Чтение 12–й страницы книги ~Заповедник для академиков~

улице.

Президент Санузии наслаждался тем, что кому-то придется ночевать на
улице.

Александрийский жил на первом этаже - ему было слишком трудно
подниматься на второй, - потому он, попрощавшись, пошел коридором,
соединявшим главный корпус с правым флигелем. Матя поднялся с Лидочкой на
второй этаж и проводил ее до комнаты.

Он сказал:

- Глупо получилось, я же вас искал. И с вами хотел поговорить.

- О чем?

- Обо всем. О наших будущих отношениях. Но Александрийский всегда был
таким настырным. И вас от меня увел.

Матя взял Лидочку за руку и поднес ее пальцы к - губам. Это было
старомодно, так в Москве не делают, Лидочка вдруг смутилась и спросила,
заставляя себя не вырывать руку:

- Это так в Италии принято?

- Это принято у поклонников, - ответил Матя.

Лидочка вошла в комнату. Марта лежала на застеленной кровати и читала.

- Ты куда пропала? - спросила она,

- Мы гуляли с Александрийским, - сказала Лидочка. - А потом пришел
Матвей Ипполитович, и они стали спорить.

- Я думаю, что Александрийский ревнует, - сказала Марта. - Когда-то
Матя был его учеником, недолго, в начале двадцатых. И оказался более
способным, чем учитель.

- Так все считают? - спросила Лидочка.

Она взяла вафельное полотенце, сложенное на подушке, и стала искать в
сумке пакет с зубной щеткой и порошком.

- Это считает Миша Крафт, который для меня - высший авторитет, -
сказала Марта. - Но я думаю, что причина в несходстве характеров. Матя при
первой возможности ушел к Френкелю в Ленинград и работал в
Физико-техническом институте. А потом его отобрали для стажировки в Италии.
То, что для Александрийского - предмет планомерного многолетнего труда, Матя
всегда решал походя, между двумя бутербродами или тремя девицами.
Александрийский считал его предателем, но дело не в предательстве, а в
сальеризме Александрийского.

- Матвей Ипполитович совсем не похож на Моцарта.

- Ты же понимаешь, что дело не в простом сравнении.

Лидочка взяла полотенце и пошла в женскую туалетную комнату.

Лидочка пустила воду. Струя била косо, порциями, будто кран
отплевывался. Она не услышала, как открылась дверь и вошла подавальщица.

- Вы меня простите, - сказала она, закрыв за собой дверь. - Мне у вас
спросить надо.

Лидочка испугалась, будто имела дело с умалишенной, готовой к
иррациональным поступкам, но не обязательно намеренной их совершать.

Она так и осталась стоять с щеткой в приоткрытом рту, с измазанными
зубным порошком губами.

- Вы видели, что я смотрела на мужчину, - продолжала женщина. - Вы его
знаете, высокий с усиками, красивый такой.

Лидочка кивнула. Она чувствовала, как белая струйка слюны с порошком
течет по подбородку.

- Мне с ним поговорить надо, - сказала женщина ровным, скучным голосом.
- А мне их имя-отчество неизвестны. Вы уж помогите, подскажите мне,
гражданочка.

Женщина притворялась. Говорить простонародно она не умела, и дело было
не только и не столько в словах, а в том, как она их произносила - труднее
всего подделать интонацию. Если бы Лидочку спросили, кто та женщина по
происхождению, она сказала бы - горожанка, вернее всего москвичка из
образованной семьи.

Лидочка взяла стакан, прополоскала рот, сморщилась от ледяного холода.

- Вы не спешите, - сказала женщина, - мне не к спеху.

Лидочка не могла решить для себя - ответить на вопрос или сослаться на
неведение. Но потом поняла, что нет никаких оснований таиться.

- Этого мужчину зовут Матвеем Ипполитовичем Шавло, - сказала Лида. - Он
физик, больше я о нем ничего не знаю.

- Шавло? И хорошо, что Шавло. Его тогда все Матей звали.

Под яркой голой лампочкой, висевшей над головой, Лидочка могла
разглядеть женщину лучше, чем в столовой. На вид ей было лет тридцать,
может, чуть больше.

Она была высока ростом и стройна, каштановые волосы были убраны под
косынку, а без окаймляющих лоб волос лицо казалось более грубым и резким,
чем в действительности. Из таких женщин получаются террористки и
настоятельницы монастырей. И если у иной женщины в таком же возрасте все еще
впереди - и мужчины, и радости, и дети, - у этой жизнь окончена. И если бы
не неведомая Лиде, но обязательно существующая цель, эта женщина спряталась
бы уже в свой тихий полутемный угол - и доживала, не расцветши.

Кем бы эта женщина ни была - она не могла быть подавальщицей в
академической столовой.

- Спасибо, - сказала женщина, протянув руку, будто хотела дотронуться
до Лиды. - Спасибо вам. Мне не его имя нужно. Важно было, что вы меня не
оттолкнули...

Лидочка поглядела на ее протянутую руку. Пальцы были тонкими, некогда
холеными, изысканными в своей длине и форме, но распухшими в суставах и
огрубевшими.

- Вы знали его раньше? - спросила Лидочка.

- К сожалению, - ответила женщина.

Она сочла возможным скинуть маску подавальщицы, словно выказывая этим
доверие Лиде.

- К сожалению, - повторила она. - Я не ожидала когда-либо его увидеть,
как не ожидаешь повторения кошмара.

- Кошмара?

- Вы все равно не поверите. Вы еще молоды.

- Это так кажется.

Неожиданно подавальщица засмеялась. И лицо ее стало мягче, женственней
и добрее.

В этот момент дверь в умывальную медленно открылась. В дверях стояла
Альбиночка в шелковом китайском халате.

Она, видно, поняла, что при ее появлении женщины оборвали разговор,

- Я вам помешала? - спросила она высоким, чрезмерно нежным голоском.

- Чего уж, - сказала подавальщица, - я вот щетку куда-то положила, а
куда - не знаю. Извиняйте.

Она повернулась и, наклонив голову, быстро вышла из умывальной.

- Как наивно, - сказала Альбиночка ей вслед. - Я могу поклясться, что
она из бывших, а устроилась в прислуги и притворяется. Правда?

- Не знаю, - сказала Лидочка, спеша вