событий, предавались новостям заводским - от них несло жизнью, страстью, все
происходило в сию минуту. То есть документальность и здесь одерживала верх
над художественным вымыслом. Знамение времени, ничего не поделаешь.
Продолжим.
первой советчицей, прошелся по приемной, выглянул в окно, убедился, что на
заводском дворе сносный порядок, сел на подоконник.
не прекращая ни курить, ни печатать на машинке.
юмор секретарши.
усмехнулась, скривившись от дыма, ползущего от сигареты прямо ей в ноздри и
в глаза.
уже забыла о нем.
говоря уже о заме, почитает за надобность поставить его на место, ткнуть
носом в обязанности - дескать, фотограф ты и грош тебе цена в базарный день.
Но вскоре перестал это замечать, утвердившись в спасительном пренебрежении к
самому себе.
от вышестоящих товарищей.
какой-то пятый зам начальника управления последними словами материл его
любимого директора Геннадия Георгиевича Подчуфарина за недостаточное
внимание к наглядной агитации - плакатам, лозунгам, транспарантам, щитам и
призывам, которые должны были радовать глаз рабочего человека, куда бы этот
глаз ни упал и где бы этот рабочий ни оказался. Оказывается, еще на подходе
к заводу, за несколько кварталов он должен видеть приветственные слова,
которые настраивали бы его на высокопроизводительный труд. Подчуфарин,
налившись краской, или, лучше сказать, покраснев от нахлынувших чувств, в
белоснежной рубашке с тесным воротником и при плохом галстуке, смиренно
склонившись над столом, записывал указания вышестоящего гостя. А тот,
поглядывая на случайно заглянувшего фотографа с несколькими снимочками в
черном конвертике, продолжал неторопливо костерить директора. Анфертьев все
порывался уйти, чтобы избавить отца родного Подчуфарина от позора, но гость
останавливал его, извинялся перед ним, перед фотографом, за то, что прервал
важную его беседу с директором, и снова принимался за Геннадия Георгиевича.
А когда все-таки убрался, уехал, укатил на черной блестящей машине с уймой
фар и подфарников, Анфертьев, стоя у окна директорского кабинета, смотрел у
как Подчуфарин говорит благодарственные слова высокому гостью, улыбается
вслед, с прощальной грустью машет рукой, а потом, круто повернувшись,
направляется в подъезд. Вадим Кузьмич представил, как он поднимается по
лестнице, идет по коридору, глядя прямо перед собой, не смея взглянуть на
стоявших вдоль его пути сотрудников, поскольку не уверен, что совладает со
своим лицом, со своим голосом. В кабинет директор вошел молча, и в глазах у
него была обесчещенность.
спросил Анфертьев.
в пальцах и бросил одно слово: "Идите!" И Анфертьев вышел, понимая:
директора покоробило сочувствие фотографа. Главный инженер - нормально,
главбух - тоже куда ни шло, даже зам, этот пустой человечишка, коротающий
годы в ожидании, пока где-то на каком-то заводике помрет от возраста и
болезней тамошний директор, даже Квардаков мог выразить директору
сочувствие. Но фотограф?! Как знать, может быть, сочувствие Анфертьева
унизило директора куда больше, чем высокопоставленный мат. Осознав это,
Анфертьев не подумал о Подчуфарине ничего плохого, он лишь усмехнулся,
вскинул бровь, но где-то в нем образовалось место, которое потом заполнили
мысли злые и беспощадные.
на заводской спартакиаде, Анфертьев, не слушая восторгов, непочтительно
перебил Подчуфарина:
лишь один человек работает более или менее прилично?
каково, мол? Еще раз перебрал снимки, небрежно сдвинул их в сторону.
никак не отражается на качестве продукции, на плановых показателях. Верно?
качестве моего усердия? Благодаря моим кадрам вы забыли о трудностях с
кадрами, - пошутил Анфертьев. - На завод пришли неплохие специалисты... Но
это все, конечно, чепуха. На плановых показателях больше всего отражается
усердие машинистки. Анжелы Федоровны.
Анфертьева второе дно.
нахмурился, готовый дать достойный отпор наглецу.
сказать, что одиночные усилия кого бы то ни было мало отражаются на конечных
результатах.
вопросу.
проработал на дипломатическом поприще в недружественных нам странах,
предпочитающих капиталистический путь развития.
В его тоне более зрелый человек мог бы ощутить нечто вроде угрозы, но
Анфертьев не пожелал.
срочность, важность задания не могли заставить его сдать фотографии, не
доведенные до последней стадии совершенства. Только отглянцованные,
обрезанные скальпелем под линейку, отобранные в строгом порядке, только
такие снимки ложились на стол Подчуфарину.
том, что действительно благодаря его усилиям заводец был известен гораздо
более других, мощных, современных предприятий. Уступая настоятельным
требованиям жены, Вадим Кузьмич стал посещать редакции газет и предлагать
снимки на производственные темы. Снимки его были лучше тех, которые делали
газетные фотографы, измордованные сроками, починами, прожорливостью газеты.
И когда ответственный секретарь товарищ Ошаткин перебирал тощую папку со
снимками, решая, чем бы украсить первую полосу, чем порадовать читателя,
истосковавшегося по волнующим новостям, чаще всего его безутешный взгляд
останавливался на снимках Анфертьева. И завод по ремонту строительного
оборудования опять оказывался на первой полосе, в центре внимания, на
вершине успеха. Лучшие специалисты, сбитые с толку снимками Анфертьева,
бросали свои предприятия и почитали за честь быть принятыми на завод, а
потом с недоумением оглядывались по сторонам, видя не больно благоустроенные
цехи, захудалое оборудование, неразбериху в производственных цехах.
Анфертьевым, предлагая ему должность фотокорреспондента. Вадим Кузьмич не
отказывался, благодарил за доверие, но просил подождать - дескать, на заводе
производственные трудности. Ошаткину нравилось, что Анфертьев так любит
предприятие, уважает общественные интересы. Он полагал, что эти качества
сделают Анфертьева незаменимым человеком в газете. Однако проходил месяц за
месяцем, Вадим Кузьмич продолжал радовать читателей отличными фотографиями,
но подавать заявление об уходе с завода не торопился. И была тому важная
причина, о которой не знала ни единая живая Душа на всем белом свете.
Причина все больше овладевала мыслями Анфертьева и на сегодняшний день
овладела настолько, что, сам того не желая, во все свои дела, слова и
устремления он невольно вносил поправку на эту самую причину. Тайна томила
его душу, мешала покинуть завод и отдаться почетным обязанностям
фотокорреспондента, которые...
вспоминать об этом. Оставив специальность горного штурмана, шахту, поселок и
трехсменную работу, он приехал в родной город, где, казалось, воздух будет и
кормить его, и одевать, и радовать. В первый же свободный день Анфертьев
понес свои снимки в молодежную газету и тут же был принят на должность
фотокорреспондента. Но продержался недолго. И не потому, что не получались у
него передовики производства в сумрачном освещении цеха или же не умел он
увести в нерезкость завалы металлолома, нет, дело было в другом - Анфертьев
не выдержал гонки.
газете фотографии с металлургических, шинных, сборочных и еще каких-то
важных в народном хозяйстве предприятий, с утра мчаться на заводские
проходные, выпрашивать пропуска, наводить на растерянного усталого человека
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Быков Василий
Грабб Джеф
Пехов Алексей
Шилова Юлия