- В метре от тебя, справа.
- Что произошло?
- Я под тобой. Одна сточная канава была открыта, и я туда упал.
Я посмотрела на место рядом со мной. В середине улицы, превратившейся в
реку, не было видно никакого люка. Но, приглядевшись, можно было заметить
что-то вроде водоворота, который должен был означать крышку стока.
- Ты в мизо, папа? - весело спросила я.
- Да, милая, - ответил он спокойно, чтобы не испугать меня.
Это было его ошибкой: лучше бы он заставил меня паниковать. Я совсем не
испугалась. Я находила этот эпизод в высшей степени комичным и не видела
никакой опасности. Я разглядывала водяную дыру, которая его поглотила, и
была очарована тем, что он может разговаривать со мной через водяной заслон:
мне хотелось бы попасть к нему, чтобы посмотреть, какова была его водяная
обитель.
- Тебе там хорошо, папа?
- Все в порядке. Возвращайся домой и скажи маме, что я в сточной
канаве, хорошо? - попросил он меня с таким хладнокровием, что я не поняла
всей срочности этого поручения.
- Иду.
Я повернулась и стала резвиться.
По дороге я останавливалась, ошеломленная очевидностью: так вот в чем
заключалась работа моего отца? Ну да, конечно! Консул означало
канализационный рабочий. Он не хотел мне этого объяснять, потому что
стыдился своей профессии. Вот скрытный человек!
Я смеялась: наконец-то я прояснила эту тайну отцовских занятий. Он
уходил рано каждое утро и возвращался вечером, а я не знала, куда он ходил.
Отныне, я была в курсе: он проводил свои дни в канализации.
Поразмыслив, я осталась довольна, что работа моего отца была связана с
водой, потому что даже грязная вода все равно была водой, дружественным мне
элементом, тем, который более всего походил на меня, в котором я чувствовала
себя лучше всего, даже если однажды я чуть не утонула. Не было ли, впрочем,
логичным, то, что я рисковала умереть в той стихии, которая больше всего
подходила мне? Я еще не знала, что друзья были наиболее могучими
предателями, но я знала, что самые соблазнительные вещи были самыми
опасными, такие, например, как высовываться слишком далеко из окна или
лежать посреди улицы.
Эти интересные мысли стерли из моей памяти воспоминание о поручении,
которое дал мне отец в канализации. Я принялась играть на краю тротуара,
прыгать, сложив ноги, в настоящие реки, напевая песенки собственного
сочинения. На одной стене я увидела кота, который не решался пересечь улицу
из страха намокнуть. Я взяла его на руки и посадила на противоположную
стену, не преминув при этом рассказать ему о прелестях плавания и
удовольствии, которое он при этом испытал бы. Кот умчался, не поблагодарив
меня.
Отец выбрал смешной способ рассказать мне о своем ремесле. Вместо того,
чтобы объяснить мне, он отвел меня к месту своей работы, куда и провалился
тайком, чтобы произвести наилучший эффект. Черт побери, папа! Должно быть,
здесь же он и репетировал свои уроки "но", раз я никогда не слышала, как он
поет.
Сидя на тротуаре, я сделала кораблик из листьев гинкго и пустила его в
ручеек. Я семенила за ним. Странные эти японцы, если для их сточных канав им
понадобился бельгиец! Без сомнения только в Бельгии можно было найти хороших
канализационных рабочих. В конце концов все это не имело большого значения.
В следующем месяце мой день рождения, мне будет три года: вот бы мне
подарили плюшевого слона! Я приумножила намеки, чтобы родители поняли мое
желание, но эти люди были иногда глухи.
Если бы не наводнение я бы сыграла в мою любимую игру, которую я
называла "вызов": она состояла в том, чтобы лечь посреди улицы и мысленно
петь песню, остаться так, пока не допоешь, не двигаясь, что бы ни произошло.
Я часто задавала себе вопрос, что произошло бы, если бы проехала машина:
хватило ли бы мне смелости не покидать мой пост? Мое сердце сильно
колотилось при мысли об этом. Увы, когда мне представился редкий случай
ускользнуть из-под присмотра взрослых, чтобы поиграть в "вызов", на улице не
было ни одной машины.
После этих многочисленных мысленных, физических, подземных и мореходных
приключений, я прибыла домой. Я устроилась на террасе и принялась усердно
крутить юлу. Не знаю, сколько времени прошло таким образом.
Наконец мать увидела меня.
- А, вы вернулись, - сказала она.
- Я вернулась одна.
- А где же отец?
- Он на работе.
- Он пошел в консульство?
- Он в сточной канаве. Он просил меня сказать тебе об этом.
- Что?
Мать прыгнула в машину, приказав указывать ей дорогу до искомой канавы.
