когда он промчится перед ними на "снегурках" или
"нурмисах" по первому ледку, как он будет шаркать сверкающими лезвиями
влево, вправо, туда, назад - как правят бритву на ремне... Да и следовало
проучить соломбальцев, чтобы они впредь не зазнавались перед черноморцами,
крымчанами, керченцами...
который ему привез из плавания отец. Володя называл его адмиралтейским. Он
не расставался с этим чудесным прибором, на донышке которого под выпуклым
стеклом жила беспокойная красно-синяя стрелочка, острым красным носиком
своим словно принюхивающаяся: "А ну, где тут у вас север?.. " Володя носил
компас в маленьком замшевом чехольчике, сверялся с ним на каждом шагу, надо
не надо, вообще никогда не расставался с ним, да и не собирался
расставаться. Он был уверен, что соломбальским мальчишкам не видать его
компаса у себя; а сам он уже протер до дыр подошвы своих сандалий, пробуя
на деревянном настиле архангельского тротуара, как он будет кататься на
коньках...
слова... В назначенный день они собрались на плоту у берега, уселись на
бревнах и стали ждать компас, который, как они были уверены, крымский
хвастунишка им уже проспорил. Володя в этот день отправился к отцу на
корабль. Он должен был улучить удобный момент, когда его оставят на палубе
одного.
берега хорошо видели, как над кормой, украшенной золоченой надписью "Леонид
Красин", возле флагштока появилась маленькая фигурка в голубых трусиках.
Она постояла минутку на планшире борта, потерлась плечом о щеку, вскинула
вверх тоненькие руки и ринулась вниз. Мальчишки на берегу вскочили.
ему с хмурым уважением, Володя не удержался, показал свой трофей отцу и на
первый же вопрос отца: "Это ты где их раздобыл?" - отвечал чистосердечным
признанием. После этого ему было запрещено показываться на "Красине" три
недели. Впрочем, две из них он проболел, простудившись в ледяной двинской
воде.
и поэтому попросил одного из старших своих береговых друзей нататуировать
ему на руке якорь. Операция эта, проводившаяся при помощи булавки и
химического карандаша, оказалась более мучительной, чем история с крапивой.
Дело кончилось тем, что доктор соломбальской больницы, крепко выбранив
Володю, забинтовал ему руку и сказал, что если парень не хочет стать
калекой на всю жизнь, то пусть бросит эти глупые и вредные затеи. А отец,
узнав обо всем, увидев забинтованную руку Володи, сказал ему сердито:
подготовь хорошо, а уж кожу портить не для чего! И вообще это дело всем
пора теперь бросить. Я вот нашим молодым ребятам на корабле давно уж
рассказал, какой у нас случай был в гражданскую войну. Матрос у нас служил
один. Тоже вот так, по молодости лет да по собственной дурости, наколол
себе когда-то во всю грудь украшение: двуглавый орел с короной - понимаешь?
- и всякие лозунги старого режима - за веру там, за царя и тому подобное.
Ну, и что же в конце концов получилось? Человек за Советскую власть воевать
Шломо Вульф
Якубенко Николай
Шидловский Дмитрий
Мороз Александра
Курылев Олег
Никитин Юрий