Чтение 12–й страницы книги ~Маньяк по вызову~

- Черт! - ругнулась я. - Да это же просто.., дурдом какой-то! Пьяная вакханалия!

- Вот именно, - с готовностью подхватил поэт-песенник, словно только и дожидался моей подсказки, - и я предлагаю ее продолжить! Будем пить, пока на нас не снизойдет озарение и мы не поймем, кто из нас маньяк! - Широкорядов похабно захихикал.

- Ура! - пьяным голосом подхватила Нинон, у которой после всех пережитых потрясений крыша съехала окончательно и бесповоротно.

Глава 22

Стоит ли уточнять, что мы с Нинон так никуда и не уехали. Зато Сенины поминки удались на славу. Нинон и Широкорядов допили оставшийся спирт (не без моего посильного участия, впрочем). Именно посильного, ибо я мужественно приняла удар на себя, все еще надеясь, что мне удастся направить Нинон на путь истинный. Однако, как я ни старалась, так ничего и не добилась. А примерно через час Нинон была уже не только нетранспортабельна, но и практически недвижима. Зато меня - удивительное дело - хмель не брал, в отличие от той позорной истории, когда я заблевала всю машину несчастному банкиру. Мое счастье, что убитый горем Остроглазов не обратил на это внимания, не до того ему было. Хотя в данном случае говорить о счастье не очень-то ловко.

К моему ужасу, Нинон развезло до такой степени, что она отключилась прямо за столом, тихо и мирно заснула в кресле. Я повернулась к поэту-песеннику и зло осведомилась:

- Ну что, вы довольны? Широкорядов развел руками:

- Честно говоря, я сам такого не ожидал. Нинон всегда была по этой части очень крепкой женщиной, первый раз вижу, gb.!k ее так разобрало...

- Крепкая... - прошипела я. - А стресс вы во внимание не принимаете? К тому же она почти не закусывала!

- Ну это она зря, - изрек Широкорядов, поднялся со стула и направился к двери.

- Стоять! - заорала я так, что крепко спящая Нинон во сне зачмокала губами.

- А в чем дело? - растерянно обернулся перепуганный поэт-песенник.

- А в том, что я никуда вас не отпускаю! - решительно заявила я. - Вы эту кашу заварили, вы ее и расхлебывайте. Вы обязаны отвезти нас в Москву, понятно?

- Н-но... Как же я вас отвезу, когда я выпил? Меня первый же милиционер остановит!

Черт, а ведь он прав!

- Тогда довезете нас до платформы, тут нам никто из ГИБДД не попадется, - сказала я и покосилась на совершенно никакую Нинон. - Довезете и поможете мне загрузить ее в электричку.

- Это можно, - согласился Широкорядов, хотя и без особенного энтузиазма, - только... Вы уверены, что в Москве она пойдет своими ногами?

- Ничего, такси поймаю, - сказала я, а сама прикинула, как мне тащить Нинон от электрички до стоянки такси. Носильщика, что ли, нанять?

- Так я за машиной пошел? - снова отклеился от стула поэт-песенник. - Нужно же машину подогнать.

- Сидите, - снова остановила я его, - придется все-таки подождать, когда она немного очухается.

Широкорядов снова покорно приклеился к стулу. Похоже, он был вполне приручаемой мужской особью.

- А что делать будем? - спросил он.

- Ждать, - сурово сказала я.

- Надеюсь, не до первой звезды? - усмехнулся он.

- Я тоже на это надеюсь, - пробурчала я, бросив недовольный взгляд на спящую Нинон.

Как выяснилось, надеялась я зря, потому что события продолжали развиваться совсем не по тому сценарию, который предполагался утром. Едва Нинон стала подавать признаки жизни - а это случилось через час-полтора, - как на кухне возник новый персонаж. Вдовствующий банкир Остроглазов.

***

Вдовствующий банкир окинул нас тусклым взглядом и таким же невыразительным голосом констатировал:

- Все в сборе. Понятно.

Что именно было ему понятно, оставалось только гадать.

Потом они обменялись рукопожатием с поэтом-песенником.

Нинон успела настолько прийти в себя, что не только узнала Остроглазова, но даже и поприветствовала:

- О, нашего полку прибыло! И, прищурившись, посмотрела на опустевшую банку:

- Черт, да у нас уже ничего не осталось!

