картины.
потому, что ему опять вдруг стало нехорошо. Ах, какой ты нежный, Егоров!
румяный молодой человек в хорошем драповом пальто, в серой кепке.
Узконосые штиблеты, фасон "шимми" или "джимми", ярко начищены, несмотря на
слякоть.
работаешь?
консервной фабрике Гусева. А ты, мне сказали, куда-то уехал...
еще и не работает. По-прежнему не известно еще, будет ли работать.
давно не видевшиеся люди, знавшие друг друга еще школьниками. Но Маничев
все время разглядывал Егорова тяжелым взглядом взрослого человека,
которому понятно многое. Потом сказал:
географичка Нина Степановна говорила, что у тебя... вроде того, что...
природные способности. Я думал, ты далеко пойдешь...
улыбнулся, потому что ведь в самом деле горько, что он не пошел далеко.
Некоторые пошли, а он не пошел. Даже на башмаки себе не может заработать.
Хлюпает грязь в башмаках.
самого были бы получше дела. Но все равно радостно вспомнить детство,
школу, школьный сад, где они забирались с Ванькой в укромный уголок у,
каменной сырой стены соседнего со школой дома и Егоров тайно, таинственным
голосом читал свои стихи. Ох как волновался он тогда в предчувствии
каких-то необыкновенных перемен в своей жизни, с каким торжеством и
трепетом произносил, читая стихи, это красивое слово - "будущее"!
сказать об этом даже Ваньке Маничеву. Нечем гордиться Егорову. Недалеко он
пошел...
старого дружка...
прийти". Но не стал спрашивать, куда приходить. Спросил только: - Наших
старых ребят не встречаешь?
перехватило горло. - Где она?
и в мерлушковой шапочке - покупала яблоки. Какая-то чужая, не такая, как
раньше, но еще более красивая.
рад был бы услышать ее голос, потрогать ее руки. Нет, не потрогать, а
только посмотреть на них, увидеть, как она улыбается, поднимая изломанные
брови, а на щеках возникает нежный-нежный румянец, от которого становится
всем светло.
приключении, вдруг сталкивающем его с Аней. И ему нравилась старинная
песня:
прогреметь-прозвенеть бубенцами. И именно Аню Иващенко он собирался
подхватить на лету.
нашла, улыбнулась и, вынув из кулька, протянула ему большое красное
яблоко.
как прежде, дикий. Кушай яблоко. У меня еще есть...
только:
мимо...
вокруг театра. Она так и сказала: "вьется". Не артист, но что-то вроде
администратора или помощника. Уехал в Барнаул. А она на курсах иностранных
языков. Уже второй год учится.
Маничев. - На любую концессию можно устроиться переводчицей. Они платят
валютой. Говорят, им уже отдают в концессию даже пароходство. Не
справляются с делами большевики...
не ответил. Да, наверно, и не сумел бы ответить.
взял билеты на семь тридцать.
почему она должна была оглядываться?
яркий свет.
А под лампочками мерцали лужи.
чистильщики обуви.
прохожего пытались остановить своим криком мальчишки: "Почистим,
гражданин? Почистим до блеску, до самого треску!"
чтобы их еще чистить за деньги. Да и денег нет у Егорова. И не скоро
будут.
"джимми", как у Ваньки Маничева. А может, не купит никогда. И все равно
надо было что-то ответить Ваньке Маничеву, когда он сказал о большевиках.
Ванька, а холуй, хотя и корчишь из себя барина. И папа твой,
лихач-извозчик, тоже холуй. И вечно вы будете холуями. "Сейчас у частника
только и можно заработать". Ну и зарабатывайте! Ну и целуйте частника во
все места! А Аня пусть целует этих самых... концессионеров. И Ваньку
Маничева, если ей нравится этот боров. "Не справляются с делами
большевики". Еще посмотрим, кто с кем справится! Послать бы тебя, Ванька,
сейчас в мертвецкую искать аптекаря, ты бы свободно набрал там полные
штаны...
следа. Лоб вспотел. Клеенчатая подкладка фуражки прилипла ко лбу. Он
потрогал козырек, сдвинул старенькую фуражку на затылок, и исхудавшее,
бледное лицо его неожиданно приобрело залихватское выражение.
озабоченно роясь в каких-то бумагах на столе.
Просто выпал у меня из головы этот Елизар Шитиков.
Потом он переехал. Он теперь на Извозчичьей горе живет...
убили.
все одно дело. Ну и навязался на нашу голову этот аптекарь Коломеец Яков
Вениаминович! Без него мало работы. А теперь бросить нельзя. Надо
заморозить Шитикова...
потерял?