позволяющие предполагать "небрежность, граничащую с недобросовестностью",
и можно считать установленным, что со стороны страхователя были допущены
"обдуманные, намеренные или сознательные действия, кои могли повести к
уничтожению означенного имущества в противоречии с законом". Компания
совет приняла, и отец составил письмо, которое Дормен Уокер должен был
вручить Локки. Но на передачу материалов в прокуратуру штата компания не
согласилась. Пока, во всяком случае. Насчет этого компания намерена была
еще подумать.
что, если он сочтет юридически необходимым и этически правильным передать
властям имеющиеся у него документы, он это сделает, хотя бы даже с риском
испортить свои деловые отношения с крупными страховыми компаниями.
Впрочем, он тоже не спешил: должно быть, ему неприятно было преследовать
человека, имея перед ним столь явные преимущества.
9
стали менее осторожны; впрочем, рано или поздно кто-то неминуемо должен
был увидеть их вместе и пустить по городу одну из тех сплетен, без которых
почтенные сент-хэленские граждане просто не могли существовать.
железнодорожной станции. Грейс была едва ли не самой хорошенькой и
приятной девушкой в городе, но я не позволял себе увлечься всерьез:
слишком сильна была во мне вера, что судьба Готовит мне иное и лучшее
будущее, чем прозябание в захолустном городке, и я не хотел себя
связывать. Грейс мечтала о профессии врача, но на университет не было
денег, и она училась на курсах Управления сельского хозяйства, готовивших
ветеринаров и зоотехников. Со мной она держалась строго, не разрешая
никаких вольностей, но я не догадывался, что ее от меня отпугивает то же,
что меня отпугивало от нее: страх _из-за меня_ застрять на всю жизнь в
нашем захолустье. Она тоже хотела добиться большего - и, вероятно,
добилась.
фруктами, Грейс вдруг посмотрела на меня своими темными глазами,
гармонировавшими со смуглым, почти оливковым цветом ее кожи, и поведала
новость: нашего Тома видели поздно вечером с Пегги Макгиббон под перечными
деревьями за домом Маккуила.
вопрос.
его и недолюбливал, единственно, впрочем, потому, что он был ее отцом.
желанием защитить Тома.
произносимое слово, я сказал:
подтверждения, ей не верилось. - Что на это скажет твой отец?
побуждающим женщину вымогать у мужчины признание в любви, пусть даже не в
своей, а в чужой.
представила себе ясные голубые глаза Тома и ей уже хочется за него
заступиться.
перед сном, я посмотрел на себя в зеркало в надежде уловить хоть тень той
невысказанной потребности в ласковой заботе, что так трогает женское
сердце, но встретил только прямой, твердый взгляд двадцатилетнего парня,
сознающего не без огорчения, что притягательной силы в нем маловато.
предупредил его, что их уже раз видели и надо быть поосторожней.
верней, что он сделает, если узнает?
заметил я. - Не советую тебе оказаться случайно к нему спиной.
нечего мне совать нос не в свое дело.
он придет на субботнее гулянье на Данлэп-стрит - ведь теперь они могли бы
сталкиваться невзначай, как слепые бабочки в ночном полете, и украдкой
посылать друг другу голубые и зеленые приветы.
Данлэп-стрит. Сначала она прошлась из конца в конец, потом постояла в
некоторой растерянности у террасы отеля "Саншайн", где расположился
оркестр Армии спасения. Несколько подвыпивших парней из моих бывших
одноклассников, подойдя совсем близко, распевали дурацкие песенки на
мотивы тех гимнов, которые играл оркестр, но музыканты Армии спасения
привыкли к таким забавам (честно говоря, они сами вводили насмешников в
соблазн) и перехитрили их, неожиданно перейдя с гимнов на ариозо Ленского
из оперы "Евгений Онегин": "Я люблю вас... я люблю вас, Ольга". Я не
уверен, знал ли трубач, выводивший эту мелодию, откуда она и о чем
говорит. Скорей всего, не знал. Для него это была просто чудесная музыка.
Трубач был музыкант-любитель, по профессии плотник, звали его Фоум. Он был
даже не из нашего города, по состоял в Армии спасения, и местное отделение
специально импортировало его, чтобы укрепить свой оркестр. Мне кажется, я
никогда не слыхал ничего прекраснее матово-серебристых звуков его трубы, и
в тот теплый голубой вечер, неспешно прогуливаясь с Грейс Гулд по
Данлэп-стрит под усыпанным звездами австралийским небом, я слушал, как
звенят в нашем новом, сегодняшнем воздухе очень старые колокольцы любви из
далекой русской помещичьей усадьбы, я чувствовал себя безнадежно
влюбленным в каждую встречную женщину, даже в Пегги, которая с таким
укором посмотрела на меня своими зелеными глазами, точно это я был
виновен, что Том не пришел.
сидел у Ганса Драйзера и вместе с ним сокрушался по поводу новых печальных
вестей из Испании. Антони Иден договорился об "обмене уполномоченными" с
Франко, что практически означало признание незаконного правительства чуть
не в самый разгар гражданской войны. Эттли [Эттли, Климент Ричард -
английский государственный и политический деятель в 1935-1955 гг., лидер
лейбористской партии] запротестовал было, но Иден его уверил, что это
всего лишь удобный дипломатический ход. Конечно, Ганс Драйзер и Том
понимали - равно как и Эттли, - что ход действительно очень удобный для
Англии, стремящейся к компромиссу с Франко, которого привели к власти
немецкие и итальянские бомбардировщики при поддержке иденовской
изворотливой политики умиротворения. Старый и молодой сидели в садике
Драйзера, ели инжир и мрачно смотрели вдаль за Биллабонгом, где им
виделось фашистское будущее.
часто рассказывал ему о первых послевоенных годах в Германии, когда на
улицы немецких городов вместе с солдатами вышли рабочие - на рукаве
красная повязка, за плечами винтовка с примкнутым штыком - и старый,
прогнивший строй рухнул; беда только, что через десяток лет он возродился,
причем в худшем виде. Когда в 1920 году произносили слово "революция",
говорил Драйзер, оно означало не только русскую революцию, но революцию в
Европе. Вся Европа пылала тогда огнем революции, и огонь этот горит до сих
пор, и враг в 1937 году тот же, только сейчас этот враг готовит
разрушительные силы, каких еще не знала история. Том слушал и знал, что
наступит время, и он должен будет встать лицом к лицу со всем, о чем
толковал старый немец. Он должен будет пойти воевать, чтобы не дать
чудовищу пожрать весь мир без остатка. Даже я, намеренно гнавший от себя
все подобные мысли, даже я знал это. Каким-то незащищенным участочком
мозга я угадывал, что лучшие мои зрелые годы будут отданы войне. И все
наши парни, вплоть до последних тупиц и олухов, чувствовали это, но, в
отличие от других, Том знал, почему нам придется воевать и за что.
наконец Пегги и схватил ее в объятия. Пегги мне впоследствии говорила, что
ничего не помнит, ничего не может рассказать об этих первых минутах их
встреч; они просто таяли оба, и, подтаяв, слеплялись друг с другом - руки,
губы, уши, колени, все.
Орлов Алекс
Андреев Николай
Гуревич Георгий
Быков Василий
Соломатина Татьяна
Куликов Роман