Чтение 12–й страницы книги ~Тараканьи бега~

- Опупел?! - Белоножко моментально зарделся. Потом еще сильнее зарделся и выдушил покаянно: - Ну, может, разок только поцеловал... она тогда лежала кверху лицом! - торопливо уточнил он, приметив, что Матвей снова критически рассматривает единственный доступный участок Халэпочкиного тела.

Некоторое время Матвей молча катал по скулам чугунные желваки. Потом наконец сказал:

- Ладно. Сколько раз чмокнул, только ли чмокнул - вскрытие покажет. Микрофоны тут мощные, саунд-фильтры чувствительные... Разберемся.

- Разбирайся, - с довольно-таки убедительным равнодушием пожал плечами лучший студент курса. Засим он попробовал сообщить своему лицу мужественное выражение и взять тоном выше:

- А насчет "а то что" - увидишь. Я, конечно, не Геракл древнеегипетский, но...

- Но дурак, - Матвей забросил ногу за ногу, сцепил на колене пальцы и повторил с удовольствием:

- Дурак ты, Милашка-Белоноженька. Ничего ТАКОГО в моих карманах здесь быть не может... как и в твоих. Нештатное оружие на старт-финишере спрятать так же невозможно, как и провезти... э-э-э... упомянутое на оную. Разве что у Изверга бы стрелялку сдемократить - и то сразу такой алярм всторнадится... Да и они у него все персонализированные, небось...

Белоножко пожал плечами, буркнул что-то маловнятное на тему "оружие бывает не только стреляющее-взрывающее-отравляющее", однако настаивать на держании Матвеем ладошек кверху перестал.

Миг-другой полному и безоговорочному воцарению тишины препятствовали только замысловатые рулады спящей Халэпы. Затем Матвей произнес:

- Значит, принятие тобою душа и прочее - это все-таки имитатор...

Сказанное больше смахивало на утверждение, чем на вопрос, но Виталий кивнул.

- И значит, ты полностью в курсе происходящего, - продолжил свои умозаключения лже-Чинарев.

- Для втихаря подключаться к здешним следилкам не надо быть Чингисханом, - сызнова облизнувшись, сообщил Белоножко.

Матвей насмешливо-вопросительно заломил бровь, и положительный человек заторопился добавить:

- Да я знаю, что ты не Чингиз, знаю. Вон оно, подтверждение голопопое, в постельке хрюкает... И между прочим, это же подтверждение подтверждает: не настолько я сволочь, как тебе кажется. Скажешь, нет?

- Скажу. - Выражение молчановского лица не изменилось, и тон молчановский продолжал оставаться все таким же полузадумчивым-полунасмешливым, но Виталий отчего-то мгновенно побледнел и взмок. - Скажу, Белоноженька-Белорученька. Потому что на идейного камикадзе ты не похож. Досадный мираж пассиваторного процессора, в результате коего драгоценный староста внезапно отрубается, а там и гибнет, героически захлебнувшись слюнями... Хорошо, это проехало: гипноудар вместо тебя достался твоему вирт-имитатору... Где ж ты, кстати, сам-то был, вот вопрос?.. Только ведь проехавшее - отнюдь не единственный доступный мне сюжет твоего некролога. Инстинкт самосохранения тебе, староста, отнюдь не чужд, как и все человеческое... Вот он и заработал на полную, инстинкт-то. Ленкина каюта для тебя сейчас самое безопасное место - благо, такой удачный случай изобразить спасителя...

Еще с минуту единственным акустическим эффектом в каюте пребывал Леночкин разнузданный храп. Наконец Чинарев-Молчанов сказал задумчиво:

- Вот еще вариант: свернуть тебе шею... не питай иллюзий, это я в момент... и в момент же подчищу запись прослушки: Виталий Белоножко силком влил в пасть... пардон, в ротик несчастной глупышке литр чинзухи, а на меня, сокурсника и друга, ни с того ни с сего накинулся с табуреткой...

- Здесь нет табуреток, - мрачно перебил "сокурсника и друга" мокрый и бледный кандидат в покойники.

- Хорошо, - согласился Матвей покладисто, - на меня ты накинулся без табуретки, но с воплем... э-э-э... "долой Интерпол, да здравствует Лига!" - устроит? Вот... Ну, приступ спэйсофобии, неприятно, конечно, однако же никто не застрахован... Я, конечно, пытался скрутить и доставить болезного в медицинский отсек... Ну, не сумелось мне... Ну, вывернулся болезный, да бежать, да с разбегу головеночкой возьми и воткнись... Куда бы?.. А, во: в люковой затвор. Годится?

И еще минута-другая как бы тишины (с той лишь разницей, что к Лениным подвывистым взревам добавились не менее громкие выдохи положительного человека).

Потом положительный человек натужно сглотнул и осведомился:

- Так чего же ты ждешь? Пробуй!

Хакер-поэт обворожительно улыбнулся:

- Знаешь, какая разница между мной и Лигой? Не знаешь... Из одного подозрения, будто здесь прячется Гунн Вандалович, Лига пыталась уделитить четверых (в тэ че и тебя, ласточка). А я, дурень, так не могу. Только эта... Как ее? Ах, да - совесть... Так вот она тут ни при чем. Разве что это я от Изверга подцепил нечто этакое (хотя сдвиг в мозгах вроде бы воздушно-капельным путем не передается)... Нет, ты погоди в обморок, ты послушай... Дано: четыре человека, из которых один сверчок. Кто? Не я и не Ленок - уж про нас-то двоих мне точного точнее известно. И не Изверг - продайся он хоть Лиге, хоть кому, этот герой-ветеран себя бы собственнозубно сгрыз до скелета. Так что и думать нечего - Милашкой получаешься ты. И единственное, что мне сейчас мешает произвести тебя в результаты какого-нибудь несчастного случая, так это... Ну вот не верю я, когда "и думать нечего". Правда - она баба гордая, сама не напрашивается. Вот... Но и транжирить время на рассусоливания не могу я себе позволить, а уж тебе - и подавно... Эрго: единственное, что может тебя оставить в списках живых и относительно здоровых, - альтернативная кандидатура на звание Милашки. Понял? Причем не только альтернативная, но и правдоподобная. Но лично я ничего подходящего в поле зрения не фиксирую. Может, ты фиксируешь?

Против Матвеева ожидания Белоножко при этих словах перестал норовить в обморок. Мало того - он даже порозовел и явно приободрился. И сказал:

- Фиксирую. Только не в поле. В кармане.

- Что?! - Молчанов чувствовал, что его молчановские брови взбираются куда-то к самой макушке.

- Альтернативная правдоподобная кандидатура. Даже не кандидатура, а собственно оригинал. Ты, кажется, интересовался, где я был во время гипноудара? Вот, ловил. И поймал.

Он запнулся на миг, беззастенчиво наслаждаясь выражением Матвеева лица, затем смилостивился:

- Ты не думай, я не время тяну и не выкручиваюсь. Сейчас все объясню, сперва только ответь: ты же, конечно, знаешь, что такое "Макрохард"?

- Точно убью гада, - выцедил Матвей, набычась.

- Х-хе! Кто из имеющих хоть какое-то отношение к компьютерам не мечтает убить "Макрохард"?! А на деле макросы уже больше двух столетий сами всех имеют во все места... и всех имеющих отношение имеют, и антимонопольные законодательства, и...

- Я не про "Макрохард", - перебил Матвей, уставший дожидаться окончания этой еще одной разновидности мужичьей истерики. - Я тебя, гада, убью. Из милосердия - чтоб ты не захлебнулся своим словесным поносом.

- Ладно, еще только один вопрос. Крупнотвердые всю дорогу собачатся с Лигой. Какое впечатление производит?

Лже-Чинарев гулко вздохнул, промямлил что-то в роде "лучший способ отделаться от сумасшедшего - не противоречить"; потом сказал внятнее и громче:

- Даже еще более жалкое, чем твои монологи. В осведомленных кругах потрындевывают, будто макросы как бы не главные основатели Промлиги. Подгребли через нее управляющие пакеты чуть ли не всех оближенных, и вообще... А грызня - это для общественного мнения, для хлопов то есть.

- Трогательное совпадение наших мировозз... - Тут Белоножко перехватил весьма недвусмысленный взгляд Матвея и моментально сделался очень серьезен и деловит:

- Так вот, мой дядюшка в "Макрохарде" не бугор, конечно, - так, бугорок... но довольно заметный. И вот перед самым моим отъездом на практику...

Молчанов слушал, не перебивая, внимательно слушал. Дослушав до конца, попросил - странно, будто бы обмирая:

- Покажи, а?

Виталий торопливо выпутал из кармана и перебросил ему черный цилиндрик, отдаленно напоминающий "семечницу". И пока Матвей, изловив, так да этак вертел перед глазами брошенное, положительный человек староста завел снова:

- Понимаешь, мне все это сразу не понравилось. С чего бы, думаю...

- А почему он передал это через тебя? - вдруг оторвался от рассматривания хакеро-поэт. - Был же с нами сопровождающий офицер... экипаж транспорта, который нас доставлял... отчего бы не с ними?

- Ага, вот и ты тоже вбрэйнился... Передал... Если б же ж передал! Он, понимаешь, просил не лезть с этим к Изверову. Ну, мол, Извергово начальство в курсе и наверняка его предупредило, а так старый склочник развоняться может... просто из склочности. И деньги прикарманить. Понял? Любой из космотрансовских обязательно бы первым делом про все доложил ответственному за старт-финишер. И сам бы экспериментировать не полез. А меня дядя вроде как купил. И припугнул: радужные перспективы сулил, но я-то знаю... он и наоборот запросто может - чтоб нерадужные... А Изверг ни хрена не знает: я сейчас, когда снимал, то специально проверил - на этой штуке симулятор стоит. Она на все входящие реагирует, как стандартный тест-блок. Сразу, тогда, я ничего толком, конечно, не понял, но кишками учуял: подставляет, гад. А здесь уже, когда увидел... Ну, какая хрень между вас творится... Тут у меня в системке все сразу и подгрузилось. Вот смотри... Я единственный во всей этой вашей драчке ни при какой стороне, и я же единственный, который может что-то понять и потом распустить язык. Ну, еще Изверг такой же, но ему лишние неприятности сейчас - ты ж знаешь - как плазмотроном по зад... по затылку то есть, - торопливо выправился Виталий, опасливо зыркнув на коммуникатор (спохватился, небось: а вдруг-де волку-ветерану именно сейчас взбрело прослушать каюту вживе?!). Наскоро переведя дух, надежда курса продолжил:

- А, например, удайся у них с "Вервольфом", так Изверов бы, от нас всех в отличие, уж бы точно не спасся - ему о персональной капитанской спаскапсуле позабыть легче, чем свою драгоценную "Мотру" бросить. А я теоретически мог уцелеть. И сообразить. И, возьми меня за гланды тот же Интерпол, - рассверчаться. А так... Понимаешь, дядюшка считает меня редким трусом...

- И конечно же, ошибается, не так ли? - оскалился Молчанов.

