Тогда Андрей вновь совершил путь к стеллажам с книгами и открыл медицинскую энциклопедию на букву «Э». Однако статьи про «эндорфины» там не нашлось.
На вопрос, что же сегодня Главное, книги, тем более, не могли ответить.
Однако вопросов было много, на любой вкус – выбирай и играй с ними хоть до вечера. До ночи. Необходимость поисков Зои почему-то поблекла, вытесненная странным лихорадочным ожиданием (если честно, Андрей попросту не видел, что еще можно предпринять). «Мозг, переполненный информацией, отказывается принимать решение», – вспомнился диагноз врача-психиатра. Золотые слова. Перегруженный рассудок одолевала нелепая уверенность, что время заметно ускорилось – вероятно, это новое ощущение было связано с тем, что, на самом деле, время замедлилось. Парадоксы военного времени. Андрей взял блокнот с телефонными номерами и вернулся к аппарату – к единственному предмету, связывающему его с реальностью.
Патронажная сестра, обслуживающая бабушку Ульяну, не удивилась. Словно готовилась, что ей позвонят. Только напряглась, спешно одев защитные доспехи. Имена, вспорхнувшие из могилы, вызвали вполне естественную реакцию – струной натянулись голос, провода, вся линия подземных коммуникаций. «Да-да, помню… Вас я тоже помню… Нет-нет, не помешали…» Женщина выслушала подготовленные Андреем вопросы: знает ли она, в какой аптеке у бабули была знакомая, не знает ли, каким лекарством бабуля лечилась а то, может, рецепт случайно остался? И ответила очень просто: «Попробую вспомнить». Несуразность этого телефонного звонка была очевидна, никакой «знакомой», разумеется, не существовало, но другой ловушки Андрей не смог придумать. Вывалить на подозреваемую лавину слов – лишь бы неожиданно и много, авось проговорится. Правдоподобность не важна, важна ответная реакция. Кто покупал лекарство «Манинил-5» – вот в чем цель проверки. «Попробую вспомнить». Неужели надежды не оправдались? Женщина помолчала и справилась сама: «А в чем, собственно, дело?» Однако еще более несуразные объяснения, связанные с болезнью Зоиной бабушки, слушала явно невнимательно, с трудом вникая в смысл, вздыхая с какой-то затаенной тоской. Когда же Андрей добавил непонятно зачем: «Вчера, кстати, бабулина годовщина была…», она вдруг сказала: «Вы, наверное, из-за денег звоните, да?» Хороший вопрос, прямой. Но совсем не тот, какого ждали (а какого, кстати, ждали?). Собеседник опешил – из-за денег? Ну да, из-за пенсии. Патронажная сестра пенсию за бабулю получала и в последний раз тоже получила, отдать только забыла родственникам, целый год собиралась позвонить и сообщить, да все некогда, вы же понимаете… Ох, как ей было неловко. Даже жаль человека. Целый год ходить в должниках у покойницы, жить в состоянии вечной готовности к такому звонку, то забывая, то вспоминая о своем падении… Андрей попрощался с ней вежливо, уверив, что ничего страшного, никаких претензий. Патронажная сестра, в свою очередь, уверила, что долг вернет с лихвой, учтет инфляцию и все такое, короче, расстались почти деловыми партнерами.
Следующий звонок был к соседке, много лет назад приятельствовавшей с бабушкой Ульяной. Все по плану! И снова результат оказался далек от запланированного. Андрей применил тот же прием: оглушить жертву нелепыми вопросами, получить ответное лепетание, после чего решить – КТО?
– Мы ищем одну бумажку, – начал объяснять он, когда был опознан и признан. – Вот, решили позвонить вам…
– Бумажку? – откровенно испугалась пожилая женщина.
«Чего там?» – вмешался далекий мужской голос. Очевидно, сын, который «не дурак». Она зашипела в сторону, зажав микрофон ладонью: «Тихо, это насчет квитанции!» Плохо зажала, ладонь была немощная, дряблая. «Я же тебя предупреждал! – глухо застонал мужчина. – Дура жадная! Какой позор!»
– У моей жены есть бабушка такого же возраста, как и бабуля была, и тоже больная… – продолжал объяснять Андрей, несколько растерявшись. Он собирался изложить свою легенду – про аптеку, про хорошее, но неизвестное лекарство, про потерянный рецепт, но слушать его почему-то не захотели.
– Ну и что, что больная! Я тоже, например, больная!
Вот именно, и нечего тут напраслину возводить! Соседка неожиданно перешла в наступление, оправившись от подлого удара. Не на тех напали, господа!
– Вашей матери, молодой человек, говорила и вам повторю – я не знаю, в какое ателье Ульяна сдала свою шубу, и квитанцию в глаза не видела…
Так и представлялось, как она стоит, уперев кулак в складчатый бок, и гневно работает вставной челюстью. Только голос ее выдавал – дрожал сильнее, чем того требовало благородное негодование.
Разговор закончился к обоюдному облегчению собеседников.
Желание пользоваться телефоном на этом также иссякло. Андрей больше не мог. Просто не мог. Вообще, в целом. Спать не мог, поскольку требовалось немедленно что-то делать; думать – поскольку туман в голове давно приобрел вещественную тяжесть; даже принимать пищу не мог – ненавистные фарфоровые зубы совсем измучили десну. Время все ускорялось и ускорялось (или наоборот, замедлялось?). Подступала ежевечерняя температура. Лечение было забыто, многочисленные процедуры заброшены. «Изменить ситуацию, – догадался Андрей. – Срочно, иначе чокнусь. Раздавить бутылку и забыться…»
Он сдался и пошел на улицу.
Он пошел вовсе не в ларек, вовсе не за водкой. Плохо закрепленный груз отвратительно перекатывался в голове, откликаясь на каждый шаг – Андрей старался двигаться плавно и поменьше крутить шеей. Температура подступала, время ускорялось. Аспирин кончился – ни одной упаковки. Его путь лежал в аптеку. Это здесь, недалеко, можно пешком. На улице было странно, непривычно, очень светло. Вокруг происходила жизнь – сама собой, без какого-либо участия выползшего из норы чужака. «Ну, что ты, в самом деле, так по себе сохнешь? Мир не перестанет вертеться, когда ты сдохнешь…» – выпрыгивала красивая песенка из чьей-то тесной форточки. Андрей не пожалел денег, купил в аптеке настоящий аспирин – фирмы «Байер», не всякий там «беларусь-токсин» для нищих. Шикарная зелено-белая коробка. Средство против «ломок», самый что ни на есть «кайф» – только больной-легочник способен это оценить… Андрей не сразу вошел в свой подъезд. Сел на скамейку, разглядывая купленное лакомство – предвкушая.
Он пытался хоть чуть-чуть притормозить время.
«А ведь у патронажной сестры, так же, как и у подруги соседки, были вполне определенные мотивы желать смерти бабушки Ульяны, – размышлял он. – И не нужно притягивать за уши версию с кражей монеты. Причем здесь монета? Одна женщина зажилила у покойной персональную пенсию – по тем временам ощутимые, весомые деньги, тем более, для государственной няньки. Вторая, оказывается, вообще провернула хитроумную операцию! Была у бабули каракулевая шуба, очень старая, которую ей подарил еще в шестидесятых годах некий друг. (После смерти деда, что тут особенного? У каждой женщины должен быть друг.) Так вот, незадолго до собственной смерти бабуля решила отдать шубу на реставрацию и, вероятно, сделала это. Увы, так и не удалось выяснить, кто и в какое ателье отнес ее любимую вещь. Ни квитанции, ни домашних записей не сохранилось. Шуба пропала. Впрочем, год назад никто поисками всерьез не занимался, не до того было. Теперь же… „Подруга“, называется, – с ненавистью вспоминал Андрей недавний телефонный разговор. – Дура жадная. Неужели она? Неужели из-за шубы?»
Но почему рецепт и аннотация оказались в старой сумке – здесь, в этой квартире? Емкое слово «дура» забавным образом переключило его мысли. Где же Зоя? Вновь в груди опустело, вновь горечь подступила к горлу. Стоп, не увлекаться черными фантазиями, не давать волю воображению! Плюнуть и растереть… «Компания». О какой компании говорила подруга Оля из Пскова? Зачем ей было врать и, тем более, зачем стала бы врать теща? Несколько минут Андрей мусолил эти стершиеся от долгого употребления вопросы, зациклившись на слове «компания». Пока, наконец, не вспомнил про Сашу. Точнее, про его гадостные намеки в первый визит – откуда он мог что-то знать о Зое, почему удивился ее отсутствию?
Размышления прервались не совсем обычным образом. Мимо проезжали автомобили, не требуя от сидящего на скамейке и доли его внимания – привычнейший атрибут городской улицы. Человек следил за их движением бездумно и слепо. Но когда вдалеке появилась «Волга» оранжевого цвета, он невольно включился в дорожную обстановку.
Оранжевая «Волга» – одно это способно привлечь внимание. Указанные машины не бывают оранжевыми. Черными, белыми, либо раскрашенными в цвета такси. В крайнем случае, вишневыми или синими. Но дело не только в цвете. Когда автомобиль пролетал мимо (скорость была не маленькая), Андрею показалось, будто кто-то на переднем сидении, рядом с водителем, пытается спешно опустить стекло, машет руками в образовавшуюся щель и неразборчиво кричит. Стекла машины были заплеваны уличной слякотью: не разобрать, кто там балуется. Очевидно, эпизод не имел никакого отношения к Андрею, однако короткая передышка на этом закончилась.
Он встал, потому что его уже знобило, и погнал себя домой «Лечь в постель, – думал он, поднимаясь по лестнице, – выпить аспирин и забыться…»
«Моя жена – торговка, – думал он, открывая дверь. – Торговка, да еще в компании. В компании…» Не давало ему покоя это слово, не выходило из больной головы, плотно застряло в тумане.
Он уже придумал, что будет сейчас делать.
Прежде чем проглотить вожделенную таблетку, даже прежде чем раздеться, Андрей выудил из пиджака в платяном шкафу записную книжку. Телефон Веры был записан на букву «В». Фамилию Сашиной женщины он в свое время не спросил. Да и телефон записал просто из вежливости, не предполагая, что это когда- нибудь пригодится.
– Здравствуйте. Можно попросить Веру?
– Ой, вы знаете, Веруня уже спать легла.
– А Саша?
– Саша на работе.
Голос в трубке был женский. На фоне других женских голосов. В помещении оглушительно галдели, не давали нормально поговорить, тогда собеседница крикнула: «Да тише вы! Здесь по делу звонят!»
Андрей собрался с духом и спросил:
– Простите, а Зои у вас случайно нет?
– Сейчас посмотрю, – как ни в чем не бывало пообещали ему. И снова крикнули: «Эй, девки, Зойка там?» Кто-то ответил: «Зойку уже погрузили!»
– Так что, значит, Зоя уехала, – весело сказала женщина. – Встречайте с музыкой.
– Какая фамилия у вашей Зои? – заорал он в короткие гудки. Абонент уже отключился.
Андрей не стал перезванивать. И так было ясно – если не все, то почти. Разгадалась одна из тайн, одна из маленьких, скучных тайночек, превративших сегодняшние ночь и день в полосу нескончаемых снов. Ясность подарила облегчение. «Торговка!» – это чудесное слово пело и плясало вместе с глупой улыбкой на лице. Никакого Шлемы не существует, никаких мужиков, сплошные бабы. «Крепкие, деловые, жутко смотреть», – как выразился Саша. Банда.
Андрей разделся и с наслаждением выпил аспирин, чуть ли не смакуя. Он точно знал, что теперь сможет заснуть – достаточно лечь, опрокинуться головой на подушку, выпуская туман на свободу – он даже в спальню вошел, готовясь к этому священнодействию. Он перестал мучительно искать Главное, оставил в покое и прочие вопросы, истощившие разум до последнего края. Но вихрь крутился. Время неслось вскачь (или вовсе остановилось?).
