Чтение 12–й страницы книги ~Пророк~

— Благодарю вас, — сдержанно улыбнулся Гоюн. — Я полагаю, вы устали и проголодались в дороге. Не откажетесь от обеда в моем обществе?

— Почту за честь.

Мы двинулись по одной из дорожек.

— Вы давно не были в Калифорнии? — спросил Гоюн.

— Я бываю здесь постоянно.

— Жаль, что вы ни разу не нашли времени заехать ко мне.

— Русская пословица гласит: «Незваный гость хуже татарина».

— Оставьте. Какие церемонии могут быть между учениками одного учителя! Впрочем, я, конечно, понимаю, при вашем плотном рабочем графике выкроить свободное время очень сложно. Тем приятнее, что вы нашли возможность принять мое приглашение.

— Ваше приглашение было честью для меня. Чрезвычайно интересно увидеть человека, в столь короткое время овладевшего умами и сердцами миллионов людей.

— Вы мне льстите. Впрочем, истина в ваших словах есть. Учение «Небесного предела» все более популярно, а между тем убеждать людей в своей правоте я научился у вас.

— У меня?! — изумился я.

— У русских, я имею в виду, — поправился Гоюн. — Ваша победа над американцами на идеологическом фронте очень поучительна. Если вдуматься, американская идея демократии и равных возможностей ничуть не хуже русской политики социальной справедливости и сбережения народа. Шансы у вас были равны, но склонить на свою сторону большинство народов мира смогли именно русские, а вот Вашингтон потерял даже поддержку собственного народа. В итоге Россия сейчас распространила свое влияние на все пять континентов, а вместо США мы видим три конфликтующие друг с другом страны, которые никак не могут выбраться из кризиса.

— Вы забываете об экономических причинах, — заметил я.

— Экономика — всегда следствие, а не причина, — отмахнулся Гоюн. — Вначале события рождаются в сознании народа. Выиграв идеологическую войну, вы стали обречены на победу в войне экономической. Да и армия бы ваша без труда разгромила янки, если бы начался вооруженный конфликт. Это понимают многие, но никто еще не объяснил, почему вы, русские, победили.

— И почему же мы победили, позвольте полюбопытствовать?

— Ваши лидеры сами верили в то, что пропагандировали, — улыбнулся Гоюн. — Они сами жили по тем законам, которые давали народу. В Америке же политики и олигархи выдумали для себя совершенно особые правила. Великий российский князь, превысивший скорость, подвергается штрафу, как простой гражданин, а в США сын крупного чиновника, нарушивший правила дорожного движения и насмерть сбивший женщину, был немедленно оправдан. У вас возможность получить высшее образование в престижном университете зависит только от способностей абитуриента, а в Америке все упирается в сумму на банковском счете его родителей. Да что я вам рассказываю? Вы же сами все прекрасно знаете. Можно долго обманывать одного человека. Можно некоторое время обманывать целый народ. До бесконечности обманывать народ не получалось еще ни у кого. Вашей элите хватило ума не врать своему народу. Вернее, скажем так, самой играть по придуманным ею правилам. Только и всего.

— И вы сделали из этого выводы?

— О да. Я всего лишь не вру ученикам, — Гоюн засмеялся мелким смешком. — Это самая верная стратегия успеха.

— Несомненно, — кивнул я, — если при этом, конечно, не говорить всю правду.

— Услышать правду готовы не все, и многие об этом знают, — развел руками Гоюн. — Но мало кто хочет понять, что надо самому верить в свое учение.

— Это касается тех, кто превратил учение в бизнес, — добавил я.

— Те, кто чурается бизнеса и политики, никогда не обретут материального благополучия и влияния.

— Возможно. Но каждый сам выбирает свой путь.

— Бывает и так. Но иногда путь выбирает нас. Вот, например, вы. Ведь ваше влияние и капитал достались вам по наследству.

— Выбор есть всегда, почтенный Гоюн, — ответил я. — Никто не запрещал мне отказаться от наследства или хотя бы от поста главы корпорации. Тот путь, которым я иду, я избрал осознанно.

— Тем лучше для вас, — Гоюн снова улыбнулся.

Мы подошли к огромному пруду с живописными берегами, посредине которого на небольшом островке располагался павильон, к которому вели перекинутые с берега мостки. Перегнувшись через них, когда мы проходили к павильону, я увидел множество разноцветных, больших и маленьких рыб.

