и добавил: - И может, даже будет преследовать моих потомков.
все замки. Конским хвостом пепел размету. С мечом или в цепях - но приду.
Живой или мертвый - возьму. Я ее возьму с Могилевом, со всей нашей землей,
со свободой или смертью.
сегодня то же кричал Кизгайла.
его извести, это панство.
изничтожишь. Разве что потрясу вас немного.
дедов жаль.
снисходительно.
соседа - зачем беречь голову? Тогда ее умышленно ломать надо. - И добавил:
- Биться надо до конца, до клыков, до последнего хрипа. Вы этого не
поймете, вы изнеженные. У вас и души стали не те.
ты зачем пощадил?!
пробудится?
слышал, как Лавр попытался было его в чем-то укорять и как Роман на него
прикрикнул. И слышал я потом тихую беседу юноши, подобного архангелу, с
пани Любкой. И слышал, как эти голоса становились все мягче. Я только не
понимал, почему она его называла Романом. Разве что похожие? Но потом я
отошел от двери. Мы тоже любопытны только до определенной границы...
возросшее на треть, вооруженное нашим оружием, закованное на четверть в
наши доспехи, стало воистину грозным. Валила конница, везли пятнадцать
пушек, снятых с крепостных стен, скрипели телеги со снаряжением.
стрелков, крестьян - в боевых молотильщиков, углежогов, привыкших к
пешням, - в копьеметателей.
багрянице, по-прежнему на белом коне, поднял руку в железной перчатке и
указал на замок:
передо мной не закрывай. Зимовать приду.
позволю.
против этого человека!
4
небольшой охраны почти не было мужчин. Да и в деревнях остались почти
только одни бабы.
начались снега, синие, волчьи, бесконечные.
Окрутила меня та самая дочь воротного стража, Дарья. Парни мои не захотели
сидеть и ушли. Осталось человек десять из тех, кто был, подобно мне, в
годах и не желал таскать свою шкуру по грязным полям под свинцовым дождем.
Большинство тоже переженилось. И началось тихое житье с хорошей едой, да
питьем, да тишиной.
мы хорошо, по-божьи. И я начал вставать ночью, чтоб поесть, и привык к их
охоте, и говорил с ними на их языке. И начал даже привыкать к их бане,
хотя и не поднимался высоко на этот их ужасный полок...
слухи о крестьянской войне, но странники так их перевирали, что и верить
не хотелось.
зима начала чахнуть и исходить оттепелями.
жестокий ужас, что неудержимы и победоносны, как раньше, мужичьи полки. Да
и как им было не быть храбрыми? Ведь сама смерть была лучше такой жизни.
раздавили своим железом мужичьи полки. Они бежали, и вьюга космами снега
зализывала их следы.
неправда.
было хорошо, потому что убивало всякие сомнения, - у нас в замке заплакал
новый житель, сын пани Любки, Якуб Кизгайла. Хозяйка очень испугалась,
когда прилетела весть с Уречского поля. И я не видел лица более
радостного, чем у нее, когда мы узнали, что часть войска во главе с
предводителем отступила, разгромив головной полк шляхетского ополчения, и
рыщет между панскими отрядами, прорываясь на восток, к московскому рубежу.
Могилев.
смогла промолвить:
возке пани с младенцем - хороший такой, крепкий хлопчик! - а вокруг десять
человек конной охраны с факелами и я. Пришлось-таки натянуть доспехи на
обленившееся тело.
снега. На дороге - одичавшие собаки да изредка рыщущие панские разъезды,
да по ночам - глухие и безнадежные пожары деревень.
только и могут вымолвить:
хорошо - загнать коня, если душа требует.
потом, еще издали, мы заметили толпу вдоль дороги. Вели пленных, и каждый
из толпы хотел узнать, нет ли среди них своего человека. Те шли молча,
суровые, с непокрытыми льняными головами. И было их совсем мало. Почти
никто не сдавался, а последнюю, большую часть Роман выкупил своим телом:
поставил условие, что сдастся, если их отпустят.
мы и узнали, что Романа провезли еще вчера. В навозной телеге,
прикованного за одну ногу к грядке. Будто бы сидел молчаливый и совсем не
хмурый, а светлый лицом, словно все сделал на земле и замкнул свой круг.