Чтение 12–й страницы книги ~Предварительный заезд~

Она коротко кивнула, окинула быстрым взглядом мое лицо и вновь уставилась в пространство.

-- А теперь идите, пожалуйста, а я стану в очередь.

-- А что это за очередь?

-- За обувью. Теплой зимней обувью.

Я окинул взглядом очередь. Она выстроилась вдоль линии первого этажа, поворачивала на лестницу и тянулась по галерее второго этажа, скрываясь где-то вдали. За пять минут люди не продвинулись ни на шаг.

-- Но это займет у вас целый день! -- удивился я.

-- Что поделать. Мне нужны зимние сапоги. Когда в магазин завозят обувь, все, естественно, бросаются ее покупать. У вас, в Англии, крестьяне вообще ходят босиком. Мы здесь, в Советском Союзе, счастливые.

Она ушла не прощаясь, как и ее брат вчера в метро, и присоединилась к терпеливой людской веренице. Я подумал, что единственная очередь, в которой могли бы простоять весь день босоногие английские крестьяне, -- это очередь за билетами на финал кубка по футболу.

Отогнув краешек бумаги, я взглянул на сверток, Который мне прислал Миша -- вернее, принесла Елена. Оказалось, что это расписная деревянная кукла. Франк попался мне где-то между ГУМом и подземным переходом под площадью. Он шел передо мной, направляясь к тоннелю. На мгновение в толпе мелькнули взъерошенные кудри и шарф выпускника колледжа. Я не стал следить за ним: не смотри сам, и тебя не заметят. Уже минуло десять часов. Я зашагал шире, довольно скоро вынырнул на поверхность в левый рукав северного выхода тоннеля, около гостиницы "Националь".

Перед входом стоял только один маленький ярко-желтый автомобиль. В нем сидел крупный человек в состоянии, близком к панике.

-- Вы опоздали на семь минут, -- сказал он вместо приветствия. -- Семь минут я торчу здесь, нарушая правила. Садитесь, садитесь, сейчас не время извиняться.

Я уселся рядом с ним, мотор взревел, и машина рванула с места. Водитель, похоже, не обращал никакого внимания на другие автомобили.

-- Вы были в ГУМе, -- тоном прокурора сказал он, -- и поэтому опоздали.

Я проследил за направлением его взгляда и, обнаружив, что он смотрит на сверток, лежащий в авоське, перестал удивляться его ясновидению. До чего же умно со стороны Елены было так упаковать Мишины сувениры. Этим сразу объяснялось место свидания. Сумка тоже не должна была вызвать у Фрэнка подозрений. Я мог купить ее где и когда угодно. Секрет выживания в России состоял в том, чтобы не выделяться из массы.

Юрий Иванович Шулицкий успел раскрыться передо мной за время нашего общения. Он был очень умным человеком и тщательно скрывал свою греховную любовь к роскоши и чувство юмора. Этого человека не устраивал правящий режим, думал я, но он пытался бороться за свое достоинство, насколько это дозволялось властями. В этой стране иметь собственное мнение было равносильно предательству. Кто не верил в то, чему обязаны были верить все, должен был испытывать тяжкие духовные страдания. Как я позднее понял, жизнь Юрия Шулицкого действительно была полна проблем.

Это был человек лет сорока, с нездоровой полнотой и набрякшими мешками под глазами. Задумываясь, он вздергивал верхнюю губу и демонстрировал передние зубы. Он говорил неторопливо, тщательно подбирая слова, хотя, возможно, дело было в том, что мы разговаривали по-английски. Из телефонных разговоров я понял, что он проверял и перепроверял каждую мысль, прежде чем высказать ее вслух.

-- Сигарету? -- предложил он, протягивая мне пачку.

-- Нет, благодарю вас.

-- Я курю, -- пояснил он, щелкая зажигалкой с ловкостью, выказывавшей многолетнюю практику.

-- А вы?

-- Иногда, сигары.

Он хмыкнул. Шулицкий держал руль левой рукой. Между пальцами была зажата сигарета. Рука была загорелая, но я успел заметить, что ладони у него белые, пальцы гибкие, с ухоженными ногтями.

-- Я еду смотреть олимпийское строительство, -- сказал он. -- Поедете со мной?

-- Конечно.

-- Это в Чертанове.

-- Где?

-- Место, где пройдут все конные соревнования. Я архитектор и проектирую строительство объектов в Чертанове. -- Он говорил с сильным акцентом, но понять его было совсем несложно. -- Хочу посмотреть, как идет работа. Вы понимаете меня?

-- Каждое слово, -- подтвердил я.

-- Отлично. Я изучал проведение соревнований в Англии. Смотрел, какими должны быть такие строения. -- Он умолк и с расстроенным видом тряхнул головой.

-- Вы ездили для того, чтобы посмотреть, что происходит во время международных соревнований по конному спорту, и выясняли, какие здания необходимо построить и как их следует проектировать, чтобы они подходили для проведения Олимпийских игр? -- уточнил я.

Он улыбнулся краешком рта.

-- Именно так. Я ездил и в Монреаль. Там мне не понравилось. В Москве будет лучше.

Я думал, что односторонняя система движения в центре Москвы заставит нас вернуться туда же, откуда мы уехали, но оказался не прав. Юрий Шулицкий, не отпуская акселератора, сворачивал на поворотах. Он управлял автомобилем так ловко, словно тот был его металлическим пальто.

Маленький желтый автомобиль мчался на юг города. Шулицкий сказал мне, что улица называется Варшавское шоссе, но я видел только указатели с обозначением "М4".

-- Николай Александрович Кропоткин просил ответить на все ваши вопросы, -- заговорил хозяин. -- Спрашивайте. Я буду отвечать.

-- Я ищу кого-то по имени Алеша.

-- Алеша? Это имя носит множество людей. Николай Александрович сказал, что для Рэндолла Дрю нужно найти Алешу. И кто же это такой?

-- В том-то и проблема. Я не знаю о нем ничего и не могу его найти. И, похоже, никто о нем ничего не знает... Скажите, вам не приходилось встречаться в Англии с Гансом Крамером? -- спросил я после небольшой паузы.

-- Да. Это был немец. Он умер.

-- Именно так. Вот он-то знал Алешу. Вскрытие показало, что он умер от сердечного приступа, но люди, присутствовавшие в момент его смерти, утверждают, что он сказал, что этот приступ у него из- за Алеши. Э-э... Я достаточно ясно выражаюсь?

-- Да. Все понятно. Я ничем не смогу помочь вам в поисках Алеши.

Я подумал, что было бы крайне удивительно услышать от него что-нибудь другое.

-- А вас уже кто-нибудь расспрашивал об Алеше? -- поинтересовался я.

-- Что?

-- К вам в Олимпийский комитет приходил англичанин. Он встречался с вами и двумя вашими коллегами, которые тоже были в Англии.

-- Да, -- Шулицкий почему-то рассердился. -- Корреспондент газеты.

-- Малкольм Херрик?

-- Да! -- ответил он по-русски.

-- Ему вы сказали, что вообще ничего ни о чем не знаете.

Последовало долгое молчание. Затем Шулицкий ответил:

-- Херрик -- иностранец. Ни один русский не станет разговаривать с Херриком.

Он погрузился в молчание.

Мы, никуда не сворачивая, мчались по Варшавскому шоссе. Позади остался центр города, по обеим сторонам высились домакоробки предместий. С неба посыпался снежок, и хозяин включил дворники.

-- Сегодня и завтра будет снегопад, -- объявил он. -- Этот снег уже не растает, а ляжет на всю зиму.

-- Вы любите зиму? -- спросил я.

-- Нет. Зима -- это не сезон для строительства. Сегодня -- последний день, когда в Чертанове еще возможно проводить работы. Поэтому я и поехал.

Я сказал, что с удовольствием осмотрю строительство, если он мне его покажет. Шулицкий хрипло рассмеялся во все горло, но ничего не сказал.

Я спросил, был ли он лично знаком с Гансом Крамером. Он сказал, что им пришлось несколько раз беседовать о строительстве.

--Ну а с Джонни Фаррингфордом вы не были знакомы? -- поинтересовался я.

-- Джонни ... Фаррингфорд. Вы имеете в виду лорда Фаррингфорда? Это такой рыжий? Он выступал в английской команде?

-- Да, это он, -- подтвердил я.

-- Я много раз видел его. В разных местах. И разговаривал с ним. Расспрашивал его о строительстве. Но он в нем не разбирается. Так что я переключился на других, кто больше понимает. -- Он умолк, очевидно, расстроенный тем, что графы плохо разбираются в архитектурном проектировании.

Четыре-пять миль мы проехали в молчании. Шулицкий о чем-то глубоко задумался. В конце концов, словно приняв серьезное решение, он сказал:

-- Лорду Фаррингфорду не стоит приезжать на Олимпийские игры.

У меня перехватило дыхание. Я усилием воли сдержал готовый сорваться поток вопросов, и, когда решился заговорить, мой голос даже не дрожал.

-- Почему?

Шулицкий вновь погрузился в глубокие раздумья.

-- Расскажите, -- мягко предложил я.

-- Для моей страны его приезд был бы благом. А для вашей -- нет. Ес-

ли я все расскажу вам, то нанесу ущерб своей стране. На это нелегко решиться.

-- Понимаю, -- согласился я. Проехав еще довольно длинный отрезок пути, он резко свернул с М4 направо, на сравнительно небольшую улицу с двухсторонним движением. Там, как и везде, машин было очень мало, поэтому мы смогли развернуться поперек разделительной полосы и резко остановились у обочины. Слева от дороги, насколько хватал глаз, выстроились грязно-белые жилые дома. А справа лежала обширная равнина, припорошенная снегом. Лес, замыкавший ее дальнюю сторону, казался черным. Он состоял из одинаковых молодых деревьев, росших тесно одно к другому. Вдоль улицы тянулся сетчатый забор; непосредственно между забором и проезжей частью была выкопана канава, заполненная грязной полурастаявшей слякотью.

-- Вот тут и будут конные соревнования. -- Юрий широким жестом обвел непривлекательный "пейзаж.

-- О боги! -- воскликнул я. Мы вышли из теплого автомобиля в промозглую уличную сырость. Я оглянулся назад, в том направлении, куда мы ехали сначала, и увидел одинаковые фонарные столбы, черную стену леса слева, безликие дома справа и серую полосу пустого шоссе с обочинами, заваленными снегом. Сверху на весь этот пейзаж сыпалась снежная крупа -- предвестник настоящего зимнего снегопада. Все было тихо, уродливо и безжизненно, как в пустыне.

-- Летом лес зеленый, -- сказал Юрий. -- Тогда здесь прекрасное место для конных соревнований. Везде трава. Очень красиво.

-- Поверю вам на слово, -- ответил я. Чуть впереди нас на обочине дороги возвышались два больших стенда. На одном красовалось длинное воззвание, посвященное Олимпийским Играм, а на другом был изображен стадион в том виде, каким он должен будет стать к началу соревнований. Нарисованные трибуны выглядели очень оригинально, в форме буквы Z. Верхняя и нижняя перекладины буквы смотрели в одну сторону, а на косой черте места располагались с обеих сторон. Площадки должны были находиться с обеих сторон от центральной трибуны.

Юрий жестом пригласил меня вернуться в машину, и мы через ворота в заборе въехали на стройку. Там было всего несколько человек, раскатывавших на бульдозерах. Для меня явилось загадкой, как они узнавали, что нужно двигать, поскольку весь участок представлял собой море грязи, смешанной со снегом.

Юрий перегнулся через спинку сиденья и достал пару огромных высоченных резиновых сапог. Чтобы надеть их, он открыл дверцу машины, снял ботинок, обернул штанину вокруг голени и, далеко вытянув ногу, натянул сапог. Затем точно так же управился со вторым и встал.

-- Я поговорю с рабочими, -- бросил он. -- Подождите меня.

Совершенно излишний совет, подумал я. Юрий что-то говорил собравшимся вокруг рабочим. Довольно скоро беседа закончилась. Он вернулся в машину, снял измазанные грязью сапоги и кинул их позади своего сиденья.

-- Все идет хорошо, -- сообщил он, вздернув верхнюю губу и сверкнув зубами. -- Земляные работы позади. Весной, когда сойдет снег, мы быстро все закончим. Стадион. -- Он указал куда-то вперед. -- Трибуны. Рестораны, помещения для наездников, помещения для судей и персонала, помещения для телевидения. Вон там, -- он сделал широкий жест в сторону леса, -- пройдет дистанция кросса для троеборья, не хуже, чем в Бадминтоне и Бергли. Летом здесь будет очень красиво.

--Для того чтобы приехать на Олимпийские игры, потребуются визы? -- спросил я.

-- Да. Визы придется получать всем.

-- Так было далеко не везде, -- небрежно заметил я.

Юрий таким же небрежным тоном ответил:

-- У всех посетителей Олимпиады будут визы. Они поселятся в гостиницах. Все продумано.

-- А как устроят прессу и телевидение? -- не отставал я.

-- Для иностранных журналистов строится пресс-центр. И для иностранного телевидения тоже строится особое здание неподалеку от московского телецентра. Они будут пользоваться той же... -- Он изобразил руками телевизионную вышку. -- В Англии мы расспрашивали журналистов об организации пресс-центра. Мы хорошо знаем, что им нужно. Мы расспрашивали многих журналистов. В том числе и Херрика.

-- Херрика? -- удивился я. -- Вы разговаривали с ним в Англии или в Москве?

-- В Англии. Он очень помог нам. Он приехал в Бергли. Мы увидели его с лордом Фаррингфордом и расспросили. Мы вообще расспрашивали по поводу строительства очень много народу. Мы расспрашивали Ганса Крамера. Он был... -- Тут Шулицкому не хватило слов, и он сделал отрицательный жест. Как я понял, Крамер в весьма невежливой форме отказался говорить с русскими наблюдателями.

Я в это время рассматривал дорогу, пытаясь угадать, есть ли за нами слежка, но не увидел ничего подозрительного. Прошумев шинами по мокрому асфальту, прошел автобус. Я подумал, что из-за малого движения на большинстве улиц преследователям на автомобиле трудно остаться незамеченными. С другой стороны, улицы прямые и хорошо просматриваются, так что углядеть "хвост", пожалуй, труднее, чем следить за нашей ярко-желтой коробкой на колесах.

-- Как называется эта марка автомобиля? -- спросил я.

-- "Жигули". Это моя машина. -- Ответ прозвучал горделиво. -- Автомобили есть не у многих. Вот я архитектор, и у меня есть автомобиль.

-- Дорогой автомобиль?

-- Автомобиль дорогой, зато бензин дешевый. Но водительские экзамены очень сложные.

Он наконец захлопнул дверь и принялся выезжать на дорогу.

-- Как участники и зрители будут добираться сюда? -- задал я очередной вопрос.

-- Мы строим метро. Новую станцию. -- Он задумался, подыскивая слова. -- Линия проходит неглубоко, под поверхностью земли. Метро для жителей Чертанова. Здесь много новых домов. Чертаново -- новый район, я покажу его вам.

Мы двинулись обратно, в сторону Варшавского шоссе. Но сначала Шулицкий повернул направо, и мы проехали по еще одной довольно широкой улице, вдоль которой возвышались жилые дома. Все девятиэтажные, все грязно-белые, они уходили к горизонту.

-- В Советском Союзе у каждого человека есть жилье, -- заявил Юрий. -- Квартплата низкая. А в Англии -- высокая. -- Он окинул меня удивленным взглядом, как будто я пытался оспаривать его упрощенное утверждение. В стране, где все принадлежало государству, не было никакого смысла в высоких ценах за аренду жилья. Чтобы люди могли платить большие деньги за жилье, транспорт и телефон, им нужно было бы платить более высокую зарплату. Юрий Шулицкий знал это, я тоже. Мне следовало быть осторожнее и избегать недооценки тонкости его мыслей из-за того, что ему не хватает английских слов, чтобы их выразить.

-- Могу ли я поторговаться с вами? -- спросил я напрямик. -- Заключить сделку? Одна порция информации в обмен на другую.

Ответом на эту реплику послужил быстрый проницательный взгляд. Вслух же Юрий сказал:

-- Нужно бензину залить.

С этими словами он свернул с дороги к бензоколонке, вышел из машины и подошел к дежурному. Механическим движением я снял очки и принялся полировать чистые линзы. На сей раз жест, позволявший выиграть время, был совершенно не нужен. Пожалуй, он явился реакцией на неожиданное решение Юрия заправить бак, в котором, согласно индикатору, и так было не меньше половины.

Пока я пялился на индикатор, стрелка подползла к отметке полного бака. Юрий расплатился, вернулся в машину, и мы двинулись к центру города.

-- Какую информацию предлагаете вы? -- спросил он.

-- Она у меня не полная.

-- Вы дипломат? -- спросил Шулицкий, дернув уголком рта.

-- Патриот. Как и вы.

-- Расскажите мне, что вы знаете.

Я рассказал ему довольно много. Я рассказал, что же действительно случилось на ипподроме, подправив разбавленную водой версию Кропоткина, рассказал и о нападении на улице Горького. Еще я рассказал -- правда, не называя имен, мест и деталей -- суть того, что подслушал Борис Телятников, а также набросал выводы, которые из всех этих событий следовали. Шулицкий внимательно слушал меня. Его лицо принимало все более и более озабоченное выражение. Наверняка, как патриот своей страны, он был обескуражен возможными последствиями.

Когда я закончил рассказ, мы довольно долго ехали в молчании. Наконец, Юрий прервал его. Он спросил:

-- Хотите поесть?

ГЛАВА 11

Место, куда привез меня Шулицкий, называлось Домом архитектора. Там, в большом ресторане, находившемся в подвале, он угостил меня прекрасным обедом. Я и представить себе не мог, что в Москве могут подавать такую еду. Замечательная копченая лососина, восхитительная ветчина без костей, нежная розовая говядина. Яблоки и виноград. Для начала мы выпили водки, а потом перешли к отличному красному вину. Завершилась трапеза прекрасным крепким кофе. Юрий ел и пил с таким же удовольствием, как и я.

-- Изумительно, -- с благодарностью сказал я. -- Превосходно.

Юрий откинулся на стуле, закурил и объяснил, что специалисты всех профессий объединены в союзы. Например, все советские литераторы входят в Союз писателей. Тех, кто не является членом союза, просто-напросто не издают. Писателей, конечно, могут исключить из союза, если власти считают, что они пишут не то, что следует. По тону, которым Юрий рассказывал, я смел предположить, что он был не в восторге от этой системы.

-- А какое положение у архитекторов? -- поинтересовался я.

Из объяснений я понял, что для участия в союзе архитекторы должны активно поддерживать государственную политику. А тот, кто по каким-либо причинам не входит в союз, не может рассчитывать на получение заказов. Естественно.

Я воздержался от замечаний и продолжал прихлебывать кофе. Юрий посматривал на меня и меланхолически улыбался.

-- Я дам вам информацию, -- вдруг сказал он, -- о лорде Фаррингфорде.

-- Спасибо.

-- Вы умный человек. -- Он вздохнул, сокрушенно пожал плечами и принялся выполнять свою половину сделки. -- Лорд Фаррингфорд -- дурак. Он бывал с Гансом Крамером во всяких дурных местах. Сексуальных притонах. -- На его лице отразилось отвращение, и верхняя губа вздернулась сильнее, чем обычно. -- В Лондоне торгуют отвратительными картинками. Прямо на улице -- так, что все могут их рассматривать. Отвратительные. -- Он замолчал, подыскивая подходящее английское слово. -- Грязные.

-- Да, -- согласился я.

-- Лорд Фаррингфорд и Ганс Крамер три-четыре раза бывали в этих местах.

-- Вы уверены, что они ходили туда больше одного раза? -- спросил я.

-- Уверен. Мы видели. Мы... мы следили. -- Эти слова Юрий произнес чуть слышно, словно его вынудили сознаться в неблаговидном поступке.

"Вот это да!" -- подумал я. Вслух же спросил без всякой интонации:

-- А почему вы следили за ними?

Юрий ответил не сразу. Похоже, что ему было стыдно говорить об этих своих занятиях. Но то, что он в конце концов рассказал, было очень похоже на правду.

-- Со мной был товарищ... В Англии и многих других странах он выискивает дураков. А когда эти дураки приезжают в Советский Союз, то он делает... устраивает...

-- Ваш товарищ умудряется извлекать пользу из пристрастия к порнографии?

Шулицкий коротко вздохнул.

-- И если Фаррингфорд приедет на Олимпийские игры, ваш товарищ предпримет против него какие-то действия?

Ответом было молчание.

-- Но какой смысл цепляться к Фаррингфорду? Он не дипломат... -- Я остановился, немного подумал и неторопливо продолжил: -- Вы хотите сказать, что под угрозой обнародования скандала, который мог бы шокировать британскую общественность, ваш товарищ потребует от британского правительства каких-то компенсаций?

-- Повторите, пожалуйста, -- попросил Шулицкий.

Я повторил, на этот раз гораздо прямее.

-- Ваш товарищ ловит Фаррингфорда на каких-то грязных делишках, а потом обращается к британскому правительству и говорит: "Дайте то, что я требую, или скандал станет известен всему миру".

-- Товарищи моего товарища, -- поправил меня Юрий.

-- Да, -- согласился я, -- те еще товарищи.

-- Фаррингфорд богат, -- заявил Юрий, -- а к богатым наши товарищи испытывают... -- Он не нашел слова, но я, был уверен, что речь шла о презрении.

-- Ко всем богатым? -- решил уточнить я.

-- Конечно. Богатые -- плохие люди. Бедные люди -- хорошие.

Он сказал это с искренней убежденностью, без всякого цинизма. Наверняка, подумал я, это одно из самых главных убеждений человечества. Верблюд через игольное ушко, и тому подобное. Богатые никогда не войдут в царствие небесное, и поделом им. Это убеждение не оставляло Рэндоллу Дрю абсолютно никакой надежды на вечное счастье, так как он владел изрядной долей земных богатств... Я решительно отогнал посторонние мысли и подумал, достаточно ли будет просто предупредить Джонни Фаррингфорда. А, может быть, самым мудрым решением будет остаться дома?

-- Юрий, -- сказал, я, -- как вы посмотрите на другую сделку?

-- Объясните.

-- Если мне удастся здесь разузнать что-нибудь еще, то я обменяю это на обещание, что ваш товарищ не станет охотиться на Фаррингфорда во время Олимпийских игр.

Он

пронзил меня взглядом.

Вы просите о невозможном.

Письменное обещание, -- добавил я.