напряжения борьбы и страшного удара. Вы видите меня действительно впервые,
вы благородно освободили меня от вечного прозябания в тесных стенах медного
кувшина, я готов отблагодарить вас, и все, чего я прошу, -- это дать мне имя
движением вашего великого и, несомненно, могучего языка, которое поможет вам
определить меня, чтобы мы больше не были чужды друг другу. А в дальнейшем --
звать. По необходимости.
он и есть тот самый старичок, о котором грезил Джинн, что конечно же было
полной лажей. Кому он на фиг нужен, чтобы его еще и звать? Хотя, очевидно,
единственный способ от него спокойно избавиться -- это подыграть ему.
Значит, надо дать ему имя.
джинном, было бы не просто просто, а еще и логично. Он как бы сам
подталкивал к этому. Таким именем можно было бы свалить на дядьку детский
испуг в несыгранной пьесе и тем отомстить ему за наглость присутствия. С
другой стороны, непредсказуемость и преднеопределенность незнакомца наводили
на мысль, что он может вдруг обидеться. И потом, было что-то божественно
странное в том, чтобы при знакомстве с неизвестным самому давать ему имена
и, значит, определения: незнакомец мог оказаться кем угодно и это "кто
угодно" надо было придумывать самому. Как если бы, находясь на первом уровне
любой компьютерной игрушки, играющий должен был сам определять правила игры
для того, чтобы пройти этот первый уровень и оказаться на втором, еще более
сложном, где опять придется все придумывать самому для того, чтобы попасть
на третий, и так далее; но при этом все придумки играющего должны
соответствовать стратегическим замыслам создателей игры, иначе игрушка не
работает. Такого рода сотворчество, обычно естественное, как дыхание, в
повседневной жизни в узловые моменты принятия решений для смены уровней
доставляет боль страха ошибки и делает простые действия сложным выбором.
сказать. И он сказал -- как бы в отместку, не задумываясь о том, как
вложенный в новое имя дядьки смысл повлияет на их общую судьбу:
быть джинном, ну, или типа, чтобы я принимал вас за джинна, тогда как
насчет, ну, э-э, Хоттабыча?
много для меня значит. Значит, во многом я буду значить сам по себе, без
привязки к имени. Вы не против?
любезный, э-э... Хоттабыч?
мне будет приятно, если вы перейдете на "ты". Состояние наших отношений
предполагает именно такое обращение.
была своя польза: в разговоре появилась динамика, дающая надежду на скорое
его завершение для избавления Джинна от надоедливого дядьки. -- Можно не
утруждаться рассказами про заточение и пребывание в кувшине -- я читал
"Тысячу и одну ночь" и кино про старика Хоттабыча смотрел. Дальше чего будем
делать?
пустоту. Я ничем не заслужил ее. Единственное, чего я хочу, -- это
отблагодарить вас. В небесах написано на страницах воздуха: "Тому, кто
делает добро, воздается". Я, эфрит из Зеленых джиннов, получил почетную
возможность исполнить заслуженное вами воздаяние и прошу лишь великодушного
согласия дать мне несколько насыщенных кропотливым поиском часов, чтобы,
оценив силу своего небесного могущества и земного богатства, осыпать вас
дарами., достойными вашего бескорыстного подвига.
уверенность в своем праве на неприкосновенность жилища. -- Что же касается
даров, то если ты починишь мне компьютер -- только очень быстро, скажем,
мановением руки, или волосок там из бороды дернешь, -- то этого будет вполне
достаточно, и мы квиты.
только что тебе в том пользы, просветленный? Твои волшебные ящики, хранящие
ослабленную молнию в жилках проводов, я ничуть не повредил, покидая свой
многовековой приют. Они целы и исправны.
Майкрософта. И это было чудо. Едва ли Джинн мог тогда предположить, что оно
-- первое в череде чудес будущих, настоящих. Он только сейчас понял, что
даже не глянул в сторону стола, увлеченный незнакомцем, и то, что машина
жива, очень его обрадовало и даже как-то расположило к неизвестному,
получившему только что имя Хоттабыч. Вполне возможно, что знакомство с
восточным фокусником, так необычно владеющим русским языком, могло быть
весьма интересным.
