вернитеРка лучше свои цветы, заберите, не мне же вы их принесли, хорошие
еще гвоздики, не все оборваны. Тут она на менЯ как окрысилась. А Веро-
ничка сидит на стуле, обхватив голову, раскачиваетсЯ и воет:
думаю, не забрали бы мою машинку! (Вероничка привыкла на ней печатать
стихи.) Машинка С моЯ всегдашняЯ (первая) мысль при переменах. Не вижу
ее. Где?.. Разволновался, а вспомнить где не могу, полез в собранный ими
картонный Ящик (было не нужно, лишнее С но получилось машинально, руки
сами искали!). Магазинный Ящик изРпод печенья, который они собрали, уже
почти увязываЯ веревкой. Полез С а там, внутри, чтоРто упало.
Я там не разбил, только загремело, упало, хрусталь. Вероничка купила,
ваза (принесла, помню, сказала С под цветы).
рестала раскачиваться, как убивающаясЯ интеллектуалка, и кричит:
ка. А хрусталь ерунда, не настоящий! Вино давай...
вынула небольшой тот хрустальный вазон. (Вероника велела С вынь, вынь,
пусть нашему старенькому Петровичу останетсЯ как память.) Налила в вазон
воды, поставила гвоздики, еще не все оборваны, а Я стал выкладывать кол-
басу и хлеб; сыра не было, сыр так хорош к вину. Я и подружкаРпоэтесса,
мы оба напоследок накрывали стол, а Вероничка умывалась в ванной. Умы-
лась, навела на лице порядок. ТЯ только чутьУ. Лицо, мол, не будет ни
слишком намазанным, ни нарисованным, не волнуйся.
За прощальным столом смеялись, Вероника мило шутила: она
все, все, все понимает С Я, мол, положил глаз на ее
подружкуРпоэтессу, новизну любит всякий художник! А,
мол, она, Вероника, уже поняла, что ей дана отставка.
Все, все, все поняла, но дружбы ради позволяет поэтессе
(кстати, Петрович, она очень талантлива) прийти ко мне,
нетРнет, Вероника сама ее приведет в следующий раз, если
уж Я так сильно хочу! С обычный и милый вздор, треп
женщины, когда она без ссоры уходит. И когда она на
волне перемен. (Когда ее призвали!) А волна,
подхватившаЯ Веронику, уже вздымалась С там и тут
нарождавшаясЯ, скораЯ и поначалу мощнаЯ волна демократов
первого призыва.
тельно занимаетсЯ чемРто важным, если он наверху. Я тотчас разлюбил ее.
Возможно, потому, что Я не умею дышать тем высокогорным воздухом. (Пото-
му, что она ушла, а Я вслед не захотел.) Очень даже хорошо представляю
этот неминуемый наш семейный гротеск. Квартира. Наша квартира. И телефон
беспрерывно. А сколько дел! (Два рьяных демократа.) Вероника ходит
взадРвперед, говорит, жестикулирует, улыбаетсЯ С все правильно, умно,
замечательно С она собирает ужин, хлеб режет, по телефону откровеннича-
ет. Все замечательно, а Я смотрю на нее и ловлю себЯ на том, что Я ее не
хочу: ни в одном глазу. И такаЯ смешнаЯ времЯ от времени мыслишка С за-
чем это Я буду сейчас ее, Веронику, раздевать? или ложитьсЯ в постель?
как только представлю, что Я снимаю свои разбитые ботинки С и (тихо)
подпихиваю их в незаметный угол под кровать, менЯ одолевает смех. Мне
хочетсЯ самому там остаться. Под кроватью. Где ботинки. Лежать и оттуда
этак ее к себе в закуток подзывать, подпольный, мол, Я: ТАу?.. Ау?..У С
а она пусть себе там в постели лежит и недоуменно спрашивает:
бил ее только в ту пору (О ту пору, как говаривали наши предки), когда
она была никому не нужнаЯ пьянчужка и, знай, скатывалась вниз С ниже и
ниже, в смрадный мой закуток.
дальше. Разлюбив ее, Я тотчас перестал давать ей мои слова, мое сущее,
менЯ самого, а она (именно что в ответ) перестала давать мне, С Я даже
усмехнулсЯ получавшейсЯ двусмысленности, так простецки претендующей на
правду наших отношений (и знаково, дашь на дашь, ее выражающей). На со-
циумном перекрестке нас разделило большее, чем расстояние от района до
района (где ее уже выбирали в представители), большее, чем от города до
города. Страна С вот слово, которое подходит. Ей был уже не нужен ни Я,
ни мой щадящий душу портвейн. Были в разных странах. Могли позвонить.
Могли встретиться. Мы могли вяло переспать, соблюдаЯ условную верность и
инерцию. Отношение исчерпалось. И если бы Я все еще навязчиво разговари-
вал с ней по телефону, нетРнет встречался, видел ее или даже спал, то
все равно не с ней (не с Вероникой, хотЯ бы и слышал щекой ее дыхание),
а с памятью о ней, с остаточным образом, с ее фантомом С как иногда мы
встречаемся, говорим, спим с женщиной, котораЯ год как умерла.
краткой любви на дне. Изящные верлибры, схожие стилистикой и формой с
Японскими пятиР и трехстишиями. Обрусевшие танки , говорила она с улыб-
кой. ДлЯ Вероники дно, сколь ни выкручивайсЯ в поэтическом слове, было
теперь Ямой, С Яма, а вовсе не ее прежний старенький экзистенциональный
образ дна и сна. Несуетный и чуть сонный, ты лежишь на дне водоема, в
голубой воде и на песчаном дне, а верхом воды, то есть поверху, плывут и
плывут крупные и мелкие кучки. СомнительнаЯ поэзия, но зримо.
А. никак не могла теперь сделатьсЯ длЯ менЯ просто Вероничкой. Я знал
(уже не от нее, а слухами), что ей дали квартиру, демократический и
честный начальничек в районном отделе культуры, чтоРто скромное и дос-
тойное С Я был рад за нее. Рад за культуру. Рад и за квартиру. Восприни-
малось как жизнь. Вроде как надо же чтоРто и нам переполучить за двуде-
сятилетние страдания. Вроде как все мы суть брежневские инвалиды, и
сколько же еще ютитьсЯ молодой женщине в крохотной квартирке со ста-
ренькими родителями!
Москвы), ее эффектный портрет и чьяРто грязнаЯ подпись куском угля:
блядь... С Изошел желчью (возможно, по подсказке); мог прослышать и
знать о ее былом пьянстве и об общажной кровати, о курчавом пепельном
хохолке. Но мог и не знать. Просто злоба. Однако вряд ли все это могло
теперь догнать ее вслед. А спустЯ времЯ и уже после выборов Вероника
вдруг вновь появилась в нашей многоквартирной общаге. Появилась всего на
пять минут, нервничала, С пометалась по этажам, менЯ не нашла (Я уже пас
квартиры на северной стороне). Не имеЯ времени, она оставила мне записку
у вахтера С очень, очень прошу, просила прийти к ней, на ее работу (а
почему бы не домой? и вообще, почему написано дрожащей рукой?.. Я все
пошучивал: глянул, нет ли слез капнувших, не было). Я не отнессЯ
всерьез.
место). Однако день у Вероники Васильевны оказалсЯ неприемный. Я самую
чуть не перехватил ее. Красивая. В платье и в жакете, стройная, с худо-
бой. (њто, вероятно, подчеркнуто контрастировало с райкомовскими шишками
недавних времен из этого же кабинета.) Мужчина шел рядом с ней, горячо
клял коррумпированность начальства С мол, обманут вас, Вероника Ва-
сильевна, вот увидите. Я расслышал, как Вероника нервно и коротко броси-