приехать, в самое гнездо сексуального терроризма по отношению к молодым
артисткам, тут деятели кинокультуры могли растерзать ее на части, если бы
всмотрелись хорошенько; он надеялся, что она все-таки адрес вспомнит и
домой к нему приедет, поскольку телефон-то вряд ли знает. И, подивившись
слегка Тониной отваге, Тихомиров отнес ее к отчаянному простодушию
влюбленной девочки, которая еще толком себе цену не знает; и уже не в
первый раз подумал о Коке, что он дурак и дикарь, который предпочитает
бижутерию настоящему сокровищу. Тихомиров и сам бы с удовольствием занялся
Тоней, но товарищеский долг не позволял, да и Тоня в кромешной слепоте
своего первого чувства не видит, что из себя Кока представляет. Может
быть, потом, когда она отстрадает своего Коку, Тихомиров ее утешит...
Осторожно надо только. Как близкий товарищ...
накормил обедом, который должен был бы потрясти уроженку Большой Ляли, но
не потряс, она даже не замечала, что она ест и пьет; она с напряженным
вниманием ждала новостей о своем возлюбленном, который в это самое время
жрал водку, чокаясь с чучелами, и подумывал о том, что он сегодня,
пожалуй, Ватрушку трахнет от нечего делать.
измучившейся Тоне, что ничего страшного не случилось, что Кока (только это
строго между ними) скрывается от армии, что за ним этой осенью особенно
рьяно охотится военкомат, а конкретно - жуткие люди, которые его
персонально ненавидят: военком, полковник Замышляк, и главный врач
медкомиссии, доктор Шухер. Тихомиров ничего не придумал: действительно, в
этом военкомате Кока был для всех, как больной зуб; его не могли забрать в
армию, когда он учился, да и сейчас, вот уже четыре года, а значит, восемь
призывов, Советская армия не могла пополнить свои ряды рядовым
Константином Корнеевым, годным к нестроевой и необученным. Ну никак не
желал этот артист пополнять собой ряды и Родину защищать! А годы шли, и уж
скоро Коке будет двадцать семь, он проскочит призывной возраст, и армия
потеряет все шансы иметь в своих рядах такого выдающегося бойца. В их
театре был сильный директор, со связями и влиянием, и он обеспечивал
своему ведущему артисту отсрочку за отсрочкой, но каждый весенний и
осенний призывы военкомат Коке и Кока военкомату традиционно трепали
нервы. А сейчас, когда сроки поджимали, когда осталось только два призыва,
чтобы его взять, военкомат совсем озверел, и уже директорские знакомства
переставали действовать. Вот почему у Коки была в поликлинике пухлая
медицинская карта с историей болезни, которая по объему тянула на
приличную повесть. Кока косил под гипертоника вот уже несколько лет и
регулярно брал больничный с диагнозом: гипертонический криз. И еще -
гипертензионный синдром, якобы после сотрясения мозга, инсценированного
все тем же Тихомировым год назад в ближайшей к одной больнице подворотне.
В этой больнице работал профессор, близкий знакомый Тихомирова. Профессор
очень любил кататься на лошадях, а Тихомиров в Алабинском кавалерийском
полку, прикомандированном тогда к Мосфильму, мог его этим обеспечить.
Профессор по плану должен был встретить Коку в приемном покое, после того
как на Коку "по чистой случайности" поблизости, в подворотне, нападут
хулиганы (один повыше, другой пониже, как рассказывал Кока потом
милиционеру, не особенно напрягая фантазию) и разобьют о его голову
почему-то полную бутылку портвейна. И хотя не было тогда в стране таких
хулиганов, которые могли бы пожертвовать портвейном ради сомнительной
радости вырубить Коку, а потом убежать, ничего не взяв,- это уже детали,
мелочи... Однако, поскольку "на место происшествия"
раньше и доставила Коку в ближайшую больницу, где уже ждал знакомый
профессор, Коке пришлось-таки на вопросы милиционеров отвечать. Их
интересовала уголовная сторона вопроса, но то, что Кока путался в
показаниях, можно было отнести к тяжелым последствиям сотрясения. Хорошо
еще, что мифических хулиганов не нашли, а то бы кто-то мог и невинно
пострадать. У доставленного в больницу Коки дежурный врач стал искать
вещественное доказательство покушения - гематому на голове, и все большее
сомнение читалось на его суровом лице. Но тут в приемный покой вбежал
знакомый профессор, ненатурально крича: "Костя!
легенду, бровями и глазами делая знаки профессору, чтоб тот не
переигрывал. Но тот, войдя в артистический раж, метался по кабинету,
воздевал руки к небу, потом прижимал их к лицу - ну просто Вера Холодная
из немого кино! - и все кричал:
лицо!"
эту сцену, но все тем не менее кончилось хорошо. Дежурный врач робко
попытался указать профессору на отсутствие гематомы, но был грубо прерван:
"Да замолчите вы! Какая, к черту, гематома, он же в шапке! Тут такое
несчастье, одного из лучших артистов в Москве чуть не убили, а вы про
гематому! Немедленно в палату, в отделение ко мне - немедленно!"
гипертонию и историю болезни. И все это должно было как-то подействовать
на военкомат.
Шухера и не на полковника Замышляка. (Кстати, эти фамилии - единственно
подлинные во всей истории.) Этих двух деятелей спаивало (в прямом и
переносном смысле) одно общее неистовое стремление взять в армию всех:
полуслепых, полуглухих, полусумасшедших, плоскостопных, язвенников, тех, у
кого были на иждивении дети или родители,- всех оптом. Таких симулянтов,
как Кока, было немного, но Шухер и Замышляк на всякий случай подозревали
каждого или даже не подозревали, а заранее считали каждого симулянтом,
стремящимся уклониться от службы, поэтому у них в армию попадали
по-настоящему больные люди, с которыми потом, во время службы, происходили
разные неприятности, а бывало, и несчастья. Но зато план их военкомат
всегда выполнял! Кто с них спросит потом за то, что какой-нибудь парень с
настоящим гипертензионным синдромом перестреляет всех своих товарищей? А
никто! Зато план есть! И можно доложить! Но всех, кто мешал этому плану,
они ненавидели, и в первую очередь тех, кто получал отсрочки, а особенно -
деятелей культуры, и еще особеннее - артистов, и уж совсем особенно -
неуловимого призывника Корнеева. Когда полковник Замышляк слышал эту
фамилию, за него начинали тревожиться, не хватит ли его сию же минуту
апоплексический удар: его огромная и без того красная ряха краснела еще
больше, глаза изнутри выдавливались злобой и грозили вот-вот лопнуть, а из
плотно сжатых командирских губ выбрызгивалась слюна вместе с ненавистной
фамилией. Вот у кого был гипертонический криз в эти мгновения! "Корнеев? -
шипел полковник. - Это который Корнеев? Тот, который из ТЮЗа?.." "Он,
он",- с грустью за все несознательное поколение подтверждал доктор Шухер.
У него была другая реакция. Когда он слышал фамилию Корнеев, он грустнел.
Он вообще часто грустнел, провожая призывников-москвичей на Дальний
Восток, признавая годными тех, кто был совершенно не годен, и он об этом
знал, но... отправлял служить.
народа сконцентрировалась в нем. Он знал, что все - суета сует, а служить
- надо!
плешивая голова с рябыми пятнышками вечно клонилась вниз, вероятно, из-за
длинного и одновременно толстого носа, исключительного носа, похожего на
хоботок муравьеда. На конце хоботка росли несколько седых волосинок,
которые Шухер, видимо, берег; все эти годы Костя их наблюдал: их было три,
всегда три. Этим носом Шухер все время шмыгал и вытирал его, кажется,
одним и тем же огромным клетчатым платком. И глаза у Шухера все время
слезились, не иначе от грусти.
горле плавник ерша; их бы воля, они бы послали его служить прямо завтра в
стройбат, куда-нибудь на север Якутии, лет на двадцать пять, чтоб он там в
вечной мерзлоте чего-нибудь копал и копал, пока не околеет, сволочь. Но...
пока не получалось. Не получилось и этой осенью, директор добился еще
одной, на этот раз последней, отсрочки, и Кока об этом вчера узнал по
телефону. Поэтому завтра собирался вылезать из своего логова и Тихомирову
об этом сообщил.
Тихомирову, что такое бывает, что такая опереточно-зловещая пара может
существовать, ну, порознь - это еще ладно, это бы не так удивляло: ну
Шухер себе и Шухер, и Замышляк тоже, разные ведь фамилии бывают, но
вместе...
сочетания!
служить, без них тоже армия никак, но поскольку скрипачи (один окончил
консерваторию, другой - Гнесинское), то куда их? Естественно, в
какой-нибудь военный ансамбль или оркестр. И они оба попадают в какой-то
оркестр ПВО, или куда-то в этом роде, и там становятся друзьями, и ходят
все время вместе. И все бы ничего, но у одного фамилия Тригер, а у другого
- Сипилис. Порознь - тоже сойдет, а так, представляешь себе: ходят вместе
всю дорогу Тригер и Сипилис - два друга, два солдата, два защитника Родины.
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Махров Алексей
Апраксина Татьяна
Орловский Гай Юлий