заторопился Андрей. - Я и тут переночую, а коли надо будет, доберусь. - Он
вытянул, словно напоказ, ноги в новых резиновых сапогах и кивнул в сторону
Василия: - Когда еще с ним повидаемся, а мы вместе, считай, с бесштанной
поры росли... Поезжай, Петр Андреевич, ты меня сегодня не дожидайся! А
матери скажи, как есть.
Василия, и затем как-то незаметно вышел, и Василий с Андреем остались
вдвоем в ярко освещенном и совершенно пустом доме.
выскочу, крикну... Поедем ко мне ночевать, а?
чего...
прислушиваясь не то к странной и гулкой тишине пустого дома, не то к себе,
к тому, что где-то рядом с сердцем то исчезала, то вновь разгоралась тихая
и как бы притупленная боль, стараясь заглушить это неприятное ощущение, он
подвинул к себе стакан, плеснув в него из бутылки, кивнул Андрею, и они
молча, понимающе выпили. Молча посидели и опять слегка приложились, сейчас
они оба чувствовали все более укреплявшуюся внутреннюю связь, и, хотя они
были совершенно разные, связь эта все более усиливалась. Что-то почти
забытое, темное, дремучее просыпалось в душе у Василия, и он, не обращая
внимания на Андрея, казалось чутко сторожившего каждое движение хозяина,
огляделся. Уже опустилась глубокая ночь, и небольшие окна сияли
блестящими, бездонно черными провалами. "Это ночь, ночь, - с лихорадочной
внутренней дрожью подумал Василии. - Это все она! Она! Что-то нехорошо..."
занавески на окнах, но чей-то, показалось - посторонний, голое остановил
его.
расширившихся глазах Андрея странное выражение, так смотрят, неожиданно
застав кого-нибудь за чемто таким, чего другие никогда не должны видеть.
Говорят, душа только на третий день с домом расстается... Вон, видишь? -
Он кивнул на передний угол, где бабка Пелагея под тускло горевшей перед
сумрачным ликом иконы Ивана-воина лампадой, еле-еле заметно
покачивающейся, уходя, заботливо поставила воды в стакане и рядом положила
кусочек хлеба. - Оно ясно, старухи чего не наговорят, у них ночи долгие,
пока все кости не перемоют, чего за ночь в голову не придет...
черные, бездонные провалы весенней ночи, он помедлил, стараясь хоть
что-нибудь различить в этой непроницаемой и все-таки рождающей ощущение
враждебности никому не подвластной жизни, но ничего различить было нельзя.
И всплеск этой тьмы проник в душу Василия и обжег ее, он, еле сдерживаясь,
чтобы не закричать, вернулся и сел к столу.
поверить и тому, чего и нет. Мы-то с тобой, - Андрюш, по десять классов
закончили.
восемь, больше не вытянул.
ученые пробился. А оно вон как получается, не того поля ягода.
него Андрей, потому что своими последними словами Василий как бы
присоединил и его, Андрея, к своей судьбе и безжалостно подчеркнул, что
оба они, в общем-то, ростом не вышли для чего-нибудь более лучшего в
жизни, с самого рождения поставившей на каждом из них свою особую отметку.
- Тут еще с какого боку глянуть...
Василий. - Ты думаешь, если я в город уехал, так и все тебе? Э-э, на вот,
выкуси! - Василий сложил пальцы в увесистую дулю и сунул ею в сторону
двери. - Это так тем кажется, у кого мозгов мало. Я вон и в институт
пробовал поступать, даже одно время заочно и прошел, год попыхтел и
бросил. Не тот коленкор! Мог запросто хороший техникум одолеть, да не
захотел, хотел на самой высоте покуражиться. Может, и зря. А, ладно!
пыхал-пыхал-и в армию! Не смог проскочить, у него еще дух деревенский, а
там у них, у интеллигентов, машина давно отлажена-он тебе еще пеленки
марает, а к нему уже всякие профессора ходят. Английский тебе,
математика... Что хочешь.
вот такой, - Василий отмерил ладонью с аршин от пола, - золотушный, а поди
его возьми, за ним вон какая толща из пап да мам да бабок с дедами.
одолеет... А все равно одолеет! - Василий внезапно тяжело и угрожающе
качнулся в сторону Андрея, и тот, внимательно и заинтересованно слушавший
его, обалдело отшатнулся.
каждого не кидайся. Если у самого кишка тонка, кто тебе виноват? Чего тебя
тогда в город повлекло? Сидел бы себе на месте, сосал лапу. Тоже придумал,
город ему виноват. Вон у нас какой населенный пункт-Вырубки-то наши. И
прыщом-то его не возвеличаешь, еще меньше. А погляди - Гришка Залетаев
ныне Григорий Павлович Залетаев-генерал! А-а? Генерал!
Кудрявкин? Федор Елисеевич Кудрявкин, директор вон какого завода, депутат!
Во-о! Значит, дадена им свыше мозга большая, вот тебе и весь оборот. А-а,
что ты молчишь? - стал с нехорошей жадностью допытываться Андрей, и
Василий, почувствовав эту его незабытую, темную, мохнатую ревность в
отношении своей жизни, молчал. Другого ничего нельзя было доказать, это
Василий знал давно. А впрочем, что ему Андрей? Так, смех один, все
старается какую-нибудь болячку нащупать да позанозистей ковырнуть, ишь,
бедняга, старается, даже про водку забыл, и в глазах-то просветление. Вот
ведь порода, чем другому больней, тем самым себе выше, уж вроде ты и орел,
воронам на страх. Ишь как у него все ходуном заходило, для этого и
остался, не забыл Валентинуто, да и многого другого не забыл, сейчас все
утвердить себя повыше ладится... А может, он и прав, этот сельсоветский
дьяк, может, его правда помельче, да в жизни в чести-круто и неожиданно
для себя повернул Василий. Что на него дуться? Как ему роднее, так и чешет
себе, а поди разберись, у кого оно, это бремя, тяжелее...
он тяжело, даже с ненавистью глянул в глаза Андрею, и тот, уловив эту
непонятную ненависть, выпрямился, заморгал.
по-прежнему ненавидяще не отпускал глаз Андрея, и тот до мутной дрожи
где-то под сердцем обрадовался, он даже заерзал от этой расслабляющей
радости.
я не бухну, и ты не бухнешь.
Не-е, наша с тобой витаминная мука кончилась...
раздумывая под лихорадочно блестевшим взглядом Андрея, затем молча и
сосредоточенно налил водки в оба стакана, придвинул один Андрею. Тот так
же молча взял, выпил.
посмотрел на печь в горнице, сложенную, по обычаю, продолговатым столбом
во всю высоту помещения. - За зиму отсырело, у меня так ломота по спине и
шастает. А то завтра не разогнешься. Пойду-ка я дровишек принесу.
нему руки, долго, наслаждаясь, молчал.
вроде раньше такого сроду не было.
крутит...
Что теперь рассуждать: то да се, гадай теперь, как оно могло быть. А дело
оно простоеживешь и живи себе...
его. - Хорошая водка... вон как синью отдает. Чистая. У нас все больше по
самогону ударяют. Хоть и деньжата пошли немалые, а все привычка, не
очень-то на это дело бросать привыкли... Ну...
моченого яблока, Андрей подумал, поглядел на селедку и закурил.
доживают...
задумчиво щурясь, долго смотрел в огонь, затейливо и дико игравший у него
на лице. - Это уж другое дело, а закон есть закон... Нужно тебе, нет, а
порядок должен быть...
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Суворов Виктор