при занятиях с костями. Раскладывали их перед собой, перебирали,
заучивали. Уходя после лекций, запихивали в свои сумки, не задумываясь,
наверно, о том, кому и когда принадлежали эти "органы опоры и движения".
Делал он это незаметно. Но все же при его постоянной чуткой
настороженности, которую он, кстати, не утратил до самой смерти, ему
казалось, что студенты уже уловили его брезгливо-опасливые прикосновения к
костям и готовы высмеивать его.
Это не вы забыли ваши кости, коллега?
Бурденко, готовый, однако, в случае крайней надобности ответить и
по-иному.
на улице, студенты так вежливо разговаривают друг с другом, что здесь не
надо, как в пензенском детстве и юности, носить в кармане на всякий случай
тяжелую гирьку на веревочке, но, пожалуй (в символическом смысле), и
выбрасывать ее из кармана пока не следует. Надо прежде всего приглядеться
ко всему.
заметно обособился.
изразцовой печью, как бы в нише. Ему это нравилось. Тут, в закутке, никто
не видел, что он ел по утрам, чем ужинал, тем более еда у него все время
была крайне незавидная - черный хлеб, соленые огурцы, не часто селедка,
печеная картошка, которую сам пек внизу, в сторожке.
большой комнаты общежития, где стоял общий стол. Здесь читали, ели,
повторяли конспекты, играли в карты, писали письма домой и даже делали
маски из папье-маше, готовясь к новогоднему благотворительному балу в
пользу "недостаточных студентов". Здесь, за общим столом, распределялись
роли в гоголевской пьесе "Женитьба", которую должны были поставить тоже
под Новый год перед балом.
спросил Бурденко бородатый студент-старшекурсник, выступавший в качестве
режиссера. - Вы знакомы с пьесой?
то женская.
И он сказал:
несколько раз играл в карты - в двадцать одно - по копейке. Игра ему
нравилась, тем более везло: однажды в вечер выиграл почти полтинник.
тот вечер. - Известно, что кому везет в карты, тому всегда не везет в
любви. Или вам все равно?
выходить к общему столу и все сидит по вечерам у себя, за печкой,
обложившись книгами, хотя до экзаменов еще далеко.
собственные записи сегодня прочитанных лекций. Он считал, что записанное
лучше укладывается в памяти, или, как говорят, усваивается, то есть
становится своим.
заметный и существенный недостаток, но в этом же притаилось, пожалуй, и
мое достоинство: один раз и как следует усвоив что-нибудь, я удерживаю это
с необычайной крепостью. Очень легко, например, мне давалась анатомия. На
нее я затратил лучшие часы и дни. Да что там часы и дни - лучшие годы моей
жизни. И все-таки...
присловьем чувствовалось что-то недоговоренное, недоделанное, что-то
такое, что постоянно тревожит его.
юности, - подводить как бы итог каждому протекшему дню и готовиться к
тому, что наступит завтра, послезавтра или "когда-нибудь".
наверняка не отстанешь, - говорил он.
а Бурденко, чтобы лучше запомнить, уже срисовывал из учебника мышцы, делал
свои пометки и записи, не подозревая, какие неприятности ожидают его с
этими - будь они неладны - мышцами.
назначены в том самом двухэтажном здании, о котором так много всякого
наслушался Бурденко. Кое-кто из первокурсников уже побывал не однажды там.
А Бурденко пошел туда впервые только на лекцию о мышцах.
в гардеробной и поднялись на второй этаж. И тут на двух больших мраморных
и обитых цинком столах Бурденко увидел две обнаженные, должно быть
восковые, фигуры. Одна из них была женская, Бурденко почему-то в первое
мгновение задержал взгляд на ее ступнях. Они почему-то показались ему
синеватыми. И только всего.
полукругом скамьи и профессорская кафедра. На кафедру поднимался
профессор.
питал симпатию.
предстоит сегодня впервые, я надеюсь, интересное занятие.
ассистентом профессора Салищева. Ему нравилось все в этом человеке: и
удивительно доброе лицо, и манера говорить, будто он не лекцию читает, а
рассказывает о чем-то, что узнал, услышал сам только что и что его самого
поражает.
коллеги, предстоит счастливая возможность поработать с трупами. Ничто так
не укрепляет знаний - сужу по себе, - как практическая работа с трупом.
сообразил, что это были не восковые фигуры, мимо которых он проходил.
мышцы для демонстрации студентам. И каждый студент мог - и должен был -
подержать перед собой мышцу, уложенную на узком и продолговатом деревянном
блюде с двумя ручками.
такое блюдо. Но ничего с ним не случилось. Он мгновение подержал его и
передал соседу. И видел, как сосед стал рукой прощупывать мышцу и что-то с
усмешкой говорил студенту, сидевшему с другой стороны.
"такое" будет каждый день?
окаменевшим.
так сказать, использовать эту "счастливую возможность поработать с
трупами", как сказал профессор Салищев.
в общежитие.
столовой. Отличный гороховый суп на ветчинных костях, гречневая каша с
салом или жареная картошка, а то и котлеты или замечательные сосиски с
тушеной капустой. Но на этот раз ему есть не хотелось.
"по-своему" трактовал роль свахи Феклы Ивановны. Хохотали даже участники
спектакля. Только режиссер заметил:
Но, на мой взгляд, у вас серьезные способности.
пойти в артисты, - сказал похожий на дьячка, тоже бывший семинарист,
игравший Подколесина.
себя. Потом, уже собираясь спать, подумал грустно: "А вдруг действительно
не получится медик?"
"старостой", и сказал как бы между прочим:
мы все в анатомичке. Будем сами препарировать. - И зачем-то подмигнул. -
Хотелось бы, чтоб никто не опаздывал. И без напоминаний.
двенадцать". Даже без десяти двенадцать Бурденко был уже в гардеробной
анатомички. Снял тужурку, надел халат и развязывал шнурок на ботинке,
чтобы переобуться в домашние туфли, когда опять появился этот староста и
сказал: