Чтение 12–й страницы книги ~Долгий путь в лабиринте~

лица отросшую щетину. Дважды перечитал оказавшийся на платяном шкафу
заляпанный чернилами толстый том "Истории Дома Романовых".

На пятый день хозяин явился в обычное время, но не прошел к себе,
а зажег папиросу и уселся в кресло против валявшегося на кушетке
гостя:

- Ваше пребывание в Петрограде заканчивается. Ночью вы уедете.
Документов менять не будем - они у вас хорошие. Кое-что дополним. Вот
членский билет. Теперь вы состоите в партии левых эсеров.

- Зачем это? - Лелека спустил ноги с кушетки, взял документ,
повертел в пальцах.

- Затем, что в ЧК могут работать только большевики и члены вашей
новой партии.

- Я буду работать в ЧК?

- Поразительная догадливость! - хозяин квартиры не скрывал
иронии. - Да, вам доверят эту почетную службу. Покажите себя как можно
лучше.

- Вы тоже левый эсер?

- Вот именно, тоже, - усмехнулся собеседник. - Но к делу. Поедете
на юг, в город, о котором я уже говорил. Здесь, на этой бумаге, адрес
и фамилия человека, к которому вы явитесь. Запомните, а бумагу
сожгите. Итак, приедете, назовете себя. Он уже оповещен, ждет. Там
создается уездная ЧК. Работать будете не жалея сил, с полной отдачей.
Я не шутил, когда говорил, что надо как следует показать себя. Короче,
должны понравиться. Спустя месяц-другой разочаруетесь в эсерах, в том
числе и в левых. Порвете с ними и станете большевиком.

- Я не совсем понял...

- Понимать нечего. Требуется выполнить все в точности. Вы нужны
именно в таком качестве. Посему действуйте активнее. Когда
понадобитесь, вас найдут.

- А деньги? - сказал Лелека. - Я совсем без средств, мне
сказали...

- Торопитесь! - прервал его собеседник. - Неужели вас отправят
без средств?

Лелеке были переданы деньги и ордер на посадку в эшелон. На
ордере стояла подпись: "Товарищ председателя ВЧК Александрович".

- А кто председатель? - спросил Лелека.

- Феликс Дзержинский. Остерегайтесь его.

- Понял. - Лелека ткнул пальцем в подпись на ордере: - А этот?

- Александрович наш человек.

- Вон как! - Лелека с уважением посмотрел на хозяина квартиры. -
Хорошо работаете.

Собеседник не удостоил его ответом, встал и прошел к себе в
комнату.

Лелека выполнил задание. Более того, когда четыре месяца спустя
город заняли немцы, он ушел в подполье вместе с другими чекистами.
Поначалу положение, в котором он оказался, его забавляло, но потом
стало беспокоить, тяготить. В его руках были сведения о большой группе
подпольщиков, а он бездействовал, следуя строгому приказу - ничего не
предпринимать по собственной инициативе.

Он терзался сомнениями: ведь хозяева не смогли бы разыскать его,
даже если бы и хотели, - подпольщики были хорошо законспирированы. Как
же быть? Донести на большевиков? Но тогда он и сам окажется под
ударом: где гарантия, что его не прикончат вместе с другими?

Однако даже если бы все обошлось, как агент он был бы потерян:
подпольщик, вышедший невредимым из контрразведки оккупантов,
безнадежно скомпрометирован в глазах большевиков. А руки у них длинные
- везде достанут...

И Лелека не решился действовать. Тем более что из центральных
районов страны стали просачиваться сведения о том, что готовится
всеобщий мятеж против Советов.

Вскоре слухи подтвердились. Вечером 6 июля немцы в городе
переполошились. На перекрестках улиц встали усиленные патрули с
пулеметами. Отряды оккупантов прочесывали квартал за кварталом, сгоняя
задержанных в комендатуру. На пустыре за привозом гремели залпы - там
расстреливали.

Утром причина тревоги выяснилась. Германская комендатура
выпустила листовку. Сообщалось, что в Москве "головорезами из ВЧК"
убит германский посол Мирбах.

Спустя неделю в город тайно пробрался Андрей Шагин, месяц назад
уехавший по делам в Москву. Саша привела к нему нескольких чекистов,
среди них Григория Ревзина и Лелеку.

- Мирбаха убили фальшивые чекисты, провокаторы, - сказал Шагин. -
Короче, левые эсеры. Одного из них направил на работу в ВЧК
центральный комитет этой партии. А тот протащил в ВЧК сообщника. Их
фамилии - Блюмкин и Андреев. Первого быстро раскусили - месяца не
проработал, как был отстранен от должности... И вот оба они являются в
германское посольство, предъявляют документ на право встречи с послом:
написано на бланке ВЧК, подписи Дзержинского и члена коллегии
Ксенофонтова, печать. Словом, все честь по чести.

- Подпись Дзержинского и печать? - переспросила Саша. - Не
ошибаешься?

- Подписи оказались подделанными.

- Разумеется, и печать тоже, - сказал Лелека. - Вот ведь какие
негодяи!

- Печать была правильная.

- Как же так? - пробормотал Ревзин. - Бланк, понимаю, могли
достать. Но печать?

- Она хранилась у товарища председателя ВЧК, тоже левого эсера...
Поняли теперь, что к чему? В Мирбаха стрелял Блюмкин. Тот был ранен,
пытался бежать. Тогда в него швырнули бомбу. Убийцы выпрыгнули из окна
- на улице их ждал автомобиль с работающим мотором.

- Все предусмотрели, - сказал Ревзин.

- Какая же цель этого? - спросила Саша. - Чего они добивались,
Андрей?

- Цель - спровоцировать немцев на военные действия. Чтобы те
оккупировали всю страну. Эсерам, видимо, показалось недостаточным, что
германские войска захватили Украину... Но и это не все. Акция в
германском посольстве была как бы сигналом - в тот же день в Москве
начался мятеж эсеров. Предатели укрепились в центральной части города,
захватили здание ВЧК, главный телеграф... А что вышло? На второй день
мятеж был ликвидирован. Главарей - к ногтю.

Лелека выпрямился, сжал кулаки. Встретившись взглядом с Сашей,
сердито покачал головой.

- Мерзавцы! - проговорил он.

- Вот и ты был левый эсер, - сказала Саша. - Хорошо же начинал
свою жизнь.

- К счастью, порвал с ними, - Лелека простодушно улыбнулся. -
Вовремя порвал, будь они прокляты!

- Будто знал, чем они кончат, - вставил Григорий Ревзин. - Хитер
ты, однако.

Конечно, Саша и Ревзин сказали все это в шутку. Ревзин даже
дружески хлопнул по плечу Лелеку.

Тот продолжал улыбаться. Но в эту минуту решил, что при случае
разделается с обоими.

ПЯТАЯ ГЛАВА

Если второй день нет ни капли воды, чтобы утолить жажду, а над
головой небо с белым сверкающим солнцем и негде укрыться от зноя, от
горячего сухого ветра - забываются все другие лишения, притупляется
боль самых мучительных ран. Пить, только пить! Набрести на ручей,
погрузить в воду пылающее лицо, руки, грудь, всего себя до кончиков
пальцев натруженных ног!..

Саше кажется: он где-то здесь, совсем рядом, этот ручей, стоит
лишь перевалить через гребень соседнего кургана - и глазам откроется
яркая зелень и влажный песок оазиса, бьющий из-под камня крохотный
родничок, весь в густой осоке, в кустах можжевельника...

Она лежит на дне неглубокой ложбины, лежит на спине, не двигаясь.
Утром еще было терпимо - солнце стояло низко, светило из-за головы.
Теперь лучи бьют в глаза, в грудь, в живот - портфель под платьем
горяч, будто полтора пуда золота и бриллиантов плавятся в нем, вот-вот
растекутся по телу.

Путники пришли сюда перед рассветом. Шагин помог Саше лечь
поудобней, сам тотчас же уполз в степь. Но он и на рассвете минувшего
дня искал воду...

Проклятый портфель! Если б можно было снять его - хотя бы
ненадолго, на один только час!..

На первом привале Саша распустила узел веревки. В тот же миг она
едва не лишилась сознания от боли. Она уже в самом начале пути
чувствовала: ноша ерзает, царапает тело. Не придала этому значения.
Теперь наступила расплата - грубый портфель в кровь натер кожу на
животе. Но в первый день, превозмогая боль, она все же сняла ношу.
Шагин спрятал портфель в стороне.

И почти тотчас послышался стук копыт, донеслись голоса. Четверо
всадников с карабинами поперек седел проехали шагах в двадцати. Возьми
они чуть левее, путники оказались бы у них на дороге. Затаившись,
чекисты видели: конники то и дело приподнимались на стременах,
озирались по сторонам.

- Ищут кого-то, - сказал Шагин. И прибавил, пряча глаза, словно
извиняясь: - Придется подвязать портфель.