- А по какому поводу праздник? - осведомился банкир.

- Сеню убили, - жалобно всхлипнула Нинон.

- Я уже знаю, - вздохнул Остроглазов. - Этот следопыт из Генпрокуратуры явился прямо в банк и битый час душу из меня вытряхивал. Где вы были от стольких до стольких?.. Где- где, спал в своей кровати. А кто это может подтвердить? А никто!

- У меня то же самое, - поспешил его утешить поэт- песенник, - у меня тоже нет алиби. Я тоже спал. Правда, мы с этой милой барышней, - Широкорядов кивнул в мою сторону, - похоже, были последними, видевшими этого беднягу живым. Или предпоследними, ведь кто-то побывал у него позже нас, и кончилось это плачевно.

- Черт, как я устал от всего этого, - простонал Остроглазов и рухнул на стул. - Как будто мне сейчас до каких-то там Сень! Разумеется, я против этого Сникерса ничего не имею, и мне его даже жалко, но у меня свое горе, между прочим, да еще какое!

Я сосредоточилась, выбирая удобный момент, чтобы закинуть удочку на предмет привлечения банкира к операции по транспортировке отяжелевшего тела пьяной Нинон, но тут она сама все испортила, плаксивым тоном предложив:

- А давайте Ирку помянем, ребята! Я прямо вся похолодела, в то время как безутешный вдовец отнесся к ее идее вполне благосклонно и отправился к себе за бутылкой. Пока он отсутствовал, я напрасно взывала к разуму Нинон и поэта-песенника. Впрочем, зря - их разум не отозвался. Нинон вообще меня не слушала, только мурлыкала под нос идиотский шлягер Широкорядова, а этот бездарный рифмоплет твердил одно и то же:

- Помянуть нужно, обязательно, иначе мы его обидим...

А Нинон мстительно напомнила:

- А кое-кого кое-кто, между прочим, на хорошую работу устроил...

Я чуть было не лопнула от возмущения: насчет выгодной работы еще бабушка надвое сказала, я всего лишь анкету заполнила, и что будет дальше - пока неизвестно. А потом плюнула и решила пустить весь этот бардак на самотек: как будет, так будет. В конце концов, соберусь и уеду в Москву сама, электрички до часу ночи ходят. Так что, когда Остроглазов вернулся с двумя бутылками - водки и коньяка, - я уже никак не отреагировала.

Зато Нинон и поэт-песенник воодушевились, у них словно второе дыхание открылось. В общем, водка пошла на "ура". Мне тоже пришлось выпить за упокой души убиенной банкирши, поскольку мой категорический отказ выглядел бы не очень дипломатично. Еще два раза по пятьдесят проскочили по инерции, а дальше дело пошло... Остальное я помню не очень четко, а посему цельной картины того вечера, едва не закончившегося для меня самым плачевным, даже трагическим образом, у меня нет по сей день.

Например, я так и не могу выстроить логическую цепочку, приведшую к тому, что я разоткровенничалась и выдала нашу с Андреем страшную тайну. Кажется, это случилось уже после b.#., как мы прикончили водку и коньяк, принесенные несчастным вдовцом, и отправились к поэту-песеннику, чтобы вплотную заняться его стратегическими запасами, состоящими из начатой бутылки виски и литрухи итальянского вермута. Еще у него имелось шампанское, но Нинон его отвергла, авторитетно заявив:

- Градус понижать нельзя! Видимо, вскорости после этого я и раскололась. Да, точно, все случилось на той знаменитой лужайке возле дома поэта-песенника. Сам Широкорядов в этот момент в очередной раз отлучился за закуской, и мы остались втроем: я, Нинон и Остроглазов. Последний, правда, уже давно клевал носом, а на все обращения реагировал крайне неадекватно, странными репликами, типа:

- Маржа? Какая маржа? Или того хлеще:

- Срочно переводим средства на Каймановы острова!

Вот под такой-то аккомпанемент мы с Нинон и вели душещипательные беседы на тему, как же нам, хорошим и красивым, не везет в личной жизни. В кратчайшие сроки мы сошлись во мнении, что все мужики сволочи и козлы, после чего перешли к конкретизации, выхватывая из общего стада то одну, то другую паршивую особь и внимательно рассматривая ее сквозь лупу объективности. Сначала мы пересчитали всех блох на красавце Генке, а потом переключились на мужчину моих несбывшихся снов, который поначалу фигурировал под псевдонимом "этот гад", а потом.., потом, сама того не заметив, я назвала его Андреем. И если бы дело тем и ограничилось, а то ведь пошло дальше. Слово за слово, язык мой развязался, и я сказала то, чего не должна была говорить ни при каких обстоятельствах.

Главное, хоть убейте меня, не могу понять, как все произошло, как я проболталась Нинон! Когда я поняла свою оплошность, чуть язык себе не вырвала, да поздно было. Нинон, пьяненькая, разомлевшая Нинон, сразу встрепенулась и навострила ушки. Она закатила глаза и звонко хлопнула в ладоши:

- Ну вот, я же чувствовала, чувствовала... Сердце мое вещее меня не обмануло... Значит, это он тебя подобрал, когда ты поскользнулась на банановой кожуре?

- На какой еще банановой кожуре? - возразила я, словно это было так уж принципиально важно. - Не на кожуре, а на льду!

Нинон же принялась пытать меня с еще большим пристрастием. Деваться мне было некуда, и я продолжала колоться, взяв с Нинон обещание держать мою тайну при себе. Нинон поклялась, что будет нема как рыба, но я уже чувствовала угрызения совести, и - главное дело - перед кем! Перед негодяем, обманувшим мои надежды на тихое женское счастье, на которое я имела полное право! Но, видно, такая уж я дура, и ничего с этим не поделаешь.

Нинон требовала от меня новых и новых подробностей, а я изнемогала под бременем раскаяния за собственную болтливость, так что явившийся с закуской поэт-песенник оказался очень кстати. Я приложила палец к губам, и Нинон послушно замолчала, только ее глаза-изумруды подернулись "+ #.).

Широкорядов осклабился и неверной, заметно подрагивающей рукой плеснул вермута в бокалы. И мы опять выпили. И я при этом уповала на то, что увеличение концентрации алкоголя в крови Нинон сослужит мне добрую службу - завтра она уже не вспомнит, чего я ей наплела по пьяной лавке.

Итак, повторяю, мы приступили к распитию итальянского вермута. Это я еще помню, а вот дальше у меня пробел, вернее даже, большая черная дыра. Следующее воспоминание: я уже не на лужайке, а в доме поэта-песенника (как, интересно, я там оказалась, неужто своими ногами?), сижу на краю огромной, как цирковой манеж, кровати, за окном - чернильные сумерки, автор бездарных виршей - рядом со мной и почему-то гладит мои коленки, а я наблюдаю за всем этим как бы со стороны и немного удивляюсь. Затем Широкорядов говорит: "Минуточку", встает и куда-то уходит, а я остаюсь одна.

Спустя минуту я слышу шорох за спиной, хочу обернуться, но не успеваю, потому что на моей шее смыкаются чьи-то холодные пальцы...

- Нинон, ты, что ли? - спрашиваю я. - Кончай дурить.

Никакого ответа, только пальцы сжимаются все сильнее. Я пытаюсь вырваться, извиваюсь ужом, кашляю... Я задыхаюсь, задыхаюсь... Да сделайте же хоть что-нибудь! Этот кто-то, совершенно невидимый, совсем даже не собирается униматься. Он сопит и пыхтит, навалившись мне на спину, но силенок придушить меня разом у него не хватает. Он то сдавливает мне горло так, что в ушах у меня начинает звенеть, то ослабляет хватку, чтобы самому шумно хватить воздуха ртом, а потом заняться мною с прежним упорством. Я уже не сижу, а лежу, барахтаясь и отчаянно цепляясь руками за холодные пальцы, впившиеся в меня...

Наверное, мы боролись не так уж долго, но мне этот короткий отрезок времени показался вечностью, в продолжение которой я уж, конечно, успела озадачиться вопросом, кто же это всерьез разохотился меня задушить.

Ну, разумеется, не Нинон. Тогда кто, кто? Значит, поэт- песенник. Но почему? И тут из моего одурманенного алкоголем подсознания выплыла фраза, сказанная утром мужчиной моих несбывшихся снов: "Держись подальше от творческих натур". Кого он имел в виду? Ну, разумеется, разумеется, только Широкорядова. Кого же еще, кроме него?!

Озаренная этим открытием, я напружинилась и, изловчившись, уперлась ногами в стену, а затем всем своим весом обрушилась на своего противника. Хватка холодных пальцев ослабела, мне удалось вырваться. Потная, растрепанная, я вскочила с кровати и со всех ног бросилась к двери. Толкнула ее и.., влетела в объятия Широкорядова. Тогда кто же душил меня там, на кровати? Я обернулась и увидела... Лизу, которая сидела на ковре, уткнувшись лицом в колени, и что-то нечленораздельно бормотала.

- Да что тут... - начал Широкорядов, но договорить ему не дала зычная команда:

- Стоять! Ни с места!

Я посмотрела на Широкорядова, а он - на меня, при этом мы оба застыли как изваяния.

Глава 23

Дальше все было совершенно не правдоподобно. В комнату набились люди в камуфляже, причем у двоих иди троих я совершенно точно рассмотрела автоматы. Ругаясь и грохоча толстыми подошвами армейских ботинок, они скрутили Широкорядова. Эту процедуру они проделали так быстро и рьяно, что у несчастного поэта-песенника слезы из глаз брызнули.

- За что? - возопил Широкорядов. Вид у него был ужасный, я старалась на него не смотреть, памятуя, что ему не очень-то приятно демонстрировать слабость в моем присутствии.

- Вы знаете за что! - Голос, произнесший эту сакраментальную фразу, показался мне до боли знакомым.

Все еще потирая шею, я вгляделась в толпу камуфлированных людей и узнала в одном из них своего бывшего возлюбленного. Именно он протягивал Широкорядову какую-то фотографию со словами:

- Так как же ее звали, Широкорядов? Ну-ка, напрягите память!

Я скосила взгляд на снимок в руках Андрея, и ноги мои подкосились: на нем была та самая девушка с милицейской листовки!

- Так как ее звали? - повторил мужчина моих несбывшихся снов.

- Валентина, - выдавил из себя поэт-песенник, зажмурился и монотонно заныл, словно у него внезапно разболелся зуб.

Я до такой степени ничего не понимала, что даже на свою душительницу Лизу посмотрела, но глаза той выражали не больше, чем два осколка бутылочного стекла.

- А теперь рассказывай, как ты ее убил! - громко распорядился мой "особо важный" любовник.

- И-и-и... - продолжал монотонно ныть Широкорядов, слезы бежали по его лицу двумя мутными ручьями. Плачущий мужчина - это жуткое зрелище, если кто не знает. Я чувствовала себя преотвратно, ничуть не лучше, чем той ночью, когда нашли мертвую банкиршу на заброшенной дороге. Может, все бы и окончилось, как в тот раз, если бы меня не отвлекли новые, достаточно неожиданные звуки. Пребывающая в меланхолии Лиза ни с того ни с сего принялась хохотать, дико, безудержно, захлебываясь слюной.

Хотя... Кажется, это была не слюна, а белая пена.

Все застыли, наблюдая эту чудовищную сцену, а Лиза упала на спину и стала биться в истерике.

- Да у нее ломка! - не очень уверенно высказал предположение один из закамуфлированных, присел на корточки рядом с Лизой и перевернул ее на бок.

Мужчина моих несбывшихся снов тоже наклонился над моей недавней душительницей, имевшей теперь более чем жалкий вид, ( пробормотал:

- Опять от папочки сбежала... Потом резко выпрямился и отрывисто бросил через плечо:

- Быстро "Скорую", а то у нас еще один труп будет.

Ответом послужил хлопок двери.

- А этого, - кивнул Андрей на поэта-песенника, повесившего на грудь понурую голову, - в машину.

Команда была немедленно и беспрекословно выполнена. Прежде чем вывести Широкорядова из комнаты, на него надели наручники, и их лязгание заставило меня вздрогнуть.

Так мы остались в комнате втроем: я, мой бывший любовник и Лиза, которая подозрительно затихла.

- Живая ли? - высказал опасение Андрей.

Теперь уже, я приблизилась к Лизе и прислушалась: она дышала, только очень тихо. Спала сном праведницы, если так можно сказать о скандальной наркоманке, зачем-то пытавшейся меня задушить.

