не помолодела, то вернула утраченный шарм и, как раньше, застреляла
глазками.
зрачков и колюче-блестящие, как у волчицы.
нервно переступала скрипучими резиновыми сапогами, словно готовилась в любой
момент отпрыгнуть и скрыться за дверью. Мавр молча обнял ее, слегка прижал,
чтобы преодолеть тихое сопротивление и, когда сломал его, подвел к стулу и
усадил.
бывает, если очень любишь. Вот и все. А что приехал, спасибо.
хватило.
было, вместо них глаза становились еще чернее. - Выписался и сам ушел в
барак на лесозаводе. Говорит, так мне привычней. Теперь бомж... Чтоб меня
спасти, чтоб квартиру продать...
будет, когда выйдешь?
сейчас и в зоне браки свершаются, не только на небесах. Предлагаю тебе руку
и сердце.
издеваться надо мной?.. Свидание окончено, убирайся.
правда, я никому не дарил цветов. Ни живых, ни железных.
думала - театр.
начальству, договариваться о регистрации. И больше не противься!
как папа...
столько хлопот, а я...
Охрана! Отворяй!
***
милицейский, начальник УВД, а к девяносто пятому их насчитывалось уже с
десяток всяких - прокурорских, налоговых, военкоматовских, управления
исправительных учреждений, природоохранных и даже начальник охотуправления
надел плетеные погоны и штаны с лампасами! (Это все ему рассказала
начальница колонии.) Затеряться среди них простому военному генералу в
полевой шинели было довольно легко, а он уже чувствовал потребность меньше
светиться на глазах у добропорядочных граждан. Загар к концу октября смылся
больше чем наполовину, и Мавр выглядел смуглым, восточного типа
шестидесятилетним человеком. Проще всего незаметно передвигаться по городу и
одновременно держать генеральскую марку было в такси, но в связи с тем, что
на его руках теперь оказывался еще и новоиспеченный тесть, Василий Егорович
Притыкин, Мавр вынужден был экономить. И все-таки на следующий день, можно
сказать, после первой брачной ночи, счастливый молодожен поехал искать
брошенный лесозавод, подрядив частника. По дороге тот рассказал, что место
это считается чуть ли не проклятым пристанищем бродяг, бомжей и прочей
швали, которые заселили жилую зону после того, как закончился на реках
молевой сплав и предприятие вылетело в трубу.
скрасить разора и мерзости запустения. Промзону лесозавода давно растащили и
пожгли, но жилая зона еще стояла да еще и на красивом берегу реки,
огороженная трехметровым поломанным забором: когда-то здесь работали
"химики" и ссыльнопоселенцы. И бараки были еще ничего, на окнах кое-где даже
занавески есть. Появление генерала вызвало тихое изумление у обитателей,
привыкших только к милицейской форме и малым званиям. Молчаливые, серо-синие
и бесполые люди таращились беззлобно и по-детски любопытно. Мавр спросил
Василия Егоровича, однако ни по имени, ни по фамилии такого не знали.
Привычные человеческие опознавательные знаки уже были ни к чему,
существующий здесь мир человекоподобных давно обратился к приметам
естественным, природным: одноногий дед оказался всем известен и, вроде бы,
даже почитаем, ибо из собравшейся толпы теней выделился, как почудилось,
худенький мальчик, и тотчас вызвался проводить.
расспрашивая проводника, Мавр назвал его мальчиком, на что тот ответил с
легким вызовом:
серо-синюю, когда-то вязаную шапочку.
остатки былой роскоши, виднелась краска цвета спелой вишни...
тюрьмой коридоре и, постучавшись, вошла. Что говорила, было не слышно,
однако минуты через три, под яростный мат выскочила обратно и бросилась вниз
по лестнице.
настроении.
стену было сдвоенное окно на солнечную сторону. Василий Егорович полулежал
на скрипучем, продавленном диване и смотрел немой телевизор. Это был старик
лет под восемьдесят, с белой и густой, как у Карла Маркса, бородой и
суровым, немилостливым взором глубоко посаженных глаз. Вместо правой ноги
торчала культя, обернутая штаниной.
исследовал, сканировал его с упрямством машины: это был сильный, умный и
безбоязненный человек, но побитый жизнью, как сукно молью: полуобнаженные
руки от пальцев до локтевых сгибов были увиты синими наколками,
просвечивающими сквозь густой седой волос. И ни одной дешевенькой - все
высокохудожественная работа, от банального северного солнца до сцены
грехопадения Адама и Евы возле древа познания, которым служила сама рука.
не один срок...
мутными стеклами, надел. - Вроде бы не знакомы.
уютно - даже обои свежие. В переднем углу стоял школьный верстак с горой
мелких стружек, а на стене десятка четыре всевозможных резцов по дереву и
множество карандашных рисунков, непонятных набросков и несколько готовых
работ с орнаментами - все выдавало увлечения хозяина.
дивана. Освобожденные ордена и медали звенели от каждого движения.
зять.
надевал их несколько раз, пока не отшвырнул в сторону.
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Березин Федор
Белов Вольф