Против его ожидания Виталий этот оскал перенес стоически:

- Представь себе, не так. Я действительно трус, это он прав. На то и был расчет. Воображаешь, это случайно "и думать нечего", что я - Милашка? Зачем, например, в нашу программу фонт-дешифратор прятать, если он наверняка зашит в этом... на которое ты сейчас пялишься? А выплыви правда - опять вопрос: "Так кто, говорите, это самое в обход инструкции на борт приволок? Кто его, самое это, самовольно воткнул в исп-механизм?.. Так вы, господин Белоножко, оказывается, не свидетель, вы соучастник и самый главный исполнитель?" Он когда мне этот договор подсунул - ну, мол, принимаю ответственность, гарантирую и прочее такое - я сразу понял: замазать хочет, род-ствен-ни-чек, маму его... и папу... Чтоб в случае чего не пикнул. Ну, с договором-то я меры принял. И о дальнейшем озаботился - вирт-имитатор этот припас, еще кое-что... Разговоры ваши слушать решил...

- ВСЕ разговоры, - подсказал Матвей

- Все, - согласился Виталий. - Была б моя задница не моя, а казенная, или если б хоть запасной комплект имелся, я бы так не активничал.

- То-то я замечал: за компом не меньше меня намозоливаешься, а сделал по программе - хрен без палочки, - ухмыльнулся Матвей.

Белоножко кивнул. И, видя, что Матвей вернулся к изучению цилиндрика, пустился в объяснения:

- Меня знаешь что натолкнуло? Та визион-передача, когда мы с дядюшкой... А что по-глупому так действовало - это напрашивалось. Вот я в детстве когда-то пытался сделать клавирник. В электронике я уже тогда хлопом не был, и книжки хорошие подоставал, схемы, комплектующие самые-самые, материалы там... А получилось... Нет, он играл, конечно, только... Ну, в общем, далеко не "Ямаха" получилась. Я и подумал теперь: если кто-то изобретет наконец ЭТО, вначале обязательно получится не то, что хотелось, а получится...

- Идиот, - сказал Матвей, не отрываясь от разглядывания цилиндрика. - Ты, Виталя, конечно, прости, но дядюшка твой даже не просто идиот, а полный безнадежный кретин. И не только он. Знаешь... - в Матвеевом голосе дрогнуло нечто, очень похожее на сдерживаемое ликование, - знаешь ли ты, Белоноженька-Белорученька, что это у меня в руках?! Это у меня в руках не то, что ты думаешь! Это у меня в руках возможность всеми нашими с тобою четырьмя волосатыми неделикатными пятернями выкрутить-таки великому и могучему "Макрохарду" мошну... или мошонку - уж как расклад...

Эпилог

- ...получаете джек-пот, но в случае неправильного ответа теряете все. Итак, рубрика... рубрика... Ага. Вы ведь профессор? А что преподаете? Минералогия... это что-то про камни, да? Ну, все равно - профессор, интеллигенция, широкий культурный кругозор... Одним словом, вам повезло: выпала рубрика "Искусство и культура". Итак, внимание! Наш обычный вопрос: назовите значение и смысл слова... мнээээ... культурно говоря, имени собственного... надеюсь, зрители извинят мне эту небольшую подсказку - наверняка в наш сверхпросвещенный век не я один питаю слабость к людям науки... Итак, назовите смысл... мнээээ... того, что сейчас высветится на дисплее. Все, время пошло! Требую полной тишины в зале - на кону джек-пот, а это полтора...

Здешний визион-демонстратор куда б уместней смотрелся в кунсткамере - в роли наидревнейшего экспоната. Хоть бы ж горе-работнички из стратоаэро (или муниципалы, или в чьем там бишь ведении припортовая площадь?) - хоть бы ж эти горе-неведомые-работнички озаботились энерготентом, что ли, защитить выставленного под открытое небо дедушку современной голографии! Уж коли дедушка по дряхлости ничего встроенного на сей счет не имеет... Но в головах неких работничков тоже, поди, отсутствовало что-то, чему бы надлежало быть встроенным от рождения. И редкие снежные хлопья, сырые и серые, пританцовывая в ветряной дерганой пляске, неслись прямиком сквозь профессорскую мокрую лысину.

Да, профессор взопрел от вожделения к деньгам, тяжесть коих, казалось, уже оттягивала его карман. Еще бы, вопросец-то плевей плевого! А денежки профессору ой, небось, как надобны... Вон жакетик на яйцеголовом какой нитонисешный - а ведь для съемки, без сомнения, самое лучшее из своего гардероба выбрал...

Матвей запоздало осознал, что все эти крайне своевременные да важные откровения бормотал и бормочет вслух. Это осознание, правда, его удивило не очень. ОЧЕНЬ его удивила Леночкина реакция.

Леночка, похоже, оные откровения впрямь сочла и своевременными, и важными. Она с неприкрытой заинтересованностью отслеживала визионное действо, то и дело принимаясь наборматывать корректировочные указания встроенному в столешницу звукотранслятору (собственно, демонстраторный саунд здесь, в кафе, слышен был плоховато). И вдруг сквозь Халэпочкино бормотание прорезалось:

- А жалко профика, правда? Ну откуда этой окаменелости знать, кто такой Квазимодо?

- Да как раз бы такому и знать, - рассеянно пробормотал Молчанов, не без опаски принюхиваясь к содержимому своего бокала.

В бокале пенилось, по-гадючьи шипя, нечто лазорево-голубое. Пахло оное нечто фиалками, и еще... Еще... Наверное, кому как, а вот Матвею мгновенно и ярко представился безветренный теплый вечер, старый тенистый парк... в котором уже с неделю отчего-то не работают санудобства и неделю же идет бесплатный фестиваль пива. На том пивные аналогии и иссякали, хотя меню содержало неизведанный лазурный продукт именно в директории "Beer". Там, в меню, правда, еще сноска была: "протокольно-любимый напиток ее властительной неприкосновенности королевы-девственницы, рецепт получен в рамках культурного обмена". Вот так. Конечно, интересно бы попробовать, чего там выдумали себе вместо людского пива горпигорские псевдомлекопитающие приматоиды. И конечно, биоэкспертиза никогда бы не допустила к продаже ничего по-настоящему вредного. Но... Уж больно старательно Ленок мусолила наманикюренным своим пальчиком менюшный контакт-дисплейчик, явно выискивая что-то конкретное. А было это, кстати, уже после того, как Матвей галантно предоставил выбор заказа ей, Чингисханочке... предварительно велев официанту забыть на фиг слово "чинзано". Официант - шустрый такой, верткий, на совершенно бесшумном гусеничном ходу - оказался еще и крайне покладист (в тэ че оттого, что Матвей обеспокоился изобрести себе кое-какой приборчик, побуждающий исполнительные механизмы делаться просто ну ва-аще исполнительными). И как Халэпочка ни изощрялась на чинзановую тему, ответ был неизменен: "Названный вами продукт недоступен, приносим извинения за неадекватность меню". В конце концов Леночка фыркнула (какая-нибудь там разъяренная пантера, услыхав, околела бы от зависти) и, позыркивая на Молчанова (пантера бы второй раз околела из-за той же причины), занялась изучением меню.

Так что Матвей бокал свой повертел в руках так да этак, но, ввиду всего изложенного, пригубить не рискнул, отставил - аккуратно, будто взрывчатое что-то... Впрочем, почему ж "будто"? От псевдомлекопитающих горпигорцев чего угодно ждать можно. А уж от взъевшегося Ленка - и подавно. К своему бокалу она, между прочим, не спешит притрагиваться. Она, видите ли, всецело захвачена созерцанием то ли визион-игрища, то ли мокнущего под волглым снегом Виталия. Всецело? А вот как бы не так. Иначе, что ж не сдержала разочарованный вздох, когда Матвеев бокал коснулся столешницы?

- Э-эх! - мрачно сказала Ленок, продолжая таращиться в прежнем направлении. - Проф че-то уж слишком лонгное тайпает. Зуб даю: эррик какой-то вешает, глюкозавр лысый...

В отличие от площадного визион-демонстратора, над кафешкой энерготент имелся - хороший такой, изнутри невидимый, а снаружи глядящийся непрозрачной зеркальной призмой. А еще в кафе имелся микроклиматер. Поэтому Леночка свой форменный комбинезон-дутик не только расстегнула, но и спустила до пояса. В результате выяснилось, что выше упомянутого пояса под комби у нее надет только лишь топик. То есть это Леночка называет такую одежду "скромный топик". У большинства же нормальных людей подобное именуется крайне вызывающим лифчиком. Или ленточкой. Верней, тесемочкой.

Матвей, конечно, свою подельницу видал и в более скудном одеянии, и вовсе без такового, а все-таки смотреть в ее сторону сейчас воздерживался: страшно было заклякнуть, таращась восторженно, как позаклякали все имевшиеся в кафе немногочисленные посетители. Посетительницы (к счастью, еще менее многочисленные), между прочим, тоже позаклякали в безуспешных попытках тришкиным кафтанчиком возмущения прикрыть невыносимую зависть. Потому что общего от себя впечатления Халэпочка не испаскудила даже фигней, на которую ухитрилась опять навертеть волосы. Именно ухитрилась - еще утром, в космопорту возврата, за жалкие полчаса между посадочным лифтом и страторейсом маршрута "оттуда-сюда".

Словом, Матвей в кафе остался единственным, на Леночку не смотрящим. Матвей предпочитал смотреть на Виталия - как тот слоняется вокруг визион-площадки, то зыркая на таймер, то принимаясь возиться с поясной пряжкой, - небось, зазябнув вконец, безуспешно пробовал наддать мощности и так уже выставленному на максимум утеплителю.

А Леночка с неприкрытым и неподдельным интересом таращилась из-под своего челочного полуфабриката на площадной демонстратор. А там, на площади, в визион-зоне, прекрасно из кафе видимый-слышимый пятиметровый ведущий распекал пятиметрового ошарашенного профессора (у бедняги-минеролога аж лысина шла багровыми пятнами):

- ...бывает, что вместо честного "не знаю" претендент - увы! - на авось городит всякую чушь. Но от вас я никак такого не ждал! Современному человеку, пускай даже и минерологу, просто возмутительно не знать Квазимодо, этого легендарного, я бы сказал, культового исполнителя композиций в стиле "оверспейс"! А уж вместо ответа нести, извините, белиберду про каких-то горбатых уродов... Профессор, сказать, что я разочарован и огорчен, - значит, ничего не сказать!

- Ну вот, как знала! - Чингисханочка в сердцах треснула по столу ладошками. - Все по-всегдашнему. Ах, профессор, ах, культурный-перекультурный... А на поверку - дикарь дикарем и этот... не... невежа. В смысле, невежда (всегда путаю). "Глухой горбатый звонарь" - надо же!

От избытка чувств она цапнула было свой бокал, но глотнуть протокольно-любимой жидкости все-таки не успела - в последний миг, уже губы трубочкой вытягивая к бокальной кромке, спохватилась, заклякла, воровато кося карими своими глазищами на Матвея. Тот, по-прежнему отслеживая эволюции Белоножко, сказал задумчиво:

- Наверное, тебе все-таки не шибко большого труда стоило притворяться дурой.

