зарослях дерезы. Слева начиналась Лавра - то выныривала, то снова пряталась
в зелени деревьев. кустов и разного бурьяна каменная крепостная стена с
бойницами. Под стеной в чаще была таинственная темнота, оттуда пахло
сыростью, холодом, прелью...
от купола... Ха! Знакомая штука! Мачты высоковольтной линии. Эти гигантские
железные аисты мимо нашего села тоже шагают через все поле, пока не скроются
за горизонтом.
сводчатый вход вел во внутренний двор Лавры.
утрясти дело с часами.
что прятались между сараями. И я понял: вот эта крепостная стена, эти
бойницы - вся эта древняя Лавра уже населялась в его воображении
таинственными незнакомцами, сыщиками и шпионами. И уже слышатся Яве отзвуки
выстрелов, и "Руки вверх!", и звуки погони, и... все, что случается в
приключенческих фильмах. Спорить с ним теперь пустое дело.
затарахтела Валька. Пришлось зайти.
Дальними пещерами". А это - храм Рождества Богородицы.
досках. Что Ява и сделал по своей излюбленной привычке.
громко прочитал он.
Рождества Богородицы имела жалкий, заброшенный вид: купола облупились,
почернели, стены потрескались, стекла в окнах выбиты. Около церкви стояли
заржавленные, скособоченные леса из водопроводных труб. Казалось, что и леса
эти такие же стародавние, как и сам храм. Вход в него был замурован
кирпичами.
были проделаны квадратные оконца и узкие бойницы. Тут в зеленом тихом уголке
между деревьями были старые могилы - виднелись кресты, железные ограды,
мраморные памятники.
памятников:
- Вот видишь, - сказал Ява. - Такие исторические генералы похоронены, а ты не хотел идти.
Искра, в Выдубецком монастыре - Ушинский, а в церкви Спаса на Берестове -
Юрий Долгорукий, который Москву основал.
говорила, а он сам.
этому Валерьяновичу.
высокой круче над Днепром, откуда трудно окинуть взглядом все, что
открывается вокруг в синей безбрежной дали.
вывела нас на узенькую кривую улочку, где в зелени палисадников стояло
несколько старых, вросших в землю и покосившихся халуп-мазанок. И только по
тому, что почти над каждой из них торчала телевизионная антенна, можно было
определить, что это жилища наших дней, а не времен Шевченко.
На маленьком, или, как теперь говорят, малогабаритном, дворике рылись,
нервно дергая головами, белые грязные куры и важно, по-директорски
прохаживался пестрый петух с залихватски сбитым набекрень гребешком. Ни
грядок с овощами, ни ягодных кустов, как у других хозяев на этой улице, тут
не было. Только цветы: розы, пионы, петушки, мальвы, флоксы.
были по сельскому обычаю чистенько выбелены, заваленка покрашена синькой, а
на стене под крышей висели пучочки каких-то сушеных трав.
крылечко, которое было почти вровень с землей. Валька постучала. Никто не
ответил. Валька пожала плечами, потом подошла к окну и, приложив ладонь
козырьком, припала к стеклу.
быть, он поехал на Куреневку к племяннику. Он иногда в воскресенье туда
ездит, когда хорошо себя чувствует. Но он скоро вернется, не волнуйтесь. Он
всегда уходит с утра, а к обеду возвращается.
человек, который здесь живет, должен обязательно нам помочь. И я готов был
ждать хоть до вечера.
альбома фотографий. Он скоро придет, не волнуйтесь.
Валерьянович хорошо себя почувствовал и отправился к племяннику на
Куреневку.
церкви, тишина, кресты, старые могилы, "Генерал от инфантерии Красовский",
потемневшая крепостная стена, потом - гоп! - воткнулись в небо мачты
высоковольтной линии, потом неожиданно кривенькая сельская улица, халупка
Максима Валерьяновича - куры квохчут, мальва под окном, подсолнухи. А внизу
- набережная: трамваи, машины, автобусы, мотоциклы. Справа гигантский мост
имени Патона. Слева другой красавец мост, по которому метро прямо из-под
земли через Днепр пролегло.
мостика, что тянулся вдоль второго этажа, сидел головастый, широколицый
хлопец в клетчатой рубашке и синих брезентовых штанах, которые сразу
привлекли мое внимание. Я таких штанов еще не видел. На них было
бесчисленное множество металлических заклепок. Как будто не из материи были
эти штаны, а из железа, и не шиты, а клепаны.
тебе за это и будет!
Нам все было ясно и без
взгляд-молнию, от которого стало жарко внутри:
закричала Валька (она думала, что нас влекут лишь благородство и рыцарские
чувства).
моряки во время аврала. Бежать Будке было некуда, да он и не собирался
бежать. Он только слез с перил и стоял, прислонившись к ним спиной и сложив
на груди руки. Он был приблизительно одного возраста с нами, но крепче и
шире в плечах. Но мы у себя на выгоне привыкли и не к таким противникам.
Только процедил сквозь зубы:
приемчики, что вы у меня тут же послетаете вниз, как груши.
двумя пальцами, а всей пятерней.
схватил его за руку, я - за вторую... И одновременно мы наступили ему на
ноги: Ява - на левую, а я - на правую, чтоб не мог отбиваться ногами. Такое