разобрать, лишь мелькали желтые огоньки, висели в небе ка-
кие-то дурацкие нити, горел где-то вдали тусклый и опять-та-
ки желтый прямоугольник.
жая, куда бежит. Его вели инстинкты - темные, непонятные,
оберегающие тело своей властью, без помощи разума. И только
когда Сергей в безумном беге ворвался в подворотню, ударился
голым плечем о кирпичную стену, он понял: желтый прямоуголь-
ник - это окошко полуночника, огоньки - далекие фонари, а
нити - троллейбусные провода. И сам он - возле собственного
дома.
руками, головой ударил в дверь... та поддалась, она не была
запертой. И он упал в прихожей. Упал, сотрясаясь, заходясь в
рыданиях, смешанных с полубезумным смехом, всхлипами, судо-
рожными аханьями, накатившей нервической икотой. Он был гря-
зен, гол, мокр. На полу, прямо под ним растекалось сырое
темное пятно. Но он был дома. Он был спасен!
запер дверь, побрел в ванную, включил горячий душ. Тело
отошло почти сразу, через несколько секунд после того, как
его коснулись упругие струи. Сергей стоял под душем, ковы-
рялся языком в дыре и заклинал сам себя: "Бред! Бред!!
Бред!!!"
лишила его гибкости, способности к сопротивлению. Сергей не
выключал душ. Он лишь сделал его немного попрохладнее. И
уселся на дно ванной.
лать самого простого движения - протянуть руку, повернуть
кран. Ему было страшно. Все могло привидиться, померещиться.
Все! Спьяну он вполне мог выбраться на улицу голым, может,
он вышел нормально, одетым, а там добавил, раздавил еще пу-
зырек, а то и два - и его понесло, понесло, потом его разде-
ли, ограбили, бросили в снег, в грязь... И зуб выбили! Или
он сам его выбил, упал - и выбил! Сергей опять засунул язык
в дыру. Нет, так не выбьешь! Так просто нельзя выбить, чтоб
с корнями, чтоб... Сумашествие какое-то! Хотя почему бы и
нет? Всякое бывает. Вот с ним и случилось эдакое, что и не
объяснить. Чему удивляться-то?! Да после этого напитка само-
убийц, после наркотически-отравляющего "солнцедара" всего
ждать можно было! А ведь он высосал целую бутыль... Эх! Вот
эта бутыль и пугала Сергея, воспоминание о ней удерживало
его в ванной, не давая выйти. Выйдешь - а она там, на столе.
И сфера! И все прочее!
Набросил на себя махровый вытертый халат, дотоле тряпкой
болтавшийся на вешалке. Прикрыл дверь.
Смелее! Он сделал шаг вперед, потом еще. Приподнял посудину.
Он не хотел верить в происходящее, разум не желал признавать
нереального, бредового. Зато рука его словно почувствовала
тяжесть посудины и потому не дрогнула даже, подняла ее - бу-
тыль была полна!
лось вот-вот затрещат, захрустят кости. Оцепенение кончилось
вспышкой ярости.
Вон! Вон!! Сгиньте!!!
ным ядром пробила двойные стекла, оставляя в них рваный не-
ровный след, и канула во мрак ночи.
паркету. Он бился в истерике, рвал на себе халат, в кровь
разбил нос. Он не мог заставить себя поверить, что это прав-
да, он не хотел верить!
голосом зеленого. - Бесполезная затея, милейший. Учтите
простую вещь, это же и ребенок должен понимать, вы вступили
в связь с таким миром, почтенный, которому нет дела до ваших
нервов. Впрочем, как знаете!
В целехоньких оконных стеклах отражался свет люстры да и она
сама. Бутыль стояла на столе. Полная, нераспечатанная.
черный провал сна, а потом подняло наверх. Ничего в проме-
жутке не было. Открыв глаза, Сергей увидал, что уже светло.
Мелькнула мыслишка - опять опоздал на работу. Ничего, не
привыкать.
третьего дня бутылку кефира. Есть не хотелось. Он все пом-
нил. Но прежних страхов почему-то не было. Была лишь разби-
тость, боль в десне, боль в животе, боль в паху и тоска.
Прошел через несколько дворов, к дальним помойкам, тем, что
располагались возле пустырей. Вытащил из сумки бутыль. И без
раздумий шарахнул ее об асфальт - черная мерзость располз-
лась мазутным пятном, прожгла легкий ледок. Осколки рассыпа-
лись. Но Сергей для надежности разворошил их носком ботинка,
самые крупные расшвырял.
старушечьим голосом. - Ироды проклятущие! Сталина на вас не-
ту!
отменил сухой закон в России, что ежели и "глушат", так с
его легкой руки... но все было бесполезно, наверняка у бабки
в голове свой мир, свои порядки, своя история - и не переде-
лать их, нет.
лась над головой с оглушительным истошным карканьем, Улете-
ла. Но тут же вернулась, словно ее и с другой стороны шуга-
нули. Сергей взмахнул рукой - и чуть не сшиб на лету ближ-
нюю. Поднялся дикий галдеж. Вся эта черная пернатая туча ра-
зом бросилась к земле. Сергей дернулся, поднял руки. Но его
испуг был напрасным. Воронье пало на мазутно-солнцедарную
лужу, принялось долбать клювами по асфальту - да так, что
сотня отбойных молотков могла бы позавидовать им. Сергей
отпрянул к мусорному баку, присел на корточки. Ему было пло-
хо. Его начало выворачивать - измученный желудок изверг все,
проглоченное за последние сутки: и тормозуху, и кефир, и все
наспех умятые булочки да бутерброды, точнее, то, что от них
осталось. Потом пошла зелено-желтая желчь, противная, гнус-
ная, напоминавшая о живой, самодвищущейся лужице. А вороны,
пробив слой асфальта своими клювами, ринулись в образовавшу-
юся воронку, пропали в ней - лишь эхо доносило приглушенное
злобное карканье. Из провала пошел пар.
ка. - Трубу прорвало!
то прорвало трубу. Он взглянул вверх - в сером безнадеж-
но-мрачном небе кружилась черная стая, никуда она не прова-
ливалась, обычное голодное воронье, перепутавшее в Москве
все времена года, озверевшее, окончательно повыбившее из
столицы и пригородов прочую пернатую живность, сожравшее
всех голубей и воробьев, добивающее бродячих кошек и собак,
приглядывающееся к двуногим. Сергей знал, что расплодившиеся
и обнаглевшие твари обожрали до костей десятка с три забул-
дыг, валявшихся в полном бесчувствии, забили трех или четы-
рех старушек "божьих одуванчиков" и утащили не меньше дюжины
грудничков прямо из колясок - обо всем этом писали газеты.
Но управы на воронье не было - видно, пришло его время, вид-
но, на смену одним обитателям городов приходили другие, бо-
лее приспособленные, жестокие. И это был естественный отбор,
в котором выживали сильные, со слабыми не церемонились.
была готова защищать себя. В ее сухоньком, измочаленном
жизнью тельце было столько напора и яростных первобытных
сил, столько уверенности в своем праве на жизнь, что Сергею
стало стыдно. Он приподнялся, отряхнулся, снова протер сне-
гом виски. Нет, он еще повоюет! Ранехонько он себя хоронить
собрался! Он всем им покажет, сучарам поганым, тварям под-
лым, кем бы они ни были на самом деле, хоть инопланетными
исследователями, хоть хмырями подзаборными, хоть самими дь-