Чтение 12–й страницы книги ~Слепой Орфей~

- Угу. Ваще, Брюсик, приходите вдвоем. Шведский стол устроим, хи-хи! Приедете?

- Не исключено, сладенькая. Вечером. А сейчас йоги твоего телефончик напой...

- Пиши, Брюсик...

От телефонной раковины до джипа было метров семьдесят. Очень странно, что Зеленцов не услышал выстрела.

Записав номер, он нежно попрощался, чувствуя во рту гадостный привкус крема для лица, спрятал бумажку с телефоном и ринулся через проспект.

Ринулся и остановился.

Вокруг джипа стояли люди. Причем не какие-нибудь бандиты, а обычные прохожие. Зеленцов сразу почуял недоброе. И не ошибся. Когда он, раздвинув плечом толпу, протиснулся к машине и заглянул внутрь...

Черная голова Фархада лежала на баранке. На правом виске краснела маленькая дырочка, из которой, совсем по-домашнему, как из пореза на пальце, сочилась вялая струйка крови.

Зеленцов попятился, его место тут же занял какой-то толстяк. Толпа все прибывала. Граждане торопились насладиться "событием".

Взвизгнула сирена "скорой".

"Что-то слишком быстро", - удивился Зеленцов.

Два милиционера, неспешно приближавшиеся к толпе, от звука сирены возбудились, прибавили шагу и, властно покрикивая, врезались в человеческую массу.

"Пора валить", - решил Зеленцов и прыгнул в подошедший троллейбус.

Через десять минут он уже входил в метро. Мысль о том, кто и почему застрелил мальчишку-горца, Славу не беспокоила ни в этот момент, ни позже.

В длинной цепи невероятных событий эта смерть не казалась значимой. В общем-то она и не была значимой. Игрушечный кораблик, опрокинутый волнами, расходящимися от брошенного в пруд камня. Чистая случайность, что этим корабликом оказался Фархад, а не Слава Зеленцов.

Игоев отпустил очередного клиента, бросил в стол пачку долларов - клиент расплатился наличными, - включил селектор и скомандовал:

- Девочки, одевайтесь. Перерыв на обед.

Обедали по соседству, в бизнес-центре на Морской. Девочки весело щебетали, стараясь развеселить мрачного шефа. Игоев делал вид, что им это удается, но, вопреки обыкновению, даже не ощущал вкуса пищи.

Охранник при входе поглядывал на Игоева с откровенной завистью: такой цветник у мужика! Но когда случайно натолкнулся на взгляд Кирилла - поспешно выдал дежурную улыбку. Игоев считался очень важным клиентом. Сам господин генеральный директор, бывало, спускался вниз и осведомлялся: хорошо ли господину Игоеву, нет ли у него каких пожеланий или рекомендаций? За деньги такое не купишь. Разве что за очень большие деньги.

Все-таки усилия девочек не пропали впустую. Настроение Игоева улучшилось. Он возвратился в офис чуток повеселей, чем уходил.

Что может быть лучше красивой, умной и хорошо воспитанной женщины? Только две красивые, умные и хорошо воспитанные женщины. Или три.

- Валюша, - сказал он в микрофон селектора. - Собери всех - и ко мне. Немедленно.

Через сорок минут Игоев закончил инструктаж и отослал девочек вниз отслеживать информацию. Ежеминутно по отлаженным каналам в офис Игоева стекались городские новости. Криминальные, финансовые, культурные. Но это был механический процесс. Очень часто самая важная информация проходила мимо сети. Чтобы получить ее, были необходимы личные контакты. Но вот уже несколько лет в отношении игоевского бизнеса работал принцип умножения, формулируемый в народе как "деньги приходят к деньгам". Чем больше информации скапливалось в голове Кирилла и на винтах его компьютеров, тем больше сведений стекалось к нему без всяких усилий с его стороны, а исключительно стараниями клиентов, приносивших Игоеву свои проблемы. Главное, чему научился Кирилл у Сермаля, - умение грамотно сформулировать вопрос. А уж найти ответ не составляло труда. Если знаешь, где искать. Игоев знал. Он знал физиологию социума ничуть не хуже, чем Стежень - физиологию человеческого тела. И так же, как и Глеб, пользовался интуицией там, где не хватало знаний. Ошибался он редко и до сих пор всегда успевал исправить ошибку. Беда в том, что за эти годы Игоев привык играть по правилам. По собственным правилам. И правила эти были хороши. До сих пор. Но не теперь.

"Пришел час Тьмы", - всплыла откуда-то фраза.

Ничего. Еще поборемся. Кирилл Игоев открыл Фотошоп и набрал пароль. С плоского японского экрана глядел человек, дважды перевернувший жизнь Кирилла Игоева. И не только его... Сермаль. Никто не знал его настоящего имени. У него не было дома, человеческих привязанностей и человеческих слабостей. По крайней мере, так казалось его ученикам. И первым из которых остались только Игоев да Рыбин, который нынче в другом полушарии, и вторым: Глебу, Аленке, Диме...