Позвонил некто – слава Богу, по телефону, а не в дверь. Назвался Виноградовым, частным детективом, номер лицензии такой-то. Проинформировал, что представляет интересы господина Школьникова Ефима Марковича, и попросил Зою. «Зачем?» – напружинился Андрей. Да просто побеседовать, волноваться не о чем. Опять оно, это сакраментальное: «Просто побеседовать». СакраМЕНТальное! «Шли бы вы все,» – подумал Андрей, вслух выразив ту же мысль, но в более интеллигентных формах. Почему, ничего толком не объясняя, они требуют что-то от других? И что им всем вообще надо?
– Надо встретиться, – ничуть не смутился частный сыщик. – В первую очередь, с вашей супругой, но вы, разумеется, тоже можете присутствовать. Время и место по вашему выбору. Лучше бы сегодня, если нет возражений…
Есть возражения, есть! Зачем встречаться, зачем с супругой?
– Ну, так вы ведь, наверное, уже знаете, – сказал напряженный голос в ухе, – что случилось у нашего нанимателя…
– Откуда я могу это знать! – выхаркнул Андрей вместе с мокротой, закашлявшись от возмущения. – Если вы меня так проверяете, то глупо, понятно? Вы, и этот тоже, до вас…
– Кто? – сразу спросил милиционер-индивидуал. Прекрасная реакция.
– Из уголовного розыска один звонил. Ему я не имею права отказать, а вам запросто. Тем более, жены дома нет, и когда будет, неизвестно. – Он повесил трубку. Да, запросто. Пусть подавятся гудками, сыщики частные-несчастные.
До кровати Андрею добраться не дали. И не снимать трубку он не мог себе позволить – вдруг жена позвонит? Однако телефон выдал новый голос, не Виноградова. Еще более напористый.
– Филатов беспокоит, руководитель частного сыскного агентства «Петербургский детектив». Мой заместитель доложил, что вы наотрез отказываетесь с нами встречаться. Вероятно, произошло какое-то недоразумение. Если мы вас чем-то обидели, я приношу извинения от имени предприятия…
– Убогого легко обидеть, – пошутил Андрей. – Вы мне сначала объясните, о чем пойдет разговор при встрече и почему нельзя по телефону. А там посмотрим.
Почему нельзя по телефону? Можно, конечно. Но разговор хотелось бы сделать непринужденным, легким, обоюдоприятным. Что здесь удивительного?
– Посадить против света и заставить снять очки, – шутил Андрей все громче, все неудержимее. – Наблюдать за моими зрачками, движениями моих рук и ног, чтобы поймать, когда я лгу. Угадал?
Забавные у господина учителя представления о работе частных детективов. Но понимает ли господин учитель, что о его странном отказе побеседовать – «просто побеседовать…» – будет немедленно доложено нанимателю?
Еще бы не забавные! Воздух электризовала неуместная, колючая веселость.
– Неужели так трудно объяснить, что случилось? – постарался не засмеяться Андрей. – Неужели тайна следствия может принимать такие уродливые формы?
– Коллекцию украли, – зло сообщил руководитель сыскного предприятия. – Вы знали о коллекции Школьникова? Ваша жена не могла не знать, а вы лично?
– Какой коллекции?
Смех превратился в кашель. И обратно. О коллекции монет, какой же еще. Значит, Ефим Маркович был нумизматом? И был, и есть. И, вероятно, будет, судя по накалу его огорчения. Андрей захохотал: значит, великий логопед монеты любил, жить не мог без этих звонких штампованных подружек? Андрей хохотал так, что затошнило. Щелочная слизь забила трахею, говорить он больше не мог. Значит, Шлема, помимо секретов спасения неизлечимых детей, бережно хранил и россыпи драгоценных серебряных кругляшков? Немецкие талеры середины семнадцатого века, очевидно, тоже хранил? Хранил и сберегал. Сберегал он, значит, сберегал, а кто-то умный пришел и все забрал? Каков сюжет! Хохот отпустил жертву, лишь когда обнаружилось, что телефон молчит.
Руки были пусты: трубка лежала на рычагах. Когда Андрей сделал это? Память не оставила концовки разговора. Он сидел в прихожей, уже не смеясь, не кашляя. Просто ждал, понимая, что руководитель сыскного предприятия обязательно позвонит снова или поручит столь щекотливое дело своему верному заместителю, не желая больше пачкаться. Ему было все равно. Очередная тайна раскрылась. Очередная разгадка – прямо-таки косяк разгадок пошел, бей гарпуном любую. Аспирин уже действовал, был хорошо, тепло, спокойно. Седуксен можно не пить, и так справились, выдержали…
Позвонил Шлема.
Сам!
Сплетни о его плохом состоянии оказались сильно приукрашены, или же он профессионально держал себя в руках. Доктор психологии, как-никак. К тому же разговаривать с ним не понадобилось, слова текли только в одном направлении: Ефим Маркович произносил монолог. Это было очень удобно, потому что хохот застрял в горле, готовый в любое мгновение вызвать кашель и тошноту.
Очевидно, «нанимателю» действительно доложили о вызывающе подозрительном поведении объекта и спросили, что бы оно могло значить? Ефим Маркович не сомневался в ответе. «Мои юные друзья, – сказал он, – я все понимаю и не сержусь…»
А если даже и сердится, это никоим образом не повлияет на взаимоотношения интеллигентных людей. Возникшую проблему, вернее, не очень ловкую ситуацию, разрешить легко. Фамильная монета должна оставаться у настоящих владельцев – он, коллекционер Школьников, с этим смирился и на этом настаивает. Он честный человек, чужого ему не надо. Коллекция также должна вернуться к настоящему владельцу – к нему. Пусть торжествует справедливость. Юные друзья Ефима Марковича сообразили, о чем речь? Суть компромисса такова: похитители возвращают ему коллекцию без того самого талера, он же в свою очередь обязуется… Только не надо ничего говорить! Надо слушать и думать… Итак, он обязуется и дальше заниматься с девочкой Алисой, не выставляя дополнительных условий оплаты. Он, являясь честным человеком, не хочет крови, он хочет вернуть свою коллекцию… Как вернуть? Как угодно – подбросить, например. Куда? Куда угодно – хоть в багажник машины. Правда, в машине сигнализация. Ну, придумайте что-нибудь сами, у вас ведь головы хорошо работают. И, пожалуйста, не надо сейчас ничего говорить, никто не собирается ловить удачливых похитителей на неосторожном слове! Правда, чтобы внести окончательную ясность, необходимо кое-что добавить. Ограбленная и убитая горем жертва оставляет за собой право обратиться по истечении некоторого времени за помощью к друзьям. Нет, не из частного детективного предприятия, а к специалистам-смежникам. Это не угроза, а так – небольшая справка.
– Я сам во всем виноват. Надеюсь, никаких обид? – отвлекся, страдальчески вздыхая, Ефим Маркович. – Опять же, не надо ничего отвечать, мои юные друзья. Остановимся на том, что самый виноватый из нас – я…
Виноват, прежде всего, в том, что не раскрыл владельцам монеты ее истинную ценность, просто взял этот «гонорар» и был доволен. Был счастлив, если откровенно. Молчание в определенных ситуациях – тот же обман, но у Ефима Марковича есть оправдание! Поверьте на слово, друзья. В истинной ценности «гонорара» он сам разобрался не так уж давно. Хотя, ясное дело, работать над атрибуцией монеты уже не пришлось, не было необходимости. «Атрибуция» – это высший пилотаж. Это долгое и кропотливое выяснение, где, когда и кем была чеканена монета, определиться с которой обычными способами (по литературным источникам или по совокупности надписей на самой монете) не удалось. Так вот, в данном случае информации предостаточно – спасибо Зоеньке, рассказавшей старику, каким образом столь удивительный предмет попал в простую советскую семью. Что мы в результате имеем? Государство, где монета была чеканена (герцогство Бавария); город (Байрейт); монетный двор…
Андрей отнял трубку от уха. Очередная тайна стремительно обретала четкие, законченные очертания. «Истинная ценность» – красиво звучало, скакало долгим эхом по будущей чековой книжке – с нуля на нуль, с нуля на нуль. Он вновь прислушался.
– Я готов исправить ошибку, чтобы вы не думали о старике плохо, – торопился Шлема, открыто нервничая. Психиатр-нумизмат. Сел на своего конька, нашел время. – Надеюсь, вы поймете и поверите, что мной двигал не беспринципный фанатизм типичного коллекционера…
Из ума выжил, «старик». Неужели надеялся, что похитители зачтут его искренность, оценят проделанную им работу? «А кто, собственно, похитители? – удивился Андрей. – Что там Шлема наговорил про какие-то „компромиссы“, про „друзей-специалистов“?»
– Итак, что мы имеем? – рассуждал логопед. – Год, выбитый на аверсе (лицевой стороне монеты) в сочетании с легендой (латинская надпись по окружности «Господи, сохрани нас в мире») указывали на то, что талер чеканен во славу Версальского мирного договора. Это совершенно очевидно. На реверсе, то есть с обратной стороны, помимо католического креста, присутствуют изображения глаза (Всевидящее Око, как символ Бога-Отца) и голубя (символ Духа Святого), что означает желание эмитента придать выпуску талера сакральный смысл. Кто же он, монетный сеньор? Многопольная геральдика на аверсе не отвечает на этот вопрос. Что интересно, гербы аббатств уживаются с гербами феодалов, причем, и те, и другие связаны с графством Верхний Пфальц. Если монета выпущена по приказу Максимилиана, герцога Баварского, получившего, согласно Вестфальскому миру, Верхний Пфальц и титул курфюрста, то почему она чеканилась не в Мюнхене, а в Байрейте?..
«Что Шлема вбил себе в башку? – ужаснулся Андрей, когда чувство удивления подвинулось в его душе, освобождая место для других чувств. – Какая, к черту, коллекция?! Зачем он позвонил сюда?»
Ни хохота, ни даже крохотного вымученного смешка уже не осталось в его горле.
– Есть одна гипотеза, касающаяся правления Кристиана Эрнеста. Действительно ли монету хотели выпустить в 1648 году? – лихорадочно рассуждал педагог-логопед.
«Свихнулся, – с ужасом думал слушатель, теряя ощущение реальности. – „Друзей“ своих прислать собирается. Мало мне было Саши, да?» Похоже, что сегодня к Андрею проявляли интерес одни чокнутые, а нормальные люди куда-то запропали. Лишь он сам был психически здоров, к сожалению. «Никакой наркоман-алкоголик не считает себя больным…» – плавали по квартире отзвуки давно выключенного радио.
– Хотя все это вам наверняка не интересно, – говорил Шлема. – Возвращаясь к вопросу о стоимости вашей монеты, должен сообщить со всей откровенностью…
Итак, настало время откровенности. Какое же тогда время было раньше? Помимо термина «атрибуция», существует еще и «определение монеты», то есть поиск в специальной литературе описания или фотографии уже найденных аналогов. Так вот, определение нашего талера не дало результатов! Длительный, кропотливый труд, между прочим (это к вопросу об оправданиях). Наша монета относится к группе памятных, выпущенных к определенному событию. Но сведений, что такая конкретная монета когда- либо выпускалась, нет. Остается предположить, что был только пробный выпуск – всего несколько штук. И дальше этого дело почему-то не пошло. Что, кстати, подтверждается степенью сохранности монеты. Она не была в обращении, не имеет ни малейших дефектов, мало того, сохранила первоначальный блеск, что является высшей степенью сохранности. Можно только поздравить ее нынешних владельцев – истинных владельцев! Памятная монета, да еще и пробная – это сокровище. Сколько их было отчеканено? Где остальные? Почему дальнейшую эмиссию остановили? Очень интересно. Но так или иначе, получается, что редкость нашей монеты, вполне вероятно, квалифицируется как R-9, то есть попросту уникальная…
– Извините, тут ко мне в дверь звонят, – оборвал Андрей монолог.
Конюшевский Владислав
Глуховский Дмитрий
Лукин Евгений
Березин Федор
Витковский Евгений
Посняков Андрей