- Ну, наконец-то вы приехали! - простонал канализационный рабочий.
Поскольку ей не удавалось вытащить его на поверхность, она позвала на
помощь нескольких соседей, одному из которых пришла в голову счастливая
мысль вооружиться веревкой. Он бросил ее в канаву. Отец был поднят
несколькими хвастунами. Образовалась толпа, чтобы поглазеть на Бельгийца
анадумена13. Зрелище того стоило: существует ведь снежный
человек, а это был грязевой. Запах тоже был неплох.
Видя всеобщее удивление, я поняла, что мой родитель не был
канализационным рабочим, а я присутствовала при несчастном случае. Я
испытала от этого некоторое разочарование, не только потому, что идея иметь
родственника в сточных водах мне нравилась, но также потому, что я вернулась
к отправной точке моих поисков значения слова "консул".
Нам было не велено больше ходить гулять по улицам, пока не кончится
потоп.
Самым лучшим, когда беспрерывно шел дождь, было еще и ходить купаться.
Средство против воды это много воды.
Отныне я проводила свою жизнь на Маленьком Зеленом Озере. Нишио-сан
сопровождала меня туда каждый день, спрятавшись под зонтиком: она не
отказалась от мысли оставаться сторонницей сухости. Я же с самого начала
была на противоположной стороне. Я покидала дом в купальнике, чтобы
вымокнуть еще до купания. Никогда не иметь времени для просыхания, таков был
мой девиз.
Я ныряла в озеро и больше из него не выходила. Самым лучшим моментом
был ливень: тогда я поднималась на поверхность, чтобы полежать на воде и
принимать нежный перпендикулярный душ. Вселенная обрушивалась на все мое
тело. Я открывала рот, чтобы проглотить этот водопад, я не отказывалась ни
от одной капли, которая была дарована мне. Вселенная была обширна, а мне так
хотелось пить, что я могла выпить ее до последнего глотка.
Вода подо мной, вода надо мной, вода во мне - водой была я сама. Не зря
по-японски в моем имени было слово "дождь". По его образу, я чувствовала
себя драгоценной и опасной, безвредной и смертельной, молчаливой и шумной,
ненавистной и радостной, нежной и разрушительной, незначительной и
редкостной, чистой и захватывающей, коварной и терпеливой, музыкальной и
неблагозвучной, но вне всего этого, прежде, чем быть чем бы то ни было, я
чувствовала себя неуязвимой.
Можно было защититься от меня, спрятавшись под крышей или зонтиком,
меня это не волновало. Рано или поздно не оставалось ничего непроницаемого
для меня. Меня можно было выплевывать, не обращать на меня внимания, но, в
конце концов, я все равно просочилась бы. Даже в пустыне нельзя было быть
вполне уверенным в том, что не встретишь меня, но можно было быть вполне
уверенным, что там думали обо мне. Можно было проклинать меня, наблюдая за
мной на сороковой день потопа, меня это не волновало.
С высоты моего допотопного опыта я знала, что литься - было верхом
наслаждения. Некоторые заметили, что лучше было принять меня, позволить себе
быть затопленным мной, не сопротивляясь. Но гораздо лучше было быть мной,
быть дождем: не было большего сладострастия, чем выливаться, мелко морося
или ливнем, хлестать по лицам и пейзажам, питать родники и переполнять реки,
портить свадьбы и праздновать похороны, обрушиваться в изобилии, небесным
даром или проклятием.
Мое дождливое детство расцветало в Японии, как рыба в воде.
Устав от моих бесконечных свадеб с моим элементом, Нишио-сан наконец
звала меня:
- Выходи из озера! Ты растаешь!
Слишком поздно. Я уже давно растаяла.
Август. "Мушьятсуи", жаловалась Нишио-сан. Действительно, жарко было
как в парильне. Разжижение и сублимация сменялись в невыносимом ритме. Одно
лишь мое тело амфибии наслаждалось.
Мой отец находил ужасным петь в такую жару. Во время представлений под
открытым небом он надеялся на то, чтобы дождь остановил спектакль. Я тоже на
это надеялась, не только потому, что часы прослушивания "но" наполняли меня
скукой, но скорее ради радости дождя. Раскаты грома в горах были лучшими
звуками в мире.
Мне нравилось говорить неправду моей сестре. Для этого все было хорошо,
лишь бы оно было выдуманным.
- У меня есть осел, - объявила я ей.
Почему осел? Секунду назад я не знала того, что скажу.
- Настоящий осел, - продолжила я наугад, смело глядя в лицо
неизвестности.
- О чем ты говоришь? - сказала, наконец, Жюльетт.
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Прозоров Александр
Лукьяненко Сергей
Чернецов Андрей