Лена поставила бокал (осторожно, явно побаиваясь содержимого). И вздохнула:

- Это я, наверное, слишком в роль влипла, никак теперь обратно не вытряхнусь. - Она опять вздохнула. - А только взаправдашний Квазимодо никакой не урод и не инвалид. Видела я этот "Собор Парижской матери", там его играет Гарольд Стейн - ну, кик-рестлер, чемпион всего на свете. Вот клизма, которая на него всю дорогу вешалась, так та - ничего не скажешь, уродка: плоскозадая вся, на сиськах, небось, мозоли натерла... коленями при ходьбе... А он аббата любил.

- Так то фильм! - Молчанов начал терять терпение. - А в книге...

- А шо "в книге"?! Написано же: "по одноименному роману"... Скажешь, наврано, что ли?!

Матвей постонал тихонько, затем вдруг уставился на Халэпочкину будущую прическу (каштановую, с интенсивно флюоресцирующей прозеленью):

- Слышь ты, боевая подруга! Ты хоть сама-то не забыла еще, какой масти на свет родилась?

- Ну, допустим, рыжей. Самый теперь немодный окрас. А че?

- Хвост через плечо... Просто у тебя культурный уровень потомственной чистокровной блондинки. - Тут он затеял исподволь отъезжать вместе со стулом к границе зоны Лениной досягаемости.

- А в общем, я рад. Хоть в чем-то ты еще остаешься девственно чиста и невинна.

- Что-о-о-о?! - Чингисханка резко, всем телом развернулась к съежившемуся Молчанову; скудный ее топик аж повизгивать начал в такт частым и бурным натискам гневно вздымающегося бюста. В кафе мгновенно разразилась мертвая тишина (небось, все закаменели в надежде, что ткань, хоть и эластично-нервущаяся, все-таки упомянутых натисков не выдержит), и тишину эту в клочья полосовала гремучезмеиная Леночкина ярость:

- Ты шо такое прохрюкнул, ты?! Девственница?! Я ть-тебе щщщассс покажжжжжу, какая я девсссссс!..

Матвей судорожно скреб ногами по "поч-ти-не-псевдо" паркету, норовя максимально ускорить процесс отъезжания. Ибо Ленок, безотрывно обугливая подельника своего раскаленным добела взглядом, на ощупь зашарила по столешнице - движение, цель которого в комментариях не нуждалась и сомнений не вызывала.

К счастью, оной цели быть достигнутой не судилось.

В продолжение всей этой нелепой сцены Матвей умудрялся краешком внимания отслеживать растущий гуд (людей вокруг всего ничего - тем более любая студия охотно наняла бы здешних посетителей озвучивать сцену "шокированный речью Карла Первого парламент едва сдерживает негодование"). Шелест прираспахнувшихся дверей и близящиеся шаги он тоже расслышал вовремя. А вот Чингисханка вздрогнула, расплескав содержимое схваченного уже бокала, когда рядом зазвучал спокойный, чуть насмешливый голос:

- Что, молодые люди, имеем банальный конфликт интересов? У вас, конечно, полное право на частную беседу, но у окружающих столько же прав не быть свидетелями вашего выяснения отношений. Поэтому предлагаю: либо вы немедленно прекращаете свару, либо немедленно же проваливаете выяснять отношения где-нибудь в другом... в другом...

Он был сорокалетним двухметровым красавцем, этот изысканно одетый атлет с золотой таблошкой "менеджер" на черной сюртучной груди; он наверняка не один год отсидел в крохотном изящном строеньице, неброско приткнувшемся в углу кафешной площадки, - отсидел, управляя силовыми "стенами" заведения, сворой исполнительных механизмов и вообще всем. Наверняка проблемы, сходные с нынешней, случались в его владениях очень нечасто (все-таки стратопорт... хотя, конечно, захолустный - не без всякого, значит...); и наверняка же одно появление столь представительной фигуры мгновенно утихомиривало любых скандалистов. Короче, по нынешней ситуации блюститель питейного заведения имел один-единственный недостаток. Пол. Не который под ногами, а в самом примитивном физиологическом смысле. И стоило распунцовевшемуся в перепалке Ленку вскинуться на новый голос, выверенно колыхнув своим ударным калибром, как менеджерская властная речь пошла сбиваться на растерянное какое-то блеяние. А через миг вообще пресеклась - это когда папина Халэпа, то и дело отфыркивая от глаз вытрепавшуюся из закрутки прядь, осведомилась воинственно:

- А альтернативным вариантом... ну, всех устраивающим... ваша нахлебаловка разве не оборудована?

Загипнотизированный нацеленными на него в упор двумя карими искристыми безднами, менеджер даже "нахлебаловку" проглотил безропотно и только пытался бормотать что-то на тему дороговизны альтернативного варианта - дескать, молодым людям вряд ли по средств... Но бормотание тоже захлебнулось. Потому что Ленок, не дослушав, сунулась к своему черт-те где болтающемуся нагрудному карману. Дотягиваясь, ей пришлось круто отвернуться, привстать и нагнуться. Все сие проделано было одним чрезвычайно грациозным махом, в результате коего комбинезон совершил невозможное: сполз еще ниже. Насладиться зрелищем, правда, блюстителю не удалось. Стремительно распрямившись, Халэпа ткнула ему под нос активированный кредитный жетон. Менеджер пересчитал нули высвеченного на платильнике числа, потом еще раз пересчитал - кажется, для верности загибая пальцы...

- Будьте любезны вставить в паз на столике... нет-нет, в центре... благодарю, - седоватый верзила все-таки не вытянулся во фрунт, однако Леночка для него явно перестала быть обворожительной девушкой, а моментально превратилась в абстрактно-бесполое нечто с ТАКОЙ суммой в кармане. - Режим "ширма" включится, когда вы оба переместитесь внутрь... видите, на полу круг... и выключится, когда жетон будет вынут. Желаю приятного...

