Разговор за столом отнюдь не был оживленным. Иоахим болтал из
вежливости с фрау Штер, он осведомился о том, как она себя чувствует, и
выразил корректное сожаление по поводу ее ответа, что можно было бы желать
лучшего. Она жаловалась на "вялость". "Я такая вялая", - говорила она,
растягивая слова, и при этом кривлялась, как самая некультурная женщина.
Когда она встала, у нее уже было 37,3, что же будет к вечеру! Домашняя
портниха сообщила, что у нее тоже такая температура, но она, наоборот,
чувствует какое-то возбуждение, какую-то тревогу, непрерывное беспокойство,
как будто ей предстоит что-то необыкновенное и решающее, хотя ничего
подобного нет, это чисто физическое волнение, без каких-либо причин. Она,
видимо, все же не была домашней портнихой, ибо выражалась очень правильно,
пользуясь почти научным языком. Однако Ганс Касторп нашел эту возбужденность
или хотя бы разговор о ней чем-то неуместным, почти неприличным для столь
ничтожной и невзрачной особы. Он спросил у портнихи, а потом у фрау Штер,
давно ли они здесь наверху (оказалось, что первая - пять месяцев, вторая -
семь), призвал на помощь все свои скудные познания в английском языке и
осведомился у соседки справа, что за чай она пьет (это был настой шиповника)
и приятен ли он на вкус, на что она даже с жаром заверила его, что очень
вкусен, а потом стал смотреть в зал, где одни входили, другие выходили: на
первый завтрак не обязательно было являться всем одновременно.
Вначале Ганс Касторп опасался каких-либо тягостных впечатлений, но
вынужден был разочароваться: здесь, в столовой, все протекало очень спокойно
и не было чувства, что находишься в обители горя. Загорелые молодые люди
обоего пола появлялись в столовой, напевая, разговаривали с "девами" и
набрасывались на завтрак, обнаруживая при этом могучий аппетит. Были здесь и
более зрелые люди, супружеские пары, целое семейство с детьми, говорившее
по-русски, были подростки. Почти на всех женщинах он видел обтягивающие
фигуру вязаные кофточки из шерсти или шелка - так называемые свитеры, белые
и цветные, с отложным воротником и боковыми карманами, и когда женщины
стояли, засунув руки в эти карманы, и болтали, они казались очень изящными.
За иными столами среди завтракающих по рукам ходили фотографии, недавние,
бесспорно сделанные самими пациентами за другими обменивались почтовыми
марками. Больные говорили о погоде, о том, как они спали, какая у кого
оказалась температура, когда они держали во рту градусник. Большинство были
веселы, - вероятно, без особой причины, а лишь потому, что их не тревожили
непосредственные заботы и они находились в обществе многих людей. Правда,
кое-кто сидел, подперев голову руками, глядя перед собой невидящим взором.
Но им не мешали глядеть перед собой и не обращали на них внимания.
Вдруг Ганс Касторп вздрогнул от обиды и негодования. Грохнула одна из
дверей, та, которая находилась слева и вела прямо в холл: кто-то дал ей
самой захлопнуться или даже пустил ее с размаху, притом с таким шумом,
который Ганс Касторп не терпел, ненавидел с детства. Может быть, ненависть
была вызвана его воспитанием, может быть это была врожденная идиосинкразия,
но он не выносил хлопанья дверями и способен был, кажется, прибить всякого,
кто провинился бы в этом у него на глазах. Кроме того, верхняя часть двери
состояла из небольших стекол, поэтому хлопанье дверью сопровождалось еще
звоном и дребезгом. "Черт возьми, - подумал Ганс Касторп в бешенстве, - что
за треклятая небрежность!" Но тут с ним заговорила портниха, и ему так и не
удалось установить, кто именно совершил столь возмутительное деяние. И когда
он ответил портнихе на ее вопрос, морщины, залегшие между его белокурыми
бровями, не разгладились и с лица не сошло страдальческое выражение.
Иоахим осведомился относительно врачей да, они уже были здесь,
отозвался кто-то, и ушли в ту минуту, когда появились двоюродные братья.
Тогда и ждать незачем, сказал Иоахим. В течение дня он, конечно, найдет
случай представить им Ганса Касторпа. Однако в дверях они почти столкнулись
с гофратом Беренсом, который в сопровождении доктора Кроковского
стремительно входил в столовую.
- Гопля, осторожнее, господа! - сказал Беренс. - Дело могло кончиться
очень плохо для мозолей обеих сторон. - Он говорил с резко выраженным
нижнесаксонским акцентом, тянул слова и мямлил.
- Ну вот и вы, - обратился он к Гансу Касторпу, которого Иоахим,
сдвинув каблуки, ему представил. - Что ж, очень рад. - И подал молодому
человеку широченную, словно лопата, руку. Это был костлявый человек, головы
на три выше Кроковского, уже совсем поседевший, с крутым затылком, крупными,
навыкате, чуть слезящимися синими глазами, вздернутым носом и коротко
подстриженными усиками, которые казались перекошенными из-за шрама,
белевшего в уголке верхней губы. Иоахим сказал правду о его щеках - они были
синими таким образом, голова его казалась особенно красочной и еще
оттенялась белым хирургическим халатом, вернее белым кителем с хлястиком
китель был ниже колен и открывал полосатые брюки и громадные ножищи в
желтых, уже поношенных высоких ботинках со шнурками. В профессиональной
одежде был и доктор Кроковский, с той разницей, что халат с резиновыми
нарукавниками у него был люстриновый, черный, сшитый наподобие длинной блузы
и особенно подчеркивал бледность его лица. Он держался только как ассистент
и ни в какой мере не участвовал в знакомстве с вновь прибывшим, хотя едва
уловимая усмешка на его губах показывала, что его подчиненное положение
кажется ему более чем странным.
- Двоюродные братья? - спросил гофрат, показав рукой сначала на одного
из молодых людей, потом на другого и глядя на них как-то снизу своими
налитыми кровью синими глазами... - Он что - тоже мечтает напялить военный
мундир? - обратился Беренс к Иоахиму и мотнул головой в сторону Ганса
Касторпа... - Боже упаси, да? - И продолжал, обращаясь уже непосредственно к
Гансу Касторпу: - Я сразу заметил - в вас есть что-то такое гражданское,
комфортабельное, а не бряцающее оружием, как у этого вот ротного командира.
Держу пари, вы были бы лучшим пациентом, чем он. Я сразу, по человеку вижу,
толковый из него выйдет пациент или нет, чтобы быть пациентом - для этого
тоже нужен талант, талант для всего нужен, а у этого мирмидонца{67} таланта
нет ни на грош. Насчет маршировок - не знаю, а к тому, чтобы быть больным -
никакого. Поверите ли - все время стремится уехать, терзает и мучит меня и
ждет не дождется, когда его там внизу заберут в казарму. Усердие
неслыханное, описать невозможно! Даже полгодика не хочет нам подарить. И
притом ведь у нас же тут совсем неплохо, сознайтесь, Цимсен, ведь неплохо!
Да, ваш кузен сумеет лучше оценить нас, чем вы, уж он найдет чем развлечься.
И в дамах у нас тут нет недостатка - есть даже прелестные особы. По крайней
мере наружность у многих весьма живописная. Но слушайте, вы должны себе
нагулять цвет лица получше, не то успеха у дам не будет. Правда, "древо
жизни зеленеет"{67}, но для лица зеленое не совсем подходящий цвет. Конечно,
общее малокровие, - продолжал он, бесцеремонно подошел к Гансу Касторпу
вплотную и оттянул ему веко указательным и средним пальцем. - Разумеется,
общее малокровие, так я и думал. Знаете что? Вы сделали очень умно, что на
некоторое время предоставили ваш Гамбург самому себе. Мы должны быть ему
весьма благодарны: он поставляет нам немалый контингент больных со своей
бодро-сырой метеорологией. Но если я смею дать вам в этом случае совет -
нет, отнюдь не предписание, а совсем i e ecu ia*, знаете ли, - пока вы
здесь, проделывайте-ка все то, что и ваш брат. В вашем случае нет ничего
разумнее, как пожить некоторое время так, будто у вас легкий tu erculo i
ulmo um**, и прибавить немножко белка. У нас тут происходит любопытная
штука с этим белковым обменом... Хотя общее сгорание в организме
усиливается, все же белок прибавляется... А вы, Цимсен, как спали? Хорошо?
Отлично, да? Ну, продолжайте вашу увеселительную прогулку. Но не больше
получаса. А потом суйте в рот ртутную сигару. И каждый раз аккуратно
записывайте, Цимсен! Как на службе! Добросовестно! А в субботу я посмотрю
кривую. Пусть ваш двоюродный брат тоже с вами мерит. Это не повредит. До
свиданья, господа! Желаю приятно провести время. Доброе утро... Доброе
утро... - И, сопровождаемый доктором Кроковским, он помчался дальше,
загребая руками с вывернутыми назад ладонями и бросая направо и налево
вопросы о том, хорошо ли его больные спали, на что все отвечали
утвердительно.
______________
* Бесплатно (лат.).
** Туберкулез легких (лат.).
ШАЛОСТИ. ПОСЛЕДНЕЕ ПРИЧАСТИЕ. ПРЕРВАННОЕ ВЕСЕЛЬЕ
- Милейший человек, - сказал Ганс Касторп, когда они, обменявшись
поклонами с портье, который сидел за своей конторкой и разбирал письма,
вышли через главный подъезд санатория. Подъезд находился на юго-восточной
стороне белого оштукатуренного здания, средняя часть дома была на этаж выше,
чем флигеля, и ее венчала небольшая башенка с часами, крытая выкрашенным под
шифер листовым железом. Выйдя с этой стороны, они сразу же, минуя сад,
очутились за пределами санаторской территории и увидели прямо перед собою
горные луга на склонах, растущие вокруг одинокие мощные пихты и скрюченные
карликовые сосны. Дорога, по которой зашагали двоюродные братья, - в
сущности, никакой другой и не было, кроме шоссе, спускавшегося в долину, -
дорога, слегка поднимаясь в гору, вела влево, мимо задней стены санатория,
кухонь и хозяйственных построек, где у решеток подвальных лестниц стояли
железные бочки для отбросов, тянулась еще некоторое время в том же
направлении, затем под острым углом сворачивала вправо и, становясь все
круче, взбегала на склон, поросший редким леском. Она была каменистая,
красноватая и еще слегка сырая от росы, по краям местами лежали обломки
скал. Оказалось, что кузены не одни решили прогуляться. Те, кто кончил
завтракать позднее, поднимались за ними по пятам, и целые группы уже
спускались им навстречу, упираясь в землю ногами, как это делают обычно при
спуске с горы.
- Милейший человек! - повторил Ганс Касторп. - И такой остроумный,
разговор с ним доставил мне истинное удовольствие. Назвать градусник
"ртутной сигарой" - это же прелесть, и сразу понятно, о чем речь... Но
теперь я все-таки закурю настоящую, - добавил он, приостанавливаясь, -
больше не могу терпеть! Со вчерашнего полдня ничего приличного не курил...
Громыко Ольга
Флинт Эрик
Гуль Роман Борисович
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс