Чтение 12–й страницы книги ~Через кладбище~

- Мне не интересно, что она говорит, - снова оборвал его отец. - Мне
только ясно, что я один во всем виноват. Надо было ее отправить в
партизаны с Виктором. Она просилась, даже плакала. А я, как дурак,
вмешался в это дело и не пустил ее. Думал, что так будет лучше. И сам не
пошел к партизанам. Лежал контуженый. А теперь - куда я вот такой? Весь
организм измятый. Мне, может, пора уже доски воровать...

- Зачем доски? - удивился Михась.

- Зачем? - вдруг невесело улыбнулся Василий Егорович. - А вот затем.
Кто мне здесь и из чего гроб, если потребуется, сколотит?

- Ну это уж вы тоже сказали, - неодобрительно отозвался Михась. - При
чем тут гроб? Ни с того ни с сего...

- Да это я просто пошутил, - как бы извинился Василий Егорович. - Но я
серьезно говорю - это я теперь понимаю - допустил я ошибку насчет Евы.
Пусть бы она пошла тогда к партизанам. Была возможность.

Феликс пошвыркал носом, сказал:

- И Еву сейчас бы там убили. Как Виктора и Егорушку. И вас бы, батя,
убили, если бы вы пошли к партизанам...

- Не всех убивают. Вытри нос и не швыркай, - приказал отец Феликсу. - А
Ева там была бы с мужем. И на правильном пути. А то крутится теперь
машинисткой в городской управе. Примеряет какие-то немецкие кофточки. Кто
может сказать, где она их берет? Фартучек какой-то добыла с бантами, как
крылышки...

Михась вдруг вспомнил ту девушку в нарядном фартуке с бантами,
хохотавшую у крыльца подле немецкого солдата, чистившего офицерский сапог,
когда они с Сазоном Ивановичем проезжали мимо. И в сознании Михася Ева,
которую он никогда не видел, мгновенно соединилась в одно лицо с той
девушкой. Хотя та девушка едва ли бы вытащила вот такую бомбу из болота. А
Ева вытащила.

- Она - я знаю, откуда их берет, эти кофточки, - сказал Феликс. - Ева
свой свитер променяла Зинке на юбку и кофточку. А Зинке все приносит один
немец - Эрик. И фартук этот от Зинки...

- Видал, какая информация, - кивнул на Феликса отец. - Во все бабьи
дела вхож. Ну ладно. Нам все-таки работать надо. Как считаешь, Миша, будем
сейчас эту чушку рубить? - толкнул он ногой бомбу. - В ней много тола.

- Нет, зачем же, Василий Егорыч, - сказал Михась. - Не надо ее рубить.
Это хорошая вещь. Если не возражаете, мы ее так заберем. Это очень хорошая
вещь. У нас в отряде есть парень один, слесарь, молодой. Он к этим чушкам
взрыватели делает. Если ее закопать хорошо под железнодорожное полотно, вы
знаете, какой получается эффект? Это ужас! Шреклих, как говорится
по-немецки. Как фуганет, как фуганет! Только щепки от вагонов летят. Это
очень красиво получается. Мы недавно две штуки таких прикопали под
Барановичами...

- А как вы их отсюда заберете?

- Вот об этом я и хотел с вами поговорить, - смущенно произнес Михась.
Смущенно оттого, что разговор о Еве несколько встревожил и насторожил его.
Если эта самая Ева превращается в немецкую овчарку, как называют партизаны
соблазненных немцами девушек, если она уже завела знакомство среди немцев,
то, кто знает, выйдет ли все так, как надо, как намечает Казаков.

Михась помедлил, поправляя обмотку на ноге. Потом сказал:

- Если б, Василий Егорыч, у вас не было тут никого лишних, можно было
бы...

- А кого ты считаешь лишним? - перебил Бугреев.

- Ну вот вы сами говорите, что у вашей невестки Евы всякие дела. И вы
даже сами не знаете...

- Чего я не знаю? Что мне требуется знать, я все хорошо знаю! - вдруг
вспылил Василий Егорович. И сердито посмотрел на Феликса: твоя, мол,
болтовня. - Ты что, Миша, боишься, Ева побежит рассказывать немцам, что мы
тут делаем? Ты этого боишься? Боишься, что я...

- Ничего я не боюсь, Василий Егорович. Но все-таки...

- Что "все-таки"?

- Все-таки хорошо бы не привлекать...

- Еву не привлекать? Да я без Евы тут как без рук. И насчет Евы ты
можешь не сомневаться. Пока я жив, пока я здесь, она будет делать все, что
я велю. Конечно, надо присматривать. Вот если меня не будет, тогда не
знаю, как все пойдет. Но у Евы пока есть совесть и соображение...

- Тогда другой разговор, - сказал Михась.

- Может, ты во мне сомневаешься? Или в Феликсе?..