Звук обрезало: оказавшийся вне светового круга Матвей вдвинулся внутрь, и "ширма" тут же покладисто активировалась, причем в режиме двусторонней звукоизоляции. Теперь снаружи виделся на месте их столика зеркальный цилиндр.

Чингисханочка, почти в точности повторив давешний пируэт, сунулась к валяющемуся на полу рюкзаку. Молчанов проследил за менеджером, как тот, по инерции дошевелив беззвучно губами, отправился, пошатываясь, восвояси. Затем хакеропоэт зыркнул на разлитое по столу горпигорское пойло (лазурная лужица дымилась с этаким отчетливым неприятным потрескиванием) и сказал неодобрительно:

- Терпеть не могу твои экспромты. Пока допрешь, чего ты там еще выдумала...

- Ничего, тебе полезно лишний разок процессор прогреть. - Лена распрямилась и вывалила, отдуваясь, на столешницу микросупербрэйн с полуохапкой всяких к нему приставок. - Это тебе не вновь-бровь-любовь-свекровь, тут думать надо...

Она еще что-то бормотала про стишки и про думать, а над супером уже выспел-налился диковинный фрукт видеопространства голографического дисплея, и приставки затлевали холодными угольками дистанц-портов, пострекатывали-попискивали встревоженными горностаями...

Наконец Лена перевела дух, сказала:

- Ну, вроде как слежки за нами нет.

- Именно что "вроде как", - фыркнул Матвей. - А хоть бы и впрямь... Все равно нечего было привлекать общее внимание. Если уж тебе интима захотелось, могли бы просто заказать, по-обычному. А вся эта клоунада со стриптизом...

- Сам ты клоун! Вот если бы мы "просто заказали" - это бы сильней внимание привлекло... А так наше поведение было ЕСТЕСТВЕННЫМ. И занавесились мы не по собственному желанию, и теперь можем спокойно, без оглядки все слушать - и черви сыты, и файлы целы. И между прочим, две силовые защиты лучше, чем одна. Забыл, с кем дело имеем?

Вообще-то Молчанов мог бы поспорить, какое поведение впрямь естественно, а какое таковым может считать лишь избалованная папенькина дочка, самовлюбленная пигалица и бесстыжая грудасто-попастая зараза - все, естественно, в одной персоне. Однако, еще раз скосившись на облитый стол, он решил пока от дискуссии воздержаться.

Между тем Гунн Вандалович Чингисхан женского грудасто-попастого рода, завершив сноровистую возню с комп-причиндалами, объявила брезгливо:

- Радуйся, имеем связь с этим твоим... Помехи, правда... Вот тебе: даже я не могу снять искажения от прокола силового щита. А ты: "Вроде как, вроде как..."

- Ох, подруга, мания величия в нашем деле - первая фаза летального исхода. Макросы нас с тобою ежели и дурней, то не очень. Ладно, давай сюда коммуникатор... или сама хочешь?

Ответом послужило громкое "пффф!". Еще на блокшиве, проснувшись и дознавшись, сколько времени Белоножко провел наедине с неким бесчувственным, да еще и кое-где оголенным телом, Халэпочка отношение свое к старосте изменила. Резко. С равнодушно-пренебрежительного на озверело-плотоядное. И никакие резоны не действовали - ни что Виталий ее практически спас, ни что выполненный сперва Матвеем, потом ею самой, а потом еще раз Матвеем тщательнейший анализ прослушечных записей ничего предосудительного не выявил... На молчановской памяти это был единственный случай, когда его подельница проявила абсолютную неспособность к мышлению - не только логическому, но и вообще. Оный факт даже радовал. Если человек, прославившийся параноидальной чистоплотностью, больше суток не моется и лихорадочно выискивает по сетевым справочникам, можно ли на живой человеческой коже отследить отпечатки пальцев и еще срам сказать чего, - такое поведение вселяет надежду" будто человеку этому ничто женское не чуждо и кроме первичных половых признаков. Ту же надежду вселяло безоговорочное амнистирование самого Матвея. "Ты-то всего лишь чуть не спровадил на тот свет, и то ведь случайно, потому что как лучше хотел, а этот... у-у, подлый... склизень паскудный... глистоид... без спросу глазел, без спросу трогать мог и даже... да... да за такое башкой в утилизатор - и то бы мало... мало... мало ли кто там кого спа-а-а-ас!!!" - подлинный отрывок из исторического монолога Е.Халэпы, каковой монолог прерывался то хищным рыком, то всхлипами и в конце концов вылился в прозаический бабий рев (именно вылился - Матвеева грудь промокла тогда до самых лопаток).

Очень, очень хотелось верить, что истерика тогдашняя произрастала не только из миражения Халэпочкиных мозгов после гипно-чинзано-встряски. Все-таки женщина с такой внешностью непременно должна время от времени украшаться ярким букетом классических женских глупостей. Иначе она уж слишком напоминает... Ну, в общем, как если бы семикратный гейтсовский лауреат Айзек Фоблер по кличке Айсберг Вобл побывал на столе у недоколовшегося хирурга (двоение в глазах, онемелость искореженных ломкой пальцев, ошибка ввода - и вместо удаления геморройной шишки запускается программа общей корректировки фигуры под шаблон Мэрилин Монро).

А коммуникатор уже работал. Коммуникатор уже сипел, подвывал и хрюкал вовсю. То есть подгруженные Леночкой забористые фильтр-программы весьма ловко вылущивали из этого звукового многообразия связную людскую речь, а шелуху помех затрамбовывали куда-то на самые задворки слышимости - и все равно качество связи действовало Матвею на нервы.