Андрей оглянулся на дверь и тихо сказал:

- Я же тебя просил держаться подальше от этого рифмоплета. И вообще, почему ты не уехала в Москву? А если бы он до тебя добрался?

- Добрался? - Я осторожно ощупала горло. - Пожалуй, с меня хватит и Лизы. Она меня чуть не задушила.

- Что? - Глаза моего бывшего любовника полезли на лоб. - Как это - чуть не задушила? Почему?

- Откуда я знаю, это ее спрашивать надо... Пойми тут, разбери, что на нее нашло! Набросилась сзади и стала душить, я еле от нее отбилась. Наверное, до сих пор на шее синяки.

Андрей подошел ко мне и склонил голову набок:

- И правда, вижу какие-то красные пятна. Но это точно, что она тебя душила?

- Конечно. Зачем мне врать, спрашивается!

Мужчина моих несбывшихся снов нервно прошелся по комнате из угла в угол, на лице его без труда можно было прочесть разочарование. С чего бы это?

***

Через полчаса Лизу увезла "Скорая", а поэта-песенника - заляпанный грязью до самой брезентовой крыши "УАЗ". Что касается "особо важного" следователя, то он уселся на переднее сиденье черной "Волги", весь какой-то рассеянный и погруженный в задумчивость, а в мою сторону даже прощального взгляда не бросил.

Пока эта кавалькада преодолевала колдобины проселочной дороги, я смотрела вслед удаляющимся габаритным огням и усиленно шевелила извилинами, пытаясь сообразить, что же все- таки случилось. Почему Лиза меня душила и почему на Широкорядова надели наручники и увезли?

Кто-то коснулся моего плеча, и я вздрогнула. Рядом стояла Нинон с сомнамбулическим выражением лица и слегка покачивалась.

- Ты что-нибудь понимаешь? - спросила она меня.

- Абсолютно ничего, - буркнула я и снова ощупала свою h%n, поминая недобрым словом злополучную Лизу. Что за сумасбродная девица! Проклятая наркоманка, она ведь и в самом деле могла меня убить. Трудно вообразить, что случилось бы, выпей я чуть больше, чем выпила! Впрочем, не исключено, меня спасло то обстоятельство, что сама Лиза была не в лучшей форме по причине ее пагубного пристрастия к наркотикам. А самое ужасное состоит в том, что она, даже если бы и впрямь меня задушила, отделалась бы в худшем случае психушкой. Для чего еще существуют крутые папашки, колесящие по всему миру и "не вылезающие из телевизора". Ох, лучше пока об этом не думать, иначе запросто можно свихнуться!

- Ладно, - вздохнула я, глядя в испуганные глаза Нинон, - пойдем-ка лучше домой, спать.

- А этот? - Нинон кивнула на Остроглазова, который все еще дрыхнул на лужайке в раскладном кресле, да так крепко, что ему не мешали комары, которые то и дело пикировали на его потное лицо. Я успела рассмотреть на его щеках и подбородке несколько красных точек-укусов и живо себе представила, как бедняга банкир будет выглядеть завтра утром.

- А что этот? - пожала я плечами.

- Ну не оставим же мы его здесь, - пожалела вдовца сердобольная Нинон. - Придется отволочь его домой.

- Как ты себе это представляешь? - вспылила я. - Тащить на горбу такого жеребца!

- Ничего, ничего, - Нинон стала трясти Остроглазова за плечо, - он сам пойдет, а мы будем его только поддерживать и направлять.

- Пойдет? Этот хряк? - засомневалась я, прикидывая, во что нам с Нинон обойдется транспортировка этого битюга.

- Виталий, Виталий, - Нинон склонилась к плечу Остроглазова, - вставайте. Здесь нельзя более находиться.

Самое удивительное, что этот полутруп и впрямь немного приподнялся, но тут же снова рухнул в кресло.

- Похоже, поезд дальше не пойдет, - констатировала я, плюхнулась на соседний стул и предупредила Нинон:

- Учти, я его не поволоку. Пусть здесь ночует.

Нинон удрученно покачала головой:

- Да его комары заедят! Я развела руками:

- Надеюсь, не до смерти.

Тем не менее Нинон не оставляла попыток разбудить пьяного банкира, продолжая его тормошить:

- Виталий, Виталий, ну, пожалуйста, проснитесь, а то останетесь здесь один...