- Ну что вы, Василий Егорыч, - как бы вздрогнул Михась. - Если я в вас
буду сомневаться, тогда я, пожалуй, и себе верить перестану. Я хочу вам
вот что сказать. Наш командир товарищ Казаков прежде всего приказал мне
передать вам привет и благодарность за тот тол, который вы в прошлый раз
вытопили. Вашим толом мы два здоровых эшелона свалили, с танками и с
пехотой. Правда, тогда у нас еще и своей взрывчатки было много. А сейчас у
нас затруднение. Недавно немец нас сильно гонял, и мы не могли
приспособить площадку, чтобы получать тол с самолетов. Поскольку у нас
сейчас затруднение, товарищ Казаков сказал. Он сказал так. Разведай,
условься. То есть он мне так приказал. Поставим, говорит, дело как
следует. Обеспечим полное питание. То есть вам и кто тут еще будет. Пошлем
людей, транспорт, наладим охрану. Чтобы все было, как говорится, с
размахом...

- Нет, Миша, это дело не пойдет, - улыбнулся Бугреев. - С размахом - не
пойдет. Никаких людей мне сюда не надо. И без полного питания я тоже
обойдусь. Очки втирать никому не хочу. И не хочу никого обнадеживать.
Сколько сам могу сделать - сделаю. Сколько хватит моих сил. И если ты
сейчас тут будешь, поможешь мне. Значит, что ты считаешь, не надо рубить
бомбы?

- Не надо, ни в коем случае. Они и так годятся. Мы их увезем. Это
хорошие вещи...

- На чем же увезете? - опять улыбнулся Василий Егорович. - Не секрет?

- Не секрет, - сказал Михась. - Но я еще должен это сообразить. Есть
поблизости один как будто надежный человек.

- Здешний?

- Да как сказать. Здешний и не здешний, - замялся Михась. - Я, одним
словом, еще не понял его. Полностью не понял...

- Ну, когда поймешь, скажешь. Только я тоже должен знать, что это за
человек, если сюда явится. Так будет лучше, - хмуро проговорил Бугреев. И
горько усмехнулся: - А мы, вот видишь, без особой хитрости. За чужого тебя
не считаем. При тебе стали обсуждать даже наши семейные дела. Даже чуток
встревожили тебя насчет нашей Евы. Не стесняемся с тобой откровенно...

Михась густо покраснел, прошелся, наклонив голову, чтобы Бугреев и
Феликс не заметили его крайнего смущения, и почти с отчаянием сказал:

- Я, Василий Егорыч, тоже хочу откровенно. Человек этот - не знаю, как
вы его считаете, - Сазон Иванович Кулик. Хочу его попросить помочь с
транспортом. Не знаю, что вы скажете?

- Что же я скажу? - задумался Бугреев. - Мужик он - честный, дельный,
огневой. Но только пьет он сильно в последнее время и много разговаривает.
Хотя, я думаю, это не помешает.

- Я тоже так думаю, - вдруг чему-то обрадовался Михась.

- Ладно, - поднял с травы веревку от тележки Василий Егорович. - Тогда
пусть эти бомбы здесь пока лежат. Пойдем займемся могилками...

9

Опять Василий Егорович с лопаткой и тележкой шел впереди. Михась
следовал за ним. А позади, в некотором отдалении, плелся длинноногий и
отчего-то печальный Феликс с кузнечными клещами на плече.

Изредка Феликс наклонялся, придерживая клещи больной рукой, находил в
траве, в стороне от тропинки, ярко-красные бусинки ягод брусники, уже
тронутые ночным морозцем. Бережно клал их на язык. Один раз удалось
собрать полную горсть брусники. Догнал Михася, легонько толкнул в спину,
показал ягоды:

- Хочешь?

- Давай, - сказал Михась. И, с удовольствием раздавив во рту
холодноватые кисло-сладкие бусинки, впервые почувствовал, как хочется
есть. Пожалел, что вещевой мешок остался в мастерской. Хорошо бы сейчас
снова баранины с картошкой или хотя бы кусочек хлебца. В мешке у него -
полбуханки хлеба, вареные картошки и кусок сала. А Клавка, наверно,
думает, что его уже поймали немцы. Никаких немцев тут нет. Тишина.

Василий Егорович опять закашлялся. Остановился.

Они стояли на взгорье, среди рыжих холмиков могил, утыканных
деревянными, кое-где покосившимися крестами.

Василий Егорович прислонился к высокому, давно побеленному и
облупившемуся кресту.

- Сырость, - как бы оправдывая затяжной кашель отца и как бы извиняясь
перед гостем, показал на небо и на легкий туман над могилами Феликс.

Небо становилось хмурым, обложенным тяжелыми, цвета мокрого шлака
тучами: вот-вот закапает дождь.

- Это у него недавно началось, - кивнул на отца Феликс. - Мать думает,
у него чахотка, туберкулез, но это неправда. У него это от простуды. Ева
говорит: "Я его в момент вылечу". Вчера где-то горчицу достала. Будет ему
сегодня горчичники ставить. А внизу, вон там, где сосны, - уйма ягод. И
брусника, и клюква. Их теперь тут никто, кроме нас, не собирает. Хочешь,
потом соберем? И я тебе свой пистолет покажу. У меня к нему две обоймы.
Длинные - вот такие...

- Ладно, потом, - говорит Михась. Говорит это как взрослый маленькому,
хотя они, пожалуй, ровесники, если Феликс не старше Михася.

- Ну что вы там остановились? - кричит им Василий Егорович. Он уже
откашлялся и воткнул лопатку в могильный холмик.