Чтение 12–й страницы книги ~Хождение за три мира~

передо мной возник кинематографический лик Заргарьяна.

- Аве гомо амици те салютант [здравствуй, человек, друзья приветствуют
тебя (лат.)]. Переводить надо?

- Не надо, - сказал я.

Стало совсем светло. Шлем космонавта легко соскочил с головы и взлетел
вверх. Спинка кресла сама подтолкнула меня, как бы предлагая встать. Я
встал. Никодимов уже сидел на своем прежнем месте, приглашая меня к столу.

- Переживаний много?

- Много. Рассказывать?

- Ни в коем случае. Вы устали. Завтра расскажете. Все, что вам нужно, -
это отдохнуть и как следует выспаться. Без сновидений.

- А то, что я видел, - это сны? - спросил я.

- Обмен информацией отложим до завтра, - улыбнулся он. - А сегодня
ничего не рассказывайте даже дома. Главное - спать, спать, спать!

- А я засну? - усомнился я.

- Еще как. После ужина проглотите вот эту таблетку. А завтра опять
встретимся здесь. Скажем, в два. Рубен Захарович за вами заедет.

- Я его и сейчас домчу. С ветерком, - сказал Заргарьян.

- И ни о чем не думать. Не вспоминать. Не переживать, - прибавил
Никодимов. - А урби эт орби [городу и миру (лат.)] ни слова. Переводить
надо?

- Не надо, - сказал я.

ПРОДВИЖЕНИЕ К РАЗГАДКЕ

Я сдержал слово и только в общих чертах рассказал Ольге о происшедшем.
Мне и самому не хотелось даже отраженно вновь переживать все увиденное в
искусственных снах. Я и Ольгу не спрашивал ни о чем, что имело бы к ним
хоть какое-нибудь отношение. Только поздно ночью уже в постели я не
выдержал и спросил:

- Мы получали когда-нибудь приглашения от венгерского посольства?

- Нет, - удивилась Ольга. - А что?

Я подумал и спросил опять:

- А кого из твоих знакомых зовут Федор Иванович и кто такая Раиса?

- Не знаю, - еще более удивилась она, - нет у меня таких знакомых.
Хотя, погоди... Вспомнила. Ты знаешь, кто это Федор Иванович? Директор
поликлиники. Не нашей, а той, министерской, куда меня на работу
приглашали. А Раиса - это его жена. Она меня и сватала. Ты где-нибудь
познакомился с ними?

- Завтра расскажу, а сейчас у меня мозги набекрень. Извини, -
пробормотал я, засыпая.

Проснулся я поздно, когда Ольга уже ушла, оставив мне завтрак на столе
и кофе в термосе. Вставать не хотелось. Я лежал и не спеша перебирал в
памяти события вчерашнего дня. Сны, показанные мне в лаборатории Фауста,
вспоминались особенно отчетливо - не сны, а живая конкретная явь, памятная
до мелочей, до пустяков, какие и в жизни-то обычно не запоминаешь. А тут
вдруг запомнились даже бумага на блокноте в больничном кабинете, цвет
пуговиц на Мишкином плаще, стук упавшего на пол зонда и вкус абрикосовой
палинки. Я вспомнил всю гофманскую путаницу, сопоставил разговоры,
поступки и взаимоотношения и пришел к странным выводам. Очень странным,
хотя странность их отнюдь не умаляла убедительности.

Меня поднял с постели телефонный звонок. Звонил Кленов, уже узнавший от
Зойки о моей встрече с Заргарьяном. Пришлось применить болевой прием.

- Тебе знакомо понятие "табу"?

- Предположим.

- Так вот: Заргарьян - это табу, Никодимов тоже табу, и телепатия табу.
Все.

- Рву одежды свои.

- Рви. Кстати, у тебя дача в Жаворонках?

- Садовый участок, ты хочешь сказать. Только не в Жаворонках. Нам
предлагали два варианта: Жаворонки и Купавну. Я выбрал Купавну.

- А мог выбрать Жаворонки?

- Мог, конечно. А почему тебя это интересует?

- Меня многое интересует. Например, кто сейчас пресс-атташе в
венгерском посольстве? Кеменеш?

- А у тебя не энцефалит, случайно?

- Я серьезно спрашиваю.

- Кеменеш пресс-атташе в Белграде. В Москву его не послали.

- А могли послать?

- Понимаю, ты пишешь диссертацию о сослагательном наклонении.

В общем-то, Кленов почти угадал. В своих попытках разгадать бродившую
вокруг меня тайну я уже много раз в это утро спотыкался на сослагательном
наклонении. Что было бы, если бы... Если бы Олег не был убит под
Дунафельдваром? Если бы не он, а я женился на Гале? Если бы после войны я
пошел в медицинский, а не на факультет журналистики? Если бы Ольга
согласилась на предложение министерской поликлиники? Если бы Тибор Кеменеш
поехал работать не в Белград, а в Москву? Если, если, если...
Сослагательное наклонение расточало всю гофманскую чертовщину. Я мог быть
на приеме в венгерском посольстве. Я мог поехать на "Украине" вокруг
Европы. Я мог быть доктором медицинских наук и оперировать живого Олега.
Все это могло быть в действительности, если...

И еще одно "если". Если у Заргарьяна я видел не сны, а гипотетическое
течение жизни, в чем-то измененной в зависимости от тех или иных
обстоятельств? Тогда законное право голоса получала фантастическая история
Джекиля и Гайда. Если журналист Громов мог на какое-то время сделаться
доктором медицины, хирургом Громовым, то разве не мог доктор Громов тоже
на какое-то время стать Громовым-журналистом? Он и стал им тогда на
Тверском бульваре. В одно мгновение, налитое тушью и лиловым туманом. В
одно мгновение, как Гайд, впрыгнувший в тело Джекиля из губчатого кресла в
лаборатории Фауста. Ведь у доктора Громова были свои Никодимов и
Заргарьян, управлявшие теми же таинственными силами.

Значит, и Заргарьян с Никодимовым и я одинаково участвовали в
одновременном течении каких-то параллельных, нигде не пересекавшихся
жизней. Сколько их - две, пять, шесть, сто, тысяча? И где протекают они, в
каком пространстве и времени? Вспомнилась Галина беседа с Гайдом о
множественности миров. А если это уже не фантастическая гипотеза, а
научное открытие, еще одна разгаданная тайна материи?

Но разум отказывался принять это объяснение, тем более мой разум, не
тренированный в точных науках. Я мог только посетовать на ограниченность
нашего гуманитарного образования: что даже просто поразмышлять, подумать
об открывшейся мне проблеме у меня, как говорится, не хватило умишка.

В таком состоянии меня и застала Галя, забежавшая к нам по дороге на
работу. Еще вчера вечером она узнала от Ольги, что я отправился с визитом
к Заргарьяну, и ее буквально распирало желание узнать, нашел ли я ключ к
разгадке.

- Нашел, - сказал я, - только повернуть его в замке не могу. Силенок не
хватает.

Я рассказал ей о кресле в лаборатории Фауста и о трех увиденных "снах".
Она долго молчала, прежде чем спросить:

- Он постарел?

- Кто?

- Олег.

- А что ты хочешь? Двадцать лет прошло.

Она опять задумалась. Я боялся, что личное заслонит в ней любопытство
ученого. Но я ошибся.

- Интересно другое, - сказала она, помолчав. - То, что ты увидал его
постаревшим. С морщинами. Со шрамом, которого не было. Невозможно!

- Почему?

- Потому что ты не читал Павлова. Ты не мог видеть во сне того, чего не
видел в действительности. Слепые от рождения не видят снов. А каким ты
знаешь Олега? Мальчишкой, юнцом. Откуда же морщины сорокалетнего человека,
откуда шрам на виске?

- А если это не сон?

- У тебя уже есть объяснение? - быстро спросила Галя.

Мне даже показалось, что она догадывается, какое именно объяснение
кажется мне самым вероятным и самым пугающим.

- Пока еще только попытка, - нерешительно отозвался я. - Все пытаюсь
сопоставить мою историю и эти "сны"... Если Гайд мог сыграть такую штуку с
Джекилем, то почему бы им не поменяться ролями?

- Мистика.

- А ты помнишь свой разговор с Гайдом о множественности миров?
Параллельных миров, параллельных жизней?

- Чушь, - отмахнулась Галя.

- Ты просто не хочешь серьезно подумать, - упрекнул я ее. - Проще всего
сказать "чушь". О гипотезе Коперника тоже так говорили.

Гипотезой Коперника я ее не сразил, но над моей гипотезой заставил
задуматься.

- Параллельные миры? Почему параллельные?

- Потому что нигде не пересекаются.

Галя откровенно и пренебрежительно рассмеялась.

- Не сочиняй научной фантастики - не получится. Непересекающиеся миры?
- Она фыркнула. - А Никодимов и Заргарьян нашли пересечение? Окно в
антимир?

- Кто знает? - сказал я.

А узнал я об этом через два часа в лаборатории Фауста.