и засыпала сразу после того, как ее напоят сладкой водой из соски. И еще
Валера заметил: возвращаясь из пионерлагеря, он находил родителей веселыми и
дружными. Как, оказывается, все просто!
письменным столом делала уроки, по многолетней привычке совершенно не
обращая внимания на шум. Передавали футбол. Папаня при каждом остром моменте
подскакивал и орал: "Ну!" Под это "ну!" и прошло детство Чистякова. Он вынул
из портфеля бутылку коньяка и поставил рядом с наполовину пустой законной
четвертинкой. "Коньяк?" - разочарованно спросил отец и полез в сервант за
второй рюмкой. Валера подошел к сестре, дернул ее за косу, а когда она
сердито обернулась, протянул ей плитку шоколада. Сестра взяла и пробурчала:
"Лучше бы "Сюрприз" купил. Стоит столько же, а в десять раз больше!.." "Ты и
так толстая",- ответил он и пальцем показал ей грамматическую ошибку в
тетради.
общежития разъезжались в отдельные квартиры, на их место заселяли
лимитчиков, а те - хоть убей - отказывались выполнять коммунальные
обязанности по уборке общественной кухни и туалета; пришлось одному умнику
морду набить, теперь коридор как миленький подметает... "А ты-то чего
пришел?- вдруг спросил отец.- Неприятности, что ли?" "Почему неприятности?"
- удивился Валера. "Потому... Между прочим, вырастил тебя, дармоеда, и знаю
как облупленного!"
заниматься не будет, весь уйдет в науку. Отец покачал головой, поцокал и
рассказал, как у них на заводе секретарь парткома получил новую квартиру
третьим - после директора и главного инженера. Когда уговорили коньяк, из
бельевого отсека желтого гардероба, который Чистяков помнил почти всю жизнь,
на свет явилась бутылка портвейна "777" - тайные запасы. Вскоре Валера не
выдержал и в подробностях рассказал о поездке, о происках Убивца, о решении,
принятом Семеренко. Отец слушал все это, качая головой, между делом
поинтересовался, правда ли наше пиво по сравнению с немецким моча, а потом
заявил, что, мол, Надька твоя тоже дура - нечего было ехать...
Разоткровенничавшись, он даже рассказал один случай из своей жизни, очень
похожий. Хотели его однажды сделать бригадиром, вместо Пашехонова, а тот
пронюхал, что отца в конце смены хочет начальник цеха на беседу вызвать, и
уговорил в обеденный перерыв выпить сухого винца. Руководство сразу
почувствовало запах и уже больше никогда не обращало на отца кадрового
внимания, но Пашехонова все равно из бригадиров погнали...
помощью сестры он уложил отца спать, поставив на всякий случай рядом
тазик... "Куда будешь поступать после восьмого?" - нетвердо спросил Валера
сестру, путаясь в рукавах плаща. "В кулинарный техникум!" - зло ответила
она.
приехать в общежитие, потому что произошли страшные неприятности. Через
полчаса она сидела у него в комнате, и он снова, уже с каким-то пьяным
остервенением, рассказывал о случившемся. "И всего-то,- пожала Надя
плечами.- Стоило из-за такой ерунды напиваться!" Она усадила Валеру на
кровать, устроилась рядом, положила его голову себе на колени и, поглаживая
ему волосы, принялась успокаивать, мол, все к лучшему в этом лучшем из
миров, и теперь он не будет тратить драгоценное время на разную ерунду, а
займется наукой, он же талантливый, а все эти партигры - для
посредственностей, которым, к сожалению, в нашей непонятной стране живется
привольнее всех, и даже удивительно, что основоположники этого перевернутого
общества сами были людьми недюжинными... "Но откуда, откуда он все узнал?!"
- вдруг всхлипнул Чистяков. "Ты еще зарыдай! - рассердилась Надя, но тут же
спохватилась: - Валера, разве можно так распускаться? Какой же ты после
этого грозный муж? Послушай, платье будет роскошное..." "Откуда он узнал!"-
повторил Чистяков. И Надя стала терпеливо объяснять, что про их отношения
давно уже знает весь институт, поэтому не нужно иметь особо извращенное
воображение, чтобы догадаться, чем занимались они на немецкой земле. "А
разговоры в купе?" - не унимался Валера. Ну, это совсем просто, отвечала
она, симпозиум был занудный, и кто-нибудь из делегации мог рассказать
Иванушкину, что в поезде споры были намного интереснее. "А про стену!" -
застонал Чистяков. "Только ты не сердись,- попросила она,- про стену я ему
сама рассказала... В шутку! Я же не знала, что он подлец..." "Ты?! В
шутку?!!" - заорал Валера, вскочил с кровати и затрясся. "Не кричи, я же
нечаянно..." "Нечаянно?"- передразнил он, гримасничая. "Если хочешь, считай,
я сделала это нарочно, чтобы испортить тебе карьеру. Генсеком ты уже не
будешь!" Чистяков размахнулся и ударил Надю так, что голова ее мотнулась в
сторону и стукнулась о стену. Она закрылась ладонями и сидела неподвижно,
пока кровь, просочившись между пальцев, не начала капать на джинсы. Тогда
Надя достала платок, намочила его водой из графина, вытерлась, потом
откинулась на подушку и прижала влажный платок к переносице.
правильно, что она продала его Убивцу и теперь заслуживает ненависти и
презрения. Надя дождалась, пока перестанет идти из носа кровь, припудрилась
перед зеркалом и ушла, так ничего и не сказав.
три, вскочил от ужаса. Такое с ним случалось в детстве, он просыпался от
внезапного страха смерти и начинал беззвучно, чтобы не разбудить родителей,
плакать. Нет, это была не та горькая, но привычная осведомленность о
конечности нашего существования, а какое-то утробное, безысходное
предчувствие своего будущего отсутствия в мире, делавшее вдруг жестоко
бессмысленным сам факт пребывания на этой земле. В такие минуты он очень
жалел, что не верит в бога. На этот раз Валера проснулся не от страха
смерти- от ужаса, что он потерял Надю...
студентов, принялся туповато проставлять оценки в свой кондуит, к нему
подошла Ляля Кутепова. "Валерпалыч,- сказала она.- Я давно хотела вас
попросить, не нужно завязывать галстук таким широким узлом, это не
комильфо..." "Что?"- оторопел он. "Да не переживайте вы так! Ничего они вам
не сделают, стукачи проклятые!.." А когда Валера, тяжело неся похмельную
голову, вышел за ворота института, то увидел Надю: она смотрела на него с
обычной усмешкой, и только плотный слой пудры придавал ее лицу странное
выражение. "Надо поговорить!" - начала Надя, и сердце Чистякова на радостях
споткнулось и пропустило положенный удар. Они дошли до набережной и побрели
вдоль Яузы. Оказалось, Печерникову вызывали в партком, допрашивал лично
Семеренко в присутствии Убивца и еще какого-то гладкомордого мужика из
райкома. "Я пыталась объяснить им, как все было на самом деле, но, по-моему,
их больше интересовало то, что у меня под джинсами..." "Спасибо...- Валера
невольно улыбнулся и попытался взять ее за руку.- Ты знаешь, я вчера..." "Да
ты что, Чистяков! - Она даже отпрянула.- Наш роман закончился. Совсем. Все
кончено, меж нами связи нет..." "А платье?"- как полный дебил, спросил
Валера. "Пригодится..." Но обиднее всего было то, что он никак не мог
вспомнить, откуда Надя взяла эту строчку: "Все кончено, меж нами связи нет!"
зачитал письмо отсутствующего по болезни Иванушкина, который, ссылаясь на
недобросовестность своих источников, брал назад все обвинения в адрес
Чистякова и слезно просил прощения, объясняя свою трагическую ошибку самыми
лучшими побуждениями. Убивца, так после этого ни разу и не показавшегося в
институте, вскоре забрали инструктором в отдел пропаганды
Краснопролетарского РК КПСС. А Валере в конце концов объявили благодарность
за высокий профессиональный и политический уровень, проявленный во время
загранкомандировки. "Ну, ты, парень, даешь! - потрепал его Алексей
Андрианович, задержав после парткома.- Как же ты, хитрован, на Кутепова
вышел?"
поздравила Валерпалыча с благополучным окончанием всех неприятностей и
пригласила отобедать у них в ближайшую субботу.
недалеко от стеклянных уступов проспекта Калинина, в трехкомнатной квартире
с огромным холлом, двумя туалетами, большой розовой ванной и специальным
темным помещением для собаки. В общаге, где Валера провел детство, в таком
помещении существовала целая семья. Квартира была обставлена и оснащена
добротными, но недорогими и потому особенно дефицитными вещами, исключение,
пожалуй, составлял японский видеомагнитофон, воспринимавшийся в те годы как
домашний синхрофазотрон. Стены холла от пола до потолка были скрыты
стеллажами, полными книг: подписка к подписке, серия к серии, корешок к
корешку...
церемониями, а пожимая руку, смотрел в глаза с какой-то излишней твердостью.
Кутепов носил чуть притемненные очки в интеллигентной оправе, имел высокую,
зачесанную назад шевелюру с интересной, словно специально вытравленной,
седой прядью и был одет в строгий костюм, белую рубашку, и только чуть
распущенный галстук свидетельствовал о том, что крупный партийный
руководитель пребывает в состоянии домашней расслабленности.
дочернюю покорность, ушла на кухню. Кутепов пригласил Валеру к журнальному
столику, на котором стояли обметанная золотыми медалями бутылка и серебряное
блюдечко с тонко нарезанным лимоном. Повинуясь приглашающему жесту, Чистяков
провалился в велюровое кресло, такое мягкое и податливое, что возникло
опасение удариться задом об пол.
расспрашивал об институтских делах своей дочери, заметил вскользь и про
Семеренко: мол, испытанный боец, но время его прошло; потом ни с того ни с
сего похвалил Валеру за мудро избранную тему диссертации и высказал
соображение, что для профессионального партийного работника историческое