чтобы ей успели задать вопрос, после которого она могла бы поведать о своем
горе, но так его и не дождавшись.
нищенка.
впервые подумала: когда говоришь вот так, напрямик, получается на редкость
бессердечно и глупо. В Мексике ни один порядочный человек не отказывает
нищему, и она, как все ее знакомые, привыкла всегда иметь при себе мелочь
для подаяния. Та женщина была не нищенка, а нахальная цыганка - чем бы
попросить, хлопнула по руке. И все же вышло унизительно; как можно было
допустить, чтобы такое ничтожество лишило ее всякого соображения? Этого и
себе самой не объяснишь. - Разумеется, мне никто не поверит,договорила она и
взяла к чаю сухое печенье.
всегда кажется, что со мной-то ничего такого просто не может случиться.
Миссис Тредуэл беспокойно оглянулась - в другом конце бара уже сидела
американка Дженни Браун с единственным приличного вида мужчиной на корабле.
Миссис Тредуэл снова обернулась к маленькой скучной женщине напротив - что
ж, надо примириться с ее обществом и со всей этой поездкой, еще одно долгое
испытание, скука, от которой не избавишься, не одолеешь ее и не отмахнешься,
остается просто-напросто от нее бежать; мгновенья передышки от скуки даст
само бегство - мимолетная иллюзия, будто становишься невидимкой.
уверенностью сказала фрау Шмитт. - Мой муж... давно ли мы с ним мечтали
вместе вернуться в Нюрнберг? И вот я еду одна, хотя его гроб здесь, в трюме.
Ох, просто сил нет об этом думать! Сегодня в семь утра исполнилось шесть
недель и два дня, как муж мой умер...
чувствительных особ нет горя, кроме смерти. Ничто другое не проникнет сквозь
слой жира и не заставит страдать. Но надо же что-то ответить.
сочувствии: наперекор всем недобрым мыслям ее тронуло горе этой женщины, и
смерть - третья с ними за столом, смерть - вот что их соединяет.
помешивала ложечкой чай. Веки ее покраснели. Жадно поглотив розовое пирожное
сочувствия, она разом очутилась наедине со всей роскошью только ей
принадлежащей скорби. Миссис Тредуэл, не допив чай, незаметно совершила свой
первый за это плавание побег.
той же улыбкой нескольким людям: судовому врачу (причем заметила на лице его
великолепный шрам - след давней дуэли); молодому моряку с волосами цвета
меда - имени и звания моряка она не знала и не потрудится узнать, хотя
прежде, чем окончится плавание, она будет принимать от этого молодого
человека весьма пылкие поцелуи; чопорной, неулыбчивой стюардессе и
запуганному мальчишке-коридорному, который в ответ только молча, обиженно
уставился на нее. Имя, которое значилось на двери каюты под ее именем,
изумило ее - звучит престранно и ничего хорошего не сулит: фрейлейн Лиззи
Шпекенкикер. Сплетенкрикер? И она, без особой, впрочем, опаски, подумала -
которая же это из многочисленных пассажирок, чья внешность ничего хорошего
не сулит?
прикрывала разноцветной папиросной бумагой паутинно-тонкое белье,
встряхивала плиссированный шелк, внизу расставила в ряд золотые, серебряные,
шелковые туфли; услыхала за спиной шаги, опять улыбнулась, словно бы своим
нарядам, и, не оборачиваясь, поздоровалась:
мерзкого маленького толстяка. На мгновенье миссис Тредуэл бросило в дрожь,
по спине пробежал холодок. Втихомолку она улыбнулась еще приветливей и вся
ушла в свое занятие.
фрейлейн Шпекенкикер исчезла, оставив дверь настежь. Миссис Тредуэл
затворила дверь и отгородилась от шума: громкие голоса раздавались в каюте
наискосок, там на табличке стояла фамилия Баумгартнер.