И не только Матвею.

Едва успев доскрипеться, что соучастнички изволили наконец активировать двусторонний акуст-контакт, Виталий тут же принялся наводить критику. Непосредственно помехи он, правда, обошел по эллиптической, зато уж некоего Чинарева-Молчанова разогнался таранить всем тоннажом. Ларинг, мол, ему (Виталию то есть) в воротник вклеили таксебешный, тяжелый, а про телефон и говорить стыдобно: огромный, глупый, толстый, заметный-заметный - небось, кончик только на чуть не достает высунуться наружу из уха... И давит он, и свербит, и на приеме щекочется совершенно невыносимо... Это Матвей, болт ему в порт по самые гланды, навязал вместо контакт-аппаратуры доисторический утиль, ясельный сделайсам какой-то! Свой-то прием, небось, через брэйн фильтруете, а по этой дубне, которая в ухе, он, Виталий то бишь, даже сам себя еле слышит; она ва-аще на фиг муляжная, дубня эта, она даже из слышного человечьим ухом диапазона пропускает в лучшем случае трети две, а то и меньше, и дядюшка-то не хлоп слюнопливый, дядюшка враз дубню эту муляжную засечет...

- Заткнись, - рявкнул Матвей. Очень негромко рявкнул, но Белоножко заткнулся, причем так моментально, что Молчанову аж неловко перед ним стало. Но вслух, естественно, Матвей этого не сказал. Вслух он бормотнул рассеянно-раздраженно:

- У нас что, было время подготовиться лучше? Или возможность у нас такая была? И думай вообще, чего ляпаешь. Макросы запросто могли уже отслушать район встречи, и волну найти, и коды передачи взломать... Неча им давать лишний шанс, у них и без того шансов этих...

Нет, Виталий не пожелал внять голосу разума. Он только дождался, покуда этот самый голос замолкнет, и опять принялся гнуть свое:

- "У нас, у нас"... Тоже мне, авторитеты! Столпы! Корифеи хреновы! Да я бы, будь моя...

Он опять вдруг замолк, на сей раз по собственной инициативе.

Впрочем, не вполне по собственной.

Ленок в возбуждении пребольно двинула хакер-поэта локтем - смотри-де, смотри! - но тот и без ее тычков заметил: на площадь (на пешеходную площадь) неторопливо, словно бы даже как-то развалисто, по-хозяйски, въезжал роскошный черно-золотой лимузин.

Все-таки дизайнеры маленько недоработали. Впершемуся на площадь транспортному средству для полноты имиджа не помешали бы еще два-три эффектных штришка - например, башенка с курантами или английский газон перед парадным входом... Но даже и без таких, крайне, казалось бы, необходимых аксессуаров, лимузин производил впечатление совершенно петергофско-луврское. Вот только производить его, впечатление это, хозяин (или кто там обретался в лимузиновом нутре?) решил с некоторого расстояния. Во всяком случае, остановился он метрах в десяти от Виталия, и тот, наверное, мысленно перекрестившись, решился-таки подойти сам...

- Ты гля, как шаг чеканит! - шепот Ленка сочился презрением даже более ядовитым, чем шкварчащее на столешнице горпигорское пойло. - Парим, что каблуками щелкнет да честь отдаст? Сто против двадцатки гружу - парим?

Матвей приложил палец к губам: на Виталия-то они впрямь навешали дубню самую древнюю, какую только смогли раздобыть, но в Халэпочкином брэйнике микрофон - чувствительней некуда. Положительный староста и так взвинчен, ему только шепоток этот расслышать недоставало...

* * *

Дядюшка вновь самолично был за рулем своей разъездной виллы, однако на сей раз доброжелательством не лучился. На сей раз он вообще ничем не лучился - он сочился. Как занесенный в тепло снежок набухает талой прозрачной влагой, так влиятельный функционер Макрохарда преисполнился морозной бесстрастности, едва лишь Виталий торопливо вскользнул в не успевшую еще толком раздвинуться лимузинную дверь.

С минуту оба молчали. Староста Белоножко просто сидел и боялся (прикидывал, например, сколько головорезов может прятаться под задними сиденьями). А дядюшка сосредоточенно изучал развернутый манускриптер. Или только делал вид, будто бы изучает: ноут был активирован в режиме "антизевака" - глядя со стороны, хрен поймешь, изображается ли там хоть что-то.

Наконец влиятельный родственничек отбил по дисплею какую-то команду (словно десяток резвых невидимых таракашек пальцем передушить старался), взглянул на племянника... И таким неприятным был этот взгляд, что у изнервничавшегося Виталия почернело в глазах и оборвалось внутри. Наверное, старосте-таки не удалось бы отвертеться от позорного обморока, но телефон вдруг расщекотался в ухе совсем уж осатанело. А тут еще и дядюшка внезапно сказал:

- Да вынь ты его к чертям. Не мучайся.

Сперва Белоножко послушно и поспешно выколупал расходившуюся слухалку, потом вздохнул облегченно... и только уже потом уставился ошалело на родственника. А тот ухмыльнулся - не зло, без особой неприязни даже, но и не по-доброму, а как-то... понимающе, что ли?

- Ну-ну, - сказал образец для всех менеджеров среднего звена. - Кончай мне театр играть. Я все сделал, как мы оба с тобой хотели. А теперь... Того, чего я жду, ты, конечно же, при себе не имеешь?

Виталий кивнул.

- Ты разобрался, что оно такое на самом деле?

Виталий опять кивнул.