я и не живу пищей в вашем ее понимании, но вынужден отказаться, чтобы не
тратить твое время ожидания награды за великие дела твои. -- И Хоттабыч
согнул шею в поклоне головы. -- И еще об одном прошу тебя -- на коленях
прошу, ибо во власти твоей лишить меня благости твоей милости, -- разреши
мне найти Сулеймана, сына Дауда, то есть Соломона Давидовича, на нем да
почиет мир, я должен получить у него прощение за свои прежние ошибочные
деяния.
Я пойду налью, а там -- как хочешь. -- Джинн вышел из комнаты.
напитка, в комнате было пусто. Вернее, не то чтобы совсем пусто, но
Хоттабыча в ней уже не было.
оказалась защелкнута американским замком -- и снова в комнату, за стол. Там
он обнаружил опаленный провод от самопального блока питания модема, который,
провисая, задел стоявший под столом медный кувшин и вызвал сильный
электрический разряд, чуть было не лишивший Джинна жизни в Интернете и
прикрывший появление странного дядьки. Джинн очень разозлился на кувшин и
пинками загнал его под тахту. Потом от греха заменил провод модема на
толстый шнур от стоявшей здесь же, на столе, настольной лампы, размышляя о
том, насколько все мы находимся на проводок от смерти, перегрузил компьютер,
загрузил Интернет и через десять минут отвлекся от истории с дядькой
настолько, насколько в повседневности никакой истории нет среди нас, а
только живые картинки информационного общества, толпами сменяющие друг
друга. Дядька отложился в Джинне куда-то в нереализованное прошлое и был
забыт напрочь за бытом сиюминутности.
нахождения. Войдя в свой почтовый ящик, он обнаружил письмо от товарища --
китайского антикоммуниста, только отсидевшего почти десять лет за участие в
демонстрации на площади Тянаньмэнь. Товарищи они были, понятно, по Испании.
Отсидев, китаец, почти закончивший к моменту ареста математический факультет
Пекинского университета, продолжил борьбу, но уже в Интернете, издавая на
каком-то американском сервере небольшую виртуальную газету на китайском
языке. Жил он на то, что, поняв однажды, что Интернет является всемирной
трубой, по которой текут, как газ, реки денег, он у себя дома приспособил
небольшой краник к паутине труб и открывал его по мере необходимости, но без
особой жадности и мотовства. У него были выдающиеся способности и
специальные программы по подбору цифровых и буквенных комбинаций.
разбомбили посольство Китая, несколько человек погибли, и китайцы, нарушив
нейтралитет, атаковали правительственные и военные серверы США. Китаец
просил все наработки Джинна по этим объектам, зная, что некоторые русские
хакеры ведут с НАТО информационную войну. Джинн поделился, но с холодком под
ложечкой: несколько дней назад к нему обращался какой-то Гном из
Воскресенска, предлагавший Джинну вместе ввести ошибку в полетные задания в
Пентагоне, чтобы американцы задели влиятельный Китай, и Китай вместе с
Россией заставил НАТО прекратить бомбардировки. Джинн ответил Гному, что он
готов вносить ошибки, но только так, чтобы американцы бомбили моря, на худой
конец -- леса, поля и реки, и просил Гнома известные ему коды доступа и
адреса полетных заданий Пентагона -- иметь их было невероятно круто, -- но
Гном не ответил. И сейчас, сразу после письма китайскому
товарищу-антикоммунисту, Джинн отправил и-мэйл Гному. Так и есть --
электронный адрес Гнома больше не действовал.
закипания воды, вспомнил, что вчера Гришан оставил ему какой-то диск. Он
нашел его и теперь разглядывал обложку. На обложке был изображен недовольный
Клинтон, на висок которого была наложена мишень с перекрестком прицела, и
буквы -- большие и маленькие. Большими буквами было написано: "Хакеры бомбят
NATO", -- а из маленьких букв складывались подробности действий:
Энциклопедия для выживания -- пособие по ведению партизанской сетевой войны.
Прочий новейший инструментарий для целенаправленных акций ответа подлым
агрессорам!
были быть несколько его программ и много новых, которые можно было дослать
китайцу. Но не запустил, потому что обнаружил в своем ящике только что
присланное письмо от Этны.