оправдывался. Ох уж это семейное счастье, уж эти благополучные немецкие
семейства, весело подумала миссис Тредуэл. От картины, что представилась ее
мысленному взору, сразу стало нечем дышать - миссис Тредуэл высунулась в
иллюминатор и вздохнула полной грудью.
краешке дивана, стараясь не подвертываться матери под руку, - мама, можно я
разденусь?
пока я не достала тебе что-нибудь другое надеть. А мне сейчас некогда, и не
приставай ко мне.
закованное в броню простеганной, пестро расшитой кожи: мексиканский костюм
для верховой езды рассчитан на холода в горах.
мать, роясь в багаже в поисках мужниных рубашек. - У меня тысяча дел, не
могу я делать все сразу! - Она вконец разъярилась: - Сиди тихо, а то
получишь у меня! - И она угрожающе замахнулась.
пота.
лице темнели, точно брызги йода.
чушь несет. Подожди, придет отец, а ты в таком виде. - По порядку, даже в
спешке и досаде, она перебирала аккуратно сложенную одежду и лишь изредка
приостанавливалась, чтобы отвести со лба влажную прядь. Она тоже побледнела,
спина взмокла, под мышками и по ногам струился пот, плечи влажно
просвечивали сквозь тонкую ткань темного платья, - Может, по-твоему, я не
устала? По-твоему, ты один мучаешься? Чем ныть и жаловаться и прибавлять мне
мороки, вставай, перестань хныкать и помоги мне с чемоданами.
тыльной стороной кисти; ему никак не удавалось сдержать слезы.
стану кормить тебя из бутылочки, дам молока с сахаром из бутылочки с
резиновой соской, и ничего больше ты на ужин не получишь.
уязвить гордость сына, хоть он и одержал победу в споре из-за куртки. А у
него никакой гордости не было - он мигом скинул куртку, его обдуло ветерком
из иллюминатора, и сразу все тело покрылось гусиной кожей, это было чудесно.
Лицо мальчика прояснилось, он блаженно вздохнул и с благодарностью посмотрел
на мать.
уже смягчаясь. - Только начни опять хныкать, сам знаешь, что тебе будет.
надеялся, что его милая красивая мамочка скоро вернется. Она исчезла, ее
подменила чужая женщина, нахмуренная, злая - ругается, кричит ни с того ни с
сего, бьет его по рукам, грозится; похоже, она его ненавидит. Он низко
опустил голову, свесил руки и смотрел из-под реденьких белесых бровей - не
боялся, просто ждал. Женщина поднялась, отряхнула юбку, посмотрела на него
прояснившимися глазами - и ее захлестнули жалость и раскаяние.
своим губам и потом ко лбу сына вместо поцелуя. - Умойся-ка хорошенько - и
лицо, и руки, рукава засучи, шею вымой! - а потом наденешь короткие штанишки
и джемпер и пойдем пить холодный малиновый сок. Только поторопись. Я подожду
на палубе.
смятении Ганс чуть снова не заплакал, но плеснул холодной воды в лицо, и
слез не стало.
отсутствием соседки по каюте, чтобы расположиться поудобней и занять лучшее
место. В билете указана была верхняя койка, но фрау Риттерсдорф уже успела
присмотреться к фрау Шмитт и сразу поняла, что без труда станет хозяйкой
положения. Она потребовала, чтобы ей принесли вазы, и заботливо поставила в
них два огромных букета - она сама купила их в Веракрусе и послала на свое
имя, в одном были нежно-розовые розы, в другом гардении; букеты обернуты
были влажной ватой, к каждому серебристой лентой привязана карточка: "Моей
милой Наннерль от ее Иоганна", "Многоуважаемой фрау Риттерсдорф с наилучшими
пожеланиями - Карл фон Эттлер".
приятели с радостью послали бы ей цветы и по случаю отъезда, и по многим
Никитин Юрий
Мичурин Артем
Куликов Роман
Каргалов Вадим
Никитин Юрий
Пехов Алексей