- Тогда так: мы договариваемся, как, где, когда и за сколько ты отдашь мне интеллектатор, и пока расстаемся, взаимно уважая друг друга. Нет?

Племянник рассеянно вертел в пальцах телефон, хмурился. Наконец, когда собеседник начал явственно проявлять нетерпение, вымямлил:

- Как МЫ хотели?

- Кончай, говорю, театр! - Крестный дядя-макрос досадливо сморщился. - Думаешь, я поверю, будто ты действительно не знаешь о способах контролировать все возможные диапазоны? Или что про различия в системах приемопередатчиков у тебя и твоих... скажем так, вынужденных друзей... что ты про это в эфире рассказал так просто, ради беседу поддержать? Ладно, - он скривился еще сильнее, - ты, вижу, из тех чистоплюйчиков, которым не хватает духу самим себе признаваться в собственных подлостях. Хорошо, я тебе расскажу, как ты... Вы втроем разобрались с интеллектатором; втроем придумали нас шантажировать. Но тебя грызли вполне резонные сомнения: нужно ли делиться с остальными? А то ведь риск целиком тебе одному, а барыши... Вот и нашел способ. Знаешь ведь: чертов Чингисхан - кто-то из этих двоих (уверен, ты даже разнюхал, кто именно)... Послезавтра этот последний шанс Интерпола должен давать официальные показания, и нам очень нужно успеть заткнуть ему пасть. То есть формально не нам, а Лиге, но тебе-то ясно... А еще тебе ясно, что в нынешней ситуации меня даже угроза скандала не остановит - тем более что официально мы к Лиге ни малейшего отношения... Ну, оказался я поблизости, когда головная боль Лиги стартовала в рай, - что с того? Боль-то Лиги, не наша. И тем более не лично моя. Вот сообразил ты все это, да и подсказал мне способ вкорзинить твоих "друзей" без (боже упаси!) вреда для тебя драгоценного. И молодец: мне бы не хотелось оборвать ВСЕ выходы к маленькой штучке, которую ты спопулизмил. Да, кстати, об интеллектаторе и о молодцах... Как вы догадались?

Белоножко, похоже, опамятовывал потихоньку. Во всяком случае, в голосе его вдруг наметилось самодовольство:

- Не мы, а я. Когда допер, что по вашему раскладу получаюсь единственная кандидатура на роль лиговского сверчка... - Он укоризненно скосился на дядю, но тот лишь руками развел да осклабился на все тридцать два (дескать, что разумно, то не подло - сам разве не этим же девизом только что отруководствовался?). - Так вот...

Тут староста попытался взять эффектную паузу, но родственник изувечил ее оскорбительно-хлестким, будто оплеуха, "ну!".

Это оказалось последней каплей. Напереживавшегося студента разом вышибло из последних жалких остатков самообладания - только не вполне туда, куда, вероятно, рассчитывал его вышибить дядя. На Виталиевы скулы и щеки словно бы жидким азотом плеснуло (казалось, лишь попробуй приоткрыть рот, и кожа растрескается, осыплется звонкими льдинками); все вокруг - лимузиновую шикарную внутренность, занавешенную снегом площадь снаружи - весь мир втянуло, подменило собой брезгливое нетерпение в сощуренных менеджерских глазах...

Что, не терпится тебе, макрос?! Ишь, разнукался... Воображаешь - все, запряг уже хлопа-студентишку?! А вот тебе!..

"Вы же сами мне все подсказали, демиурги хреновы! Еще ни один яйцеголовый не способен точно сформулировать, что такое человеческий (хотя бы только человеческий!) интеллект. Так куда ж ваш Макрохард сунулся, а? И ведь который уже раз такое! Уря, мы могем! Че могем, на кой фиг могем - сами еще толком не поврубались, так нет же, давай галопом ваять. Пока нас не обогнали. Пока мы одни такие могучие, шо могем. А все остальные нехай завидуют. И боятся. Мало ли как там до нас с клонированием обгадились - то ж просто дураки были! А мы не просто, мы дураки умные! И могучие! Че-че? Кто-то против? Запрет? Дык это они оттого, шо завидують. И боятся. А мы на ихние запреты - тьху, мы прям вот щас начнем себе антивещество производить. На хрена? Потом, потом разберемся - главное, абы раньшей всех успеть как можно больше, и еще больше, и еще... Успели. А потом и разобрались-таки - сидючи на берегах Аризонско-Канзасского моря. А пока, значит, одни с морем разбирались (через сколько сот лет оно излучать перестанет, да сколько миллионов сограждан при взрыве уцелело только затем, чтоб перетопнуть)... Пока, значит, одни разбирались, другие могучие решили себе биокибов наваять побольше да пообрывистей. Всяких. Безмозгликов на имплантанты, головорезов для армии... Сервис-антоидов - шоб трудились, пока умные могучие дураки совершенствуют дурацкие свои ум да могущество... Ну, с теми-то дураками в два счета разобрались... биокибы. А уже с кибами весь прочий мир без малого десять лет разбирался, надцать миллионов душ полегло... И теперь вы, новые, туда же - электронные интеллекты плодить по собственному вашему безмозглому подобию... Ну кто вас, таких, все время шпыняет сотворять, незнамо чего? Или вы в школах по истории из колов не вылазили?!"

- Ты что, племянник, онемел? Долго я буду ждать?

Это дядюшка.

Заждался ответа на свой уже хрен-зна когда заданный вопрос.

А ты, пле-мян-ни-чек, зыркаешь на него по-шакальи, злобно-трусливо то есть, и молчишь - проповеди в уме сочиняешь. Думаешь, он от проповедей, да еще от твоих, враз исправится? Мечтай-мечтай...