Когда Игоев глядел на фото, о существовании которого не подозревал никто из Сермалевых выучеников, он всегда вспоминал то летнее утро, оставшееся, кажется, где-то в бесконечности прошлого. Хотя прошло не так уж много лет с тех пор, как...

Часть вторая

СЕРМАЛЬ

Я возьму тебя в руки тепло, как забытую в книгах тетрадь.

Ученически тонкую, в рыжей бумажной обложке.

Ты взбегала по лестницам, трогала стекла ладошкой:

- Мне хотелось бы это, и это, и это хотелось бы взять...

Ты умела так искренне, так замечательно врать,

А потом улыбаться и прятаться в "кто-его-знает".

А кровать была узкая, жесткая, в общем, дрянная.

Ты похожа, мой зайчик, похожа на эту кровать.

Почему же никто из нас, ну совершенно никто не хотел воевать?

Только фыркать да ежиться: "Жить-то все хуже и хуже!"

Мы стреляли глазами. А где-то стреляли из ружей:

- Экий славный кабанчик! Фу, Хват! Не мешай свежевать!

Поохотились, милые, нынче хоть всю королевскую рать

Приведи - Город пуст. Прислонись к проржавевшим воротам,

Прислонись и смотри, как выходят из марева маршевым - роты...

"Он уже не проснется. Разбился. Скорлупок - и то не собрать".

У одних геморрой. У других не хватает ребра.

Или печени. Тучности нильского ила не хватает нам всем.

Но малина растет на могилах. И какая малина!

Нам хватит на все вечера!

"Он разбился во сне. А во сне веселей умирать!"

В наш придуманный мир, в наше вечноиюльское утро,

Время-пес, он пробрался, подполз, и лизнул мои черные кудри,

И осыпал их сереньким пеплом чужого костра.

Подними же лицо свое: веришь - как будто вчера

Мы расстались.

Кирилл Игоев. Журналист. Восемь лет до...

Дробно затарахтел будильник. Вялая теплая рука сама сдвинула рычажок. Десять минут - законное право. Как замечательно уткнуться носом в теплую мятую простыню, расслабиться...

- Тр-р-рлинь! Т-р-рлинь!..

Телефон проклюнулся. Неделю молчал. Ремонтёры, мать их. Искали дырку в трубе - нашли телефонный кабель, удачники.

- Да! - недовольно рявкнул я в телефонную трубку.

- Здравствуй, сын земли!

Сонливость улетучилась вмиг. Каждый волосок встал дыбом.

- Сермаль? Ты - где?

- Здесь. - Смешок. - Жди. Еду. И короткие гудки.

Вот так-то...

Ошарашенный, я встал и поплелся в ванную, открыл на полную кран холодной воды. Струйка в палец толщиной. Четырнадцатый этаж, ясное дело. Заглянул в зеркало. Морда - лаптем, бородища не чесана. Подстричь, что ли? А, хрен с ней!

От нечего делать я сцепил пальцы, напряг мускулы. В зеркале отражался здоровенный мужик: бычья шея, богатырские плечи. Институтский тренер по вольной борьбе прочил блестящую карьеру. Но я добрался лишь до первого разряда. И остановился. Ленив.

Сермаль, Сермаль... Зачем ты вернулся? Сердце сжималось, горло... Подобного я не испытывал аж со школьных времен, когда в телефонной трубке раздавался голос "самой любимой и самой прекрасной". Сердце сжималось и падало в пустоту... Когда восемь лет назад Сермаль исчез, ничего подобного не было. Только горечь и ощущение незаслуженной обиды. Последнее прошло, когда объявившийся в институте капитан-кагэбэшник довольно деликатно пытался выяснить, чем же, собственно, занималась маленькая компания и чему, собственно, учил их, умных, политически грамотных комсомольцев из приличных, очень приличных и преданных партии семей какой-то темный дядька без образования, без работы, без прописки. Без всего, что заслуживает уважения справедливого общества.

Ничего им не сделали. Потому что все они были умными и действительно из приличных семей, где, кроме всего прочего, учили: не болтай.

А потом они стали умирать. Один за другим. Кто-то - под колесами, кто-то - отравившись испорченной тушенкой. Но все - в Городе. Спустя четыре года, когда, закончив универ, я пристроился на радио, Сермалевых птенцов осталось только двое: Витька Рыбин, великий музыкант, постоянно болтавшийся по заграницам, и я.

Вокруг кипела Перестройка, сбивались горластые клики, в неистовстве политических страстей сколачивались капиталы. Коллеги мои бултыхались в кипящем котле, тонули и взлетали пеной в недосягаемую высь... А мне было все равно. Тому, кто почувствовал величие Мира, смешно играть в классики...

Ванна наконец набралась. Я плюхнулся в холодную воду. Кайф!

Вытираться не стал. Вылез, надел трусы, пошел варить кашу. Гречневую. Сермаль ее когда-то любил.

Звонок.

Стоит. Длинный, тощий, угловатая голова опущена. Задумался?

- Сермаль!

Вскинул глаза. Засмеялся.

- Здрав будь, болярин Кирша!

- Сермалище!

Я сгреб его в охапку, а тот, в свою очередь, облапил своего бывшего ученика длиннющими руками. Худой какой! Одни кости...

- Погоди, сын земли, дай поклажу-то скинуть!

- Давай сюда! - Я перехватил мешок. Тяжелый! - Что там у тебя?

Сермаль засмеялся. Вытащил из брезентового мешка здоровенный, пуда на два, бочонок, поставил, выпрямился, взял меня за плечи:

- Дай-ко на тебя полюбуюсь!

Глаза светлые, твердые, ясные. Колокольная медь. На загорелом лице - сеточка морщин.

- Чего жмуришься, кот? - спросил. - Обленился? Вижу! Ну я тя взбодрю!

Отпустил, пинком отбросил в угол пустой мешок.

- Ты надолго? - спросил я, отступая к кухне.

- Бог знает.

- А вещи где? На вокзале?

- Все здесь, болярин! Много ль надо нищему да мудрому? - захохотал оглушительно.

Да. Изменился Сермаль. Веселый. Был другой. Черный, холодный, как мартовский лед на Обводном канале.

- Голодный?

- Поем.

- Мыться будешь?

- А то как же!

Проводил его в ванную, сам пока разложил кашу.

- Ты масло ешь? - крикнул.

- Ем! - сквозь шум воды.

Вышел минут через десять. Мокрый. Трусы до колен. Ярко-малиновые. Твердо уселся на табурет.

- Теперь корми.

А не такой он и худой. Тощий - да. Но мышцы есть. Узловатые, как корни. Кожа темная, загорелая. Но загар явно не курортный.

Съел три ложки и отодвинул тарелку.

- Не вкусно?

- Вкусно. Спасибо, сыт. Кипяточку налей.

- Где ты теперь? - спросил я осторожно.

- Теперь тут! - улыбается.

- А жил где?

- В разных местах.

- А едешь откуда?

- Издалека.

Теперь уже и я засмеялся. Сермаль есть Сермаль. Пришел, как смысл жизни. Только зачем?

- Зачем? - спросил я вслух. Сермаль поставил чашку, поглядел на нее внимательно. Потом - на меня.

- Он позвал.

- Кто?

- Город.

- Как?.. - Я даже подавился от неожиданности, закашлялся. Комочки каши полетели на стол. - Ты же говорил: он - враг!

- Был. И есть. Но ему теперь туго. Тогда-то он меня выгнал... Или отпустил. Меня и вас. Может, чуял что... А теперь вот позвал.

- Ты же говорил: он - смерть?

"Сказать про остальных?" - я уже открыл рот... И по глазам понял: знает.

- Смерть, - согласился Сермаль. - И сейчас не лучше. Хуже.

- Так зачем ты приехал? - удивился я.

- Умрет ведь. Жалко.

- Жалко?

Сермаль засмеялся. Вытянул метровой длины руку, легонько хлопнул меня по затылку:

- Так-то, болярин!

- И что теперь? - чувствуя себя дурнем-недорослем, спросил я.

- Поглядим - увидим. Скоро к Рыбину поедем.

- Я не знаю, где он живет, - виновато признался я. - Может, его и в Питере нет...

- Есть, - уверенно заявил Сермаль. - Найдем. Расскажи, чем живешь.

- Живу. Вот квартирой обзавелся. Работаю. Семьи тоже нет.

Сермаль покивал головой:

- Что за работа?

- Да по специальности. Статьи пописываю, радио, материалы всякие собираю для одной совместной фирмы. Деньги есть, и жизнь спокойная. Тебе у меня не хлопотно будет.

- Нет, болярин. Жить я у тебя не стану, - твердо произнес Сермаль.

Я огорчился. Так, что даже спрятать не сумел.

- Да ты не обижайся, - угадал мою обиду Сермаль. - Я в Нем жить буду.

- Перестань, - сердито возразил я. - Тут до метро - десять минут пешком. И еще двадцать - до центра. В окно посмотри: лес рядом, даже озеро.

- Видно далеко, - согласился Сермаль. - Какой, запамятовал, этаж?

- Четырнадцатый.

- Серьезно, - кивнул головой. - Только это, брат, не Город. Это опухоль на Нем. А Он меня в самую сердцевинку посадит. Чтоб не сбежал до времени. Хищник ведь. Веры в нем нет... - скосил глаза. - Как в тебе. Вижу: Истинного Света больше не ищешь.

- На тебе тоже креста нет, - огрызнулся я.

- Как нет? А это что?

Я пригляделся и обнаружил на плоской безволосой груди Сермаля латунный крестик. Все-таки надо очки купить. Или линзы поставить.