Возможно, в другой ситуации такая трогательная забота Нинон о пьяном банкире меня немало позабавила бы, но сейчас мне было не до веселья. Я опять провела рукой по своей шее и болезненно поморщилась. И чего со мной только не произошло с тех пор, как я опрометчиво решилась побыть компаньонкой Нинон на время ее дачного отдыха.

А Нинон все еще возилась с Остроглазовым, пытаясь придать его обмякшему телу вертикальное положение.

- Кончай ты эту благотворительность, - по-дружески /.a."%b." + я ей, - мы его все равно не дотащим. Придется ему подкормить местных комариков, а то они совсем изголодались.

Однако неимоверные усилия Ниной увенчались-таки успехом: банкир отклеился от кресла и, так и не разогнувшись до конца, сделал неверный шаг вперед.

- Видишь, - обрадовалась Нинон, - он может идти. Давай я справа, а ты слева. Придерживай, придерживай его за талию.

- Если найду, - не очень удачно сострила я. Должна признать, попытка удушения подействовала на мое чувство юмора не самым благоприятным образом.

Не испытывая горячей симпатии к пьяному и потному банкиру, я с некоторой брезгливостью взялась за его брючный ремень, а Нинон заботливо подставила Остро глазову свое плечо. И мы поволокли его с лужайки поэта-песенника, от его все еще освещенного дома. И незапертого, между прочим.

К счастью, дорога до остроглазовской дачи обошлась без жертв. Плохо ли, хорошо, но подпираемый нами с двух сторон банкир время от времени ноги все-таки переставлял, хотя и не очень уверенно, точнее сказать, он словно бы загребал ими, как рак клешнями. Неудивительно, что мы совершенно выбились из сил и долго и шумно дышали, когда усадили банкира на ступеньках его особняка.

- И что дальше? - поинтересовалась я, немного переведя дух. - Дом ведь, поди, заперт.

- Наверняка, - согласилась Нинон, но за дверную ручку взялась и дернула - разумеется, безуспешно.

- Давай посильнее, - хмыкнула я, - сработает сигнализация, примчится охрана, после чего наши проблемы решатся сами собой: мы втроем комфортабельно проведем ночь в КПЗ.

Похоже, такая перспектива подействовала на Нинон отрезвляюще, она отошла от двери и призадумалась.

- Нужно поискать, ключи наверняка у него в кармане, - наконец сообразила она.

- Ищи, - безразлично бросила я, и тут меня с опозданием озарило:

- А чего мы его вообще не оставили у поэта-песенника, дом-то открыт, да и тащить было ближе.

- Где ж ты раньше была, такая умная! - огрызнулась Нинон, присела на корточки рядом с обмякшим на ступеньках банкиром и принялась шарить по его карманам. Скоро в руках у нее что-то звякнуло. - Нашла, - объявила Нинон, поднялась, попыталась вставить ключ в замочную скважину и отругала себя:

- У, курица слепая!

- Дай-ка... - Я вырвала ключ из рук Нинон и оттеснила ее от двери.

Спустя пять минут банкир уже лежал на диване в гостиной.

Я посмотрела на лестницу, ведущую наверх, и предупредила Нинон:

- Учти, в спальню я его не потащу!

- Еще чего не хватало, тут поспит, - солидаризировалась a. мной Нинон.

Мы вышли из банкирского дома и снова остановились на ступеньках. Я посмотрела на ярко освещенную дачу Широкорядова:

- С хатой нашего сладкоголосого соловья тоже надо что- то делать, - А что мы можем сделать? Если только погасить свет и захлопнуть дверь? - Нинон громко и протяжно зевнула. - Спать охота, ужас.

Мы опять побрели к поэтовой даче. Как и намеревались, выключили свет в доме и захлопнули дверь. На обратном пути Нинон все зевала и повторяла одно и то же:

- Твой-то, твой каков, а? Зачем он Широкорядова забрал?

Местоимение "твой" неприятно резало мне слух, поскольку лишний раз напоминало, как я прокололась, распустив язык, поэтому я отделывалась односложными ответами:

- Не знаю... Понятия не имею... Мне кажется, Нинон мне не слишком верила, но выражение ее лица в темноте разобрать было трудно, а посему я мудро решила не обращать внимания на подозрительные интонации ее голоса.