за длинным столом поднялись и ушли, не глядя на Бориса, судя по тяжелой
походке и натруженным рукам это были крестьяне либо грузчики.
как тот оживился, он понял, что дал слишком много, но прохиндей, как все
официанты, ни за что не признается и не даст ему сдачу. Он решил
воспользоваться ситуацией и получить кое-какую информацию.
народу очень много, всем места не хватает. Лавочники со всей семьей так в
лавках и спят, приезжие - кто где. Я сам в хашной ночую. Вот тут ночью
хозяин хаши варит, а вот тут, на лавке, я сплю?
но Борис перебил его, спросив, как найти ему где-нибудь тут поближе лавку
подержанной одежды. Слуга посерьезнел, оглядел Бориса внимательным взглядом
и вывел на дорогу, рассказав, куда идти Не пройдя и двухсот шагов, Борис
услышал в небольшом овражке журчание ручья и спустился. Там он разделся и
вымылся прохладной водой. Рана под повязкой покрылась розовой кожицей. Борис
выбросил грязную холстину подальше в овраг. Морщась, он снова надел несвежую
одежду и зашагал к городу.
***
подплыла к берегу. Это был квартал лавок у моря. Дома и склады стояли
темные, с наглухо запертыми железными ставнями. Где-то в стороне слышалась
трещотка сторожа. Спиридон пристал с самого краю, где находились не огромные
склады крупных иностранных фирм - Валацци, Ллойд-Триестина, Витали, Камхи, а
крошечные лавчонки. В Батуме, где естественным состоянием человека считалась
только торговля, к контрабандистам относились нестрого, поэтому Спиридон
причалил прямо к нужной лавке, чтобы не таскать тяжелые тюки зря. Услышав
его тихий свист, одно окошко в лавке осветилось, появился хозяин, залопотал
по-гречески. Спустили сходни, быстро и споро перетаскали тюки. Спиридон
удалился с хозяином в лавку для расчетов, его команда, предвкушая отдых и
приятное времяпрепровождение, нетерпеливо топталась на берегу.
склада отделилась тень и шагнула к нему.
светлой рубахе, подвязанной ремешком, и аджарской шапочке.
пассажир? Тебе было велено высадить его здесь?
месте.
может не понравиться, что ты не выполнил задание.
чтобы тот увидел у него маузер.
неслышно возник позади человека в белой рубашке, но Спиридон отрицательно
покачал головой. Человек обернулся резко и встретил ненавидящий взгляд
мальчишки.
рубашке выругался сквозь зубы и скрылся в переулке.
***
но выменял-таки свой железнодорожный френч на парусиновую блузу
грязно-белого цвета. Штаны, которые турок продал ему, были из странной
материи, которую Борис определил как чертову кожу, во всяком случае, на
черте она была бы более уместна, чем на брюках. Английские ботинки ничуть не
пострадали ни от лазанья по горам, ни от морской воды. В парусине Борис
почувствовал себя человеком, потому что воздух по мере восхода солнца все
больше напоминал парную. После лавчонки Борис зашел в первую же
парикмахерскую, попросил подстричь коротко и побрить. По окончании процедуры
брадобрей сунул ему под нос зеркало. Борис внимательно оглядел себя и
остался доволен: царапины на лице зажили, желтеющих синяков не было заметно
под загоревшей кожей, коротко стриженные волосы придавали ему более
мужественный вид. Выбитый подлецом Карновичем зуб был не передний, так что
ничто не портило внешности. Борис с грустью пересчитал оставшиеся деньги,
кинул парикмахеру мелочь и вышел на воздух. К тому времени окружающая среда
напоминала уже не парную, а, скорее, оранжерею Ботанического сада. Этому
способствовали ещ" и разные тропические растения, даже пальмы. На главных
улицах - Греческой, Мариинской - пальмы росли в кадках, и это ещ" больше
напоминало оранжерею. На улицах попроще пальмы росли прямо так, и казалось,
что они этого стесняются. Город полностью пробудился и жил своей обычной
суматошной жизнью портового и торгового города. По деловой Греческой, где
располагались конторы крупных иностранных фирм, а также конторы помельче,
носились коммерсанты, на всех лицах написана была озабоченность делом. Борис
разглядывал солидных немногословных турок, экспансивных живых итальянцев, -
эти жестикулировали и бегали, казалось, больше всех. На набережной двери
лавок были открыты, и видно было, как владельцы - все толстые персы - важно
и тихо беседуют о своем, либо спят прямо на полу. Над городом витал прочный
дух крепкого турецкого кофе. Кофеен было великое множество. На приличной
Мариинской улице кофейни были шикарные, с оркестрами, с зеркалами, с медными
дверными ручками и светильниками, начищенными до рези в глазах. Публика в
них была соответствующая: английские офицеры, моряки в белоснежных кителях,
дамы в шикарных туалетах.
полумраке светилась угольками жаровня и хозяин, как дьявол или алхимик,
колдовал над удивительным напитком, а слуга, сбиваясь с ног, носил и носил
крошечные дымящиеся чашечки, сопровождаемые по турецкому обычаю стаканом
холодной воды.
потрясающе вкусный кофе, и размышлял о своем. Во-первых, денег осталось
всего чуть-чуть, так что он понятия не имеет даже, где будет сегодня спать.
Во-вторых, документов нет, так что если местные власти или англичане
поинтересуются его документами, то живо загребут. Ему рассказали, что в
порту есть такая специальная тюрьма для подозрительных лиц, и всех русских
высылают обратно в Крым. А в Крыму Бориса встретят нелюбезно, уж это точно.
насчет Бориса, то им не суждено сбыться, потому что никто Бориса не встретил
в Батуме и никто за ним не следил. Спиридон высадил его в пустынном месте,
Борис заметил бы слежку. А в этаком содоме, что творится здесь, в Батуме,
найти кого-то невозможно. Борис посидел ещ" немного, потягивая кофе,
принимая решение. Если верить Горецкому, то убитый Махарадзе вез список
турецких агентов в Крыму, и предназначался список представителям английской
разведки. Тогда возникают два вопроса: почему Махарадзе не передал список
английскому резиденту и откуда в контрразведке Добрармии знали про список?
Хорошо бы задать эти вопросы Горецкому и самое главное - получить на них
правдивые ответы. Потому что в голове у Бориса сидело предположение, что
Горецкий очень даже просто мог ввести его в заблуждение по поводу списка, и
нужно было ему, чтобы Борис попал в Батум для чего-то другого. Стало быть,
постулат первый: никому нельзя верить в наше сумасшедшее время. Из всех
бумаг у него в кармане одна только карточка с именем неизвестного
Исмаил-бея. Карточку эту Борис нашел сам, никто в Феодосии про не" не знает.
Значит, ему следует идти в кофейню Сандаракиса, уповая на Бога и свое
везение, иного выхода у него нет. Только так он сможет узнать, что же на
самом деле случилось в гостинице ?Париж?.
развил с утра бешеную деятельность. Прикинув приблизительно, где греки могли
ссадить Бориса на берег, он обошел все подходящие забегаловки и лавчонки,
постепенно сужая круг поисков. Лавку старьевщика он миновал, но зато побывал
с расспросами в хашной. Слуга вспомнил молодого человека в потертом
железнодорожном френче, небритого и пахнущего морем. Но он вспомнил также,
что человек этот дал ему приличную купюру, и ничего не ответил на расспросы
- грузинам присуще чувство благодарности.
разрешение, и к нему за столик подсел субъект с жалкими остатками
благородного происхождения на давно немытом и давно нетрезвом лице.
чтобы этой демонстрацией не оскорбить незнакомца - мало ли, ещ" нарвешься на
неприятности.
русской привычке захотел поговорить.
густопсовом городе вокруг одни азиаты? Турки, персы, греки, итальянцы?
ответить соседу - большая ошибка: теперь уж точно привяжется.
азиаты! Потому только блюдут свою густопсовую азиатскую коммерцию. А мы с
вами - русские люди! И место нам - в России! Там сейчас великое очищение
происходит, Армагеддон, можно сказать, Россия наша кровью умывается? Как
сказал поэт: ?Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!? А мы с вами
здесь, в этой густопсовости азиатской.