— Ваше поместье очень напоминает мне поместье нашего учителя, — заметил я.

— Я многому от него научился, — ответил Гоюн.

— Но, по крайней мере, в размерах поместья превзошли.

— Если бы достопочтенный Ма Ханьцин пожелал, он бы имел значительно большую усадьбу в любой точке мира. Но, как вы справедливо заметили, каждый выбирает свой путь самостоятельно.

Мы вошли в павильон. Задняя стена отсутствовала, и перед нами открывался великолепный вид на парк и пруд. Посредине помещения стоял богато накрытый стол. Четыре миловидные служанки в китайских платьях встретили нас поклоном, подвели к висевшим на одной из стен бронзовым умывальникам, потом подали нам полотенца и отошли в сторону.

— У вас вышколенная прислуга, — заметил я. — И весьма симпатичная. Вы, похоже, набираете себе в служанки самых красивых девушек Калифорнии.

— Они мои ученицы, — сдержанно улыбнулся Гоюн. — И приехали они сюда со всего мира. Цуй из Пекина, Ни из Сайгона, Кристина из Нью-Йорка, Елена из Праги.

Девушки при упоминании их имен улыбались и кланялись мне.

— Я вижу, ваша школа подобна школе достопочтенного Ма Ханьцина не только обустройством, но и порядками?

— Да, младшие ученики прислуживают учителю, — с многозначительной улыбкой ответил Гоюн. — Мастер должен перенимать все лучшее и соединять в одном.

Я бегло посмотрел на девушек и невольно подумал, что их услуги учителю могут быть несколько более разнообразны, чем те, которые мы оказывали старому Ма. Впрочем, и я бы вряд ли удержался от того, чтобы затащить в постель блондиночку Кристину.

Гоюн повелительно махнул рукой, и девушки, поклонившись, покинули павильон.

— Я полагаю, вы уже в достаточной мере ознакомились с моей деятельностью за последние годы, — проговорил Гоюн после непродолжительной паузы.

— Сложно судить о ней в полной мере по рассказам Андрея и материалам в открытой печати, — заметил я.

— По рассказам Андрея вообще ни о чем судить нельзя, — усмехнулся Гоюн. — Ученик моего ученика не мой ученик, а между мной и Андреем пять или шесть уровней адептов учения «Небесного предела». И вы совершенно зря решили с его помощью «проверить меня на вшивость» — кажется так вы, русские, это называете? Я не упиваюсь ни иерархией, ни властью. Для меня существуют только понимающие и непонимающие.

— А как насчет девяти уровней постижения? Разве у вас нет строгой иерархии?

Гоюн брезгливо отмахнулся и насмешливо посмотрел на меня.

— В вопросах понимания существует только «да» и «нет». Для того, кто достиг понимания, все уровни, которые предшествуют пониманию, ничтожны.

— Исчерпывающий ответ, — кивнул я. — Я хочу заметить, что вы очень откровенны в беседе со мной.

— Я ведь пригласил в свой дом мастера. Зачем же время попусту терять?

— Логично, — согласился я.

— Учитель всегда поступал так же в отношении своих учеников.

— Это правда. Кстати, об учениках. Я слышал, что новый премьер-министр Поднебесной И Чан — ваш ученик.

— Это громко сказано. Впрочем, он учился у меня.

— Многому, я полагаю.

— Он постигал учение «Небесного предела».

— Похоже, сейчас он воплощает его в жизнь.

— Учение «Небесного предела» не является политической доктриной. Оно не содержит ни конкретных рекомендаций по международной политике, ни экономических программ.

— Но философское учение, которое нельзя применить в жизни, является пустым умствованием. Философия диктует основные жизненные принципы, и если судить по действиям нового правительства Поднебесной...

— Вы серьезно считаете, что в злодеяниях немецких фашистов виноват Ницше, а в кровавой бойне, которую устроили в России большевики, — Карл Маркс?

— Я никогда не считал нацистов учениками Ницше. Что же касается Маркса, то я полагаю, он несет свою долю ответственности за действия своих адептов. Каждое слово имеет свой вес и находит свой отзвук, и они тем более весомы и звучны, чем глубже видит тот, кто их произнес. Человек, который берется за создание собственного философского учения, не может не нести ответственности за то, что сделало его имя.

— Не ожидал, что вы такой моралист, — усмехнулся Гоюн. — Мне всегда казалось, что вы человек очень практичный и по-европейски рациональный.

— Если вдуматься, то мораль практична и рациональна. Так что, полагаю, ваше представление обо мне не столь уж неверно.

— Возможно. Но все же у И Чана свой путь. Он многому научился у меня. Но его поступки продиктованы не моим учением и даже не его собственными воззрениями. Он видный чиновник в великой империи. Государственные деятели и крупные предприниматели не властны над собой. Они оседлали слишком мощные силы, чтобы быть абсолютно свободными в своих действиях. Их ведет мировая политика, их лепит международный бизнес, а не наоборот. Я думаю, вам это известно не хуже меня.

— Возможно. Но все же, насколько я понимаю, вы тоже не ведете жизнь отшельника. Ваши финансовые интересы простираются далеко за пределы Калифорнии и совсем не ограничиваются Поднебесной. Странно было бы, если бы вы при этом не воспользовались знакомством с таким влиятельным человеком, как И Чан.

— Разумеется. Каждый, кто встал на путь познания, делает выбор: стать отшельником и посвятить себя миру духовному либо оставаться в миру земном. Первый путь быстрее, второй... — Гоюн обвел рукой открывавшийся перед нами пейзаж. — Второй позволяет наслаждаться многими радостями жизни. И вы, и я выбрали путь наслаждения, а это само по себе предполагает стремление к власти и приумножение капиталов. Так что, видите ли, я не мог не играть по правилам, которые существуют в нашем мире.

— Конечно, — я неспешно ковырял палочками в поставленном передо мной блюде. — Правда, наслаждаясь миром, я получаю опыт, которого никогда не смог бы обрести, став отшельником. А за все удовольствия, которые получаю посредством своих капиталов и данной мне власти, я плачу тяжелой и нервной работой. Так что путь мирянина не легче и не приятнее. Он, возможно, всего лишь основательнее.

— Согласен с вами, — улыбнулся Гоюн. — Жизнь в миру непроста, а забравшийся на самый верх и вовсе обрекает себя на одиночество. Но разве это мешает наслаждаться? И не наслаждение ли, находясь на вершине, встретить понимающего человека?

— Людей, которые способны понять нас с вами, не так уж и мало, — заметил я.

— Да, но лишь единицы среди них столь же влиятельны. В большинстве случаев на вершине стоят индюки, которые даже не понимают всю красоту и сложность проблем, с которыми имеют дело. Они-то постоянно и ввергают человечество в кризисы и мировые войны.

— Но вы ведь сами говорили, что взобравшиеся на вершину скорее сами подвластны мировым процессам, чем управляют ими, — возразил я.

— Но они единственные, кто может как-то повлиять на эти процессы. Непосредственно управлять огромными массами людей элита действительно не в силах, но ей под силу сотворить идеалы, которые заставят человечество перейти от агрессии и безудержного потребления к созиданию. В конечном счете это обеспечит и благополучие элиты.

— Однажды мы убедили народы в необходимости активно потреблять и свято чтить демократию, — заметил я. — Это обеспечило нам стабильность. Но, в конечном счете, мы получили то общество, которое вы сейчас критикуете. Какие же ценности собираетесь предложить людям вы? Неужели те, что проповедуете в школе «Небесного предела»?

— Наставить всех на путь просветления невозможно, да и не нужно. Когда чернь начинает ценить молитвенник выше хлеба, человечество ввергается в пучину религиозных войн. Мы должны исходить из насущных потребностей людей, а люди сегодня жаждут свободы и достатка лишь для себя, в лучшем случае для своих прямых потомков. Следовательно, нам нужно научить их заботится о тех, кто родится через сто и даже двести лет — только это обеспечит непрерывное развитие, только это поможет избежать экологических катастроф и социальных катаклизмов. Я думаю, и вы, так же как я, были бы счастливы подарить землянам мир и покой, а с ними развитие и процветание.

— Мечты, мечты, — вздохнул я. — А вам не кажется, что, если обеспечить людям покой и достаток, они перестанут учиться, а значит и развиваться.

— Мудрый правитель держит головы своих подданных пустыми, а желудки полными, — процитировал Гоюн Лао-цзы.

— Но мы-то с вами не правители, — улыбнулся я. — У нас другие заботы.

— Это как сказать. Капиталы, которые вы контролируете, позволяют вам влиять на экономику России, да и всего мира. Количество моих последователей все время растет. Уже сегодня, если пожелаете, я только ради забавы могу сменить правительство в Колумбии или устроить революцию в Аргентине. А завтра мои возможности возрастут многократно. Мы с вами можем изменить мир. Стоит ли упускать такую возможность?

Я испытующе посмотрел на Гоюна. Он выдержал взгляд.

— А зачем что-то менять? — медленно выговаривая слова, спросил я.

— Хотя бы потому, что этот мир катится в пропасть, — Гоюн ответил так, словно речь шла о чем-то обыденном.

— Я не люблю футуристические прогнозы, — поморщился я.

— Я тоже. Но в данном случае мы говорим не о россказнях досужих публицистов. Вы понимающий человек, поэтому я не буду долго разжевывать очевидные вещи. Общество, ставящее во главу угла потребление, неизбежно сожрет само себя. Однополярный мир обязательно закончит восстанием отсталых окраин и гибелью лидера. Империя, не имеющая соперников, вскоре ожиреет, деградирует и потащит за собой весь мир. Я не революционер, чтобы предлагать низвергнуть существующий порядок вещей. Он изживет себя сам. Я просто знаю, к чему придет человечество, и хочу отвести его от опасной черты. Вам я предлагаю участие в этой работе. Кому как не нам, мастерам, возглавить новую цивилизацию, которая возникнет на обломках старого мира?

Теперь уже Гоюн испытующе смотрел на меня. Я неспешно пил чай, чувствуя себя неуютно под его тяжелым взглядом.

— Почтенный Гоюн, критиковать существующий порядок вещей не очень сложно, — ответил я наконец. — Мир всегда был несовершенен и никогда не будет идеальным. Ни одна общественная система не может быть лучше, чем люди, ее составляющие. Предлагаем ли мы противоборство идей или зовем работать на собственное благополучие, человек все равно оскверняет мир своими недостатками. Даже в монастырях находится место властолюбию, тщеславию, корысти и похоти. В конечном счете эти пороки и приводят в наш мир беды раз от раза. Как же вы хотите очистить весь мир от греха?

— Так или иначе, этот мир должен существовать с теми людьми, которые его населяют. Но не только людская стихия толкает лидеров к тем или иным поступкам. Бывает, что сильный лидер сам задает направления людским исканиям, находит приложение человеческим страстям. Согласитесь, что от того, какой императив будет задан человечеству, в значительной степени зависит, будет оно существовать без войн и потрясений или ввергнет себя в пучину кризисов. Соответственно, от этого зависит и то, каких лидеров оно изберет себе. Будут это тираны, агрессоры или мудрецы, пасущие народы подобно рачительным пастухам.

— Пастухи — это, наверное, мы с вами? — усмехнулся я.

— Это те, кто может взвалить на себя эту миссию.

Я вперил жесткий взгляд в собеседника, но он снова выдержал его.

— И главное, — после непродолжительной паузы спросил я, — зачем его очищать? Предположим на секунду, что у нас есть возможность изменить мир. Зачем это надо мне? Зачем это надо вам?

— Неужели у вас нет никакого желания удержать мир от падения в пропасть?

Я покачал головой, глядя в глаза Гоюну.

— Я не берусь за непосильные задачи, дорогой Гоюн. У меня свои цели.

Гоюн хлопнул себя по колену и громко расхохотался.

— Ну, конечно же, князь! Вы все прекрасно понимаете, и я не должен был говорить напыщенные глупости. Пусть это будет игра, одна из тех, которые ведем вы и я! Ведь мы с вами уже отказались от пещеры отшельника, уже ввязались в войны сильных мира сего — и здесь свои правила. Если вы не идете наверх, то летите вниз, проигрываете, теряете все. Сяо Лунг мог бы отказаться, но князю Юсупову, владельцу крупнейшего в мире состояния, не к лицу оставаться в стороне. Ведь не отказались же вы сыграть на шахматной доске Германии. Две небольшие встречи в Вейсбурге — и Дармштадт перехватывает у Баварии пальму первенства в процессе объединения германских земель. При том начинает формировать пророссийский, а не антироссийский союз, как планировали в Мюнхене. И Пруссия неожиданно делает разворот и снова начинает плясать под дудку Петербурга. Только не говорите, что вы ко всему этому непричастны: человек в вашем положении просто не может не участвовать в подобных процессах. И сейчас у вас только два выхода: выступить либо в поддержку моих начинаний, либо против них. Может быть, мои идеи вам не слишком симпатичны, может быть, они в чем-то задевают ваши интересы или интересы вашей страны. Но вы ведь знаете, что тот мир, который вы хотите защищать, обречен. Вам хватило мудрости не поддержать Ли против И Чана, так сделайте следующий шаг. Если вы встанете на мою сторону, ваши личные интересы не пострадают. А Россия... Ее мировая гегемония обречена. Она должна стать вровень с остальными странами или погибнуть. Давайте вместе найдем способ сохранить ее.

— Чего вы от меня хотите? — сухо спросил я. Гоюн устремил на меня жесткий взгляд, и на меня как будто навалилась бетонная стена: всесокрушающая, подавляющая любое сопротивление. Несколько мгновений я противился напору энергии, исходившей от Гоюна, а потом отвел глаза.

— Мы должны с вами создать новый мир на осколках старого, — заявил Гоюн. — Мир, в котором не будет несправедливости. Мир, в котором положение человека в обществе будет определяться не знатностью рода и состоянием родителей, а исключительно уровнем интеллекта и духовным развитием. Это возможно. Более того, это единственный путь к спасению мира, к его процветанию. Мы пришли к новой смене эпох. Монархия давно изжила себя. Ни мудрость, ни сила не передаются по наследству, а правящие семьи со временем вырождаются. Поэтому человечество отвергло абсолютную власть наследных правителей. Теперь пришла пора распрощаться и с демократией. Толпа не может управлять судьбами мира. Ее интеллект равен интеллекту глупейшего из составляющих ее индивидов. Они всегда хотят все и сразу, вечно попадаются на посулы легкого богатства и иллюзорной безопасности. В итоге демократия оказывается лучшим способом для того, чтобы диктаторы набирали себе армии сторонников, а воротилы от бизнеса заставляли людей работать на себя за пустые обещания. Но эти обманщики не менее слепы, чем те, кого они обманывают. Они забывают, что тот, кто сеет ветер, обязательно пожнет бурю. Любой обман всегда вскрывается, и нет страшнее дурака, который осознал, что его оставили в дураках. И вот мы имеем то, что имеем: мир, стремительно идущий к пропасти. И вы знаете это. А еще вы знаете, что его можно двинуть совсем в другом направлении. Народы должны вести мудрейшие. Те, кто видят на много шагов вперед. Их предвидения всегда непонятны обычным людям. Их решения кажутся плебеям странными и нелогичными. Но только тот правитель, что пронзает взглядом грядущие десятилетия и века, способен вести народ к благоденствию. Только тот правитель, который действует исходя из нужд завтрашнего дня, способен возглавить государства и содружество наций. Будущее за мировым правительством мастеров и пророков. Таких, как мы с вами.

— Увольте, дорогой Гоюн, — натянуто улыбнулся я. — Говорить о том, что я мастер, способный управлять народами, это уж слишком большое преувеличение. А уж в пророки мне и совсем не по чину.

— Оставьте, — Гоюн поморщился так, словно я сморозил несусветную глупость. — Вы мастер боевых искусств. Вы мастерски управляетесь с корпорацией. Тот, кто обрел мудрость в малом, тот способен проявить ее в великом. А пророчества... Только для дураков это мистика. Вы должны понимать, что пророчества — это всего лишь плод развитой интуиции, большого опыта и сильного интеллекта. Тот, кто понимает, куда течет река, тот сможет предсказать, и как пройдет ее русло. Не принижайте себя. Вы один из тех мастеров, которые могли бы взвалить на себя груз ответственности за Землю.

— Вместе с вами, я полагаю? — устало спросил я. Гоюн ничего не ответил и лишь насмешливо скривил губы.

— Зачем вы позвали меня? Зачем я вам нужен? — я с трудом скрывал раздражение за показной усталостью.

— Вы знаете, какое влияние я приобрел в мировой экономике, — вместо ответа сказал Гоюн.

— Откуда мне это знать?

— Из результатов расследования, которое вы проводите вместе с полковником Маминым, по личному заданию вашего императора.

Я прикрыл глаза и сделал вид, что не расслышал его слов.

— Я приобрел блокирующий пакет в корпорации «Земля», — спокойно продолжил Гоюн. — Если объединить его с вашим, он станет контрольным. Вместе мы сможем так встряхнуть мир, что он падет к нашим ногам. Пришла пора действовать. Если бы вы были простым толстосумом или обычным отпрыском древнего знатного рода, я бы не стал вести с вами эту беседу, а обвел бы вас вокруг пальца, как обвел десятки других.

— Или убили? — перешел я в контратаку. — Лора Онасис умерла при весьма загадочных обстоятельствах...

— Я лишь следую воле мирового Дао, — Гоюн молитвенно сложил руки. — А всякий, кто идет против мирового Дао, так или иначе уничтожает себя.

— Хватит, — я изо всех сил вцепился руками в края стола. — Чего вы от меня хотите?

— Да вы ведь поняли уже все, — усмехнулся Гоюн. — Я лишь хочу добавить, что мне было бы очень печально вступать в единоборство с таким мастером, как вы. Я бы предпочел сотрудничество с вами. Подумайте, стоит ли защищать мир чванливых индюков и эксплуататоров только потому, что он дает видимость стабильности? Давайте вместе создадим новую реальность, более прекрасную и счастливую. Я не требую от вас немедленного ответа, — добавил он, выдержав многозначительную паузу. — Поживите у меня в поместье. Кристина проводит вас в вашу комнату. Я верю, что мы найдем общий язык.

Я медленно сделал несколько глотков чая, вытер губы салфеткой и поднялся.

— Благодарю вас за приятную беседу и роскошный обед. Был чрезвычайно польщен возможностью познакомиться с вами и взглянуть на ваше поместье. Оно великолепно. Но меня, к сожалению, ждут неотложные дела.

Глаза Гоюна, внезапно ставшие хищными, с новой силой впились в меня. Кажется, он уже решил, что сумел подавить мою волю и может манипулировать мной, как делает это со своими последователями. Не тут-то было. Я умел играть в гляделки и ответил ему таким кинжальным взглядом, что Гоюн от неожиданности сморгнул и отвел глаза.

— Жаль, — произнес Гоюн, растягивая слова. — Очень жаль, что вы так быстро покидаете нас. Я надеюсь, что вы в скором будущем найдете время снова посетить меня или хотя бы связаться со мной по телефону. Люди нашего уровня обязательно должны поддерживать тесный контакт. И помните: тот, кто идет против мирового Дао, теряет все и гибнет.

Я молча поклонился собеседнику, вставив правый кулак в левую ладонь. Он ответил мне тем же.

— Не утруждайте себя проводами, — сказал я. — Я найду выход.

— Надеюсь, что вы так же легко найдете и обратную дорогу в этот дом, — сдержанно улыбнулся Гоюн.

Когда я проходил через центральный холл, из боковой двери ко мне вылетел Андрей.

— Ваша светлость! — вскричал он. — Вы уже уезжаете? Позвольте мне остаться здесь. Меня согласился наставлять учитель девятой степени!

— Оставайся, — бросил я ему, не оборачиваясь. — Расчет получишь по почте.

По дороге в аэропорт я медленно выполнял дыхательные упражнения. Мысли снова обретали ясность и стройность. Я привык спокойно принимать удары и стойко переносить поражения, но удар, нанесенный Гоюном, был слишком силен, а сражение, которое я проиграл сегодня, могло привести к полному разгрому в войне. Конечно, осведомленность Гоюна оказалась полной неожиданностью для меня. Если в самом окружении императора завелся предатель, то на кого можно положиться?

Но не это ошеломило меня больше всего. Я был в растерянности оттого, что не знал, как возражать Гоюну, ведь в глубине души был согласен с большинством сказанного. Воистину, этот человек знал, кому и что говорить!

Я мысленно обратился к прошлому, ко времени ученичества у Ма. В ту пору, проиграв бой более сильному сопернику, я уединялся, собирался с силами, анализировал причины былых неудач, готовился и вновь бросал вызов. Я поступал так до тех пор, пока не превзошел всех живших в доме мастера учеников...

Я печально улыбнулся. Если бы все было так просто! Воистину, прав был наставник, когда говорил: «Ушу — это упрощенная модель жизни». — «Слишком упрощенная», — добавил я про себя.

Как сражаться с противником, который видит тебя насквозь, читает самые сокровенные твои мысли, даже те, которые ты гнал от себя сам? Да и враг ли он? А что если он, напротив, верный союзник? Что если будущее действительно принадлежит таким, как мы?

Мне вдруг захотелось опереться на что-то твердое, прикоснуться к чему-то правдивому, чистому. Но куда пойти, кому доверять? Власть имущим не с кем поговорить по душам, даже браки мы заключаем не по любви, а по расчету. Чувства убиваются в угоду интересам, а я уже и забыл, когда в последний раз разговаривал с кем-то не ради выгоды, а просто потому, что меня интересовал собеседник. Мне было некуда идти.

Некуда?

Неожиданно для себя самого я поднял трубку спутникового телефона, быстро нашел нужный номер в электронном ежедневнике (слава богу, не стер!) и торопливо набрал его. Юля ответила почти сразу.

— Здравствуй, это я, — сказал я почему-то охрипшим голосом.

Последовала длинная пауза.

— Решил вспомнить бедную девушку из провинции? — насмешливо спросила она наконец.

— Юля, ты нужна мне.

Наверное, мой голос звучал как-то странно, потому что она сразу изменила тон.

— С тобой что-нибудь случилось?

— И да, и нет. Ты нужна мне. Пожалуйста, ты можешь приехать?

— Куда? — тут же спросила она.

— У меня есть имение под Москвой. Извини, не хочу называть его. Я говорю по открытой линии. Через двенадцать часов я буду там. За тобой приедет мой шофер.

— Хорошо, — согласилась она.

— Может, у тебя есть какие-то неотложные дела? Я могу...

— Не надо. Присылай своего шофера. Я останусь сколько нужно.

Часть 2
Притаившийся дракон

Глава 13
В ДЕРЕВНЕ

Я сидел на постели и разглядывал спящую Юлю. За окнами, над деревьями с пожелтевшей листвой, хмурое небо готовилось пролиться мелким осенним дождем. Очередное утро выдалось хмурым и прохладным, но плохая погода не портила мне настроения. Впервые за долгое время я вырвался из привычной суеты, из душного города, и теперь упивался тишиной и царившим вокруг покоем, впитывая в себя живительную силу полей, лугов, лесов. Такое со мной бывало и раньше, но я давно не уезжал из Петербурга так далеко и так надолго.

И было в этой моей добровольной ссылке нечто новое... а может быть, древнее, но такое давно забытое? Я довольно рано превратился из романтика в закоснелого циника, мне давно уже стало казаться, что само слово «любовь» сделалось достоянием легенд и мифов. Своих женщин я привык называть про себя половыми партнерами, а привязанность к ним считал странным анахронизмом. Я никогда не сдерживал своих инстинктов и думал, что чем больше обворожительных дам мне удастся затащить в постель, тем будет лучше; длить отношения с моими любовницами я не стремился. Даже семью я создавал, следуя не привязанности, а политическим интересам рода и обычаю людей своего круга. Неудивительно, что эта попытка закончилась полным провалом: не то чтобы я или моя супруга оказались не созданными для семейной жизни, а просто случилось так, как, наверное, и случается в большинстве семей. Лена попыталась сделать меня таким, каким представляла себе супруга — отпрыска знатного рода, входящего в тридцатку богатейших людей планеты, влиятельнейшего вельможу империи. А я оказался слишком несговорчив, слишком привязан к своему образу жизни.

Сколько женщин прошло с тех пор через мою постель? Они были разные, происходили из самых разных сословий, но ни разу я не позволял нашим отношениям продлиться сколько-нибудь долго и никогда больше не искал себе постоянную спутницу жизни. Я всего лишь воплощал свои фантазии, отдавая взамен то, чего хотели женщины: страсть, деньги, дорогие подарки... Только завладеть собой я не позволял ни одной из них и никогда не стремился проникнуть в их души. Кажется, моих дам это устраивало.

Я и не предполагал, что с Юлей все сложится иначе. Обеспечив ей небольшое состояние, я вежливо, но твердо дал понять, что наши отношения подошли к финалу. Она приняла мое решение без слез и истерик, без длинных объяснений, и мне казалось, я вычеркнул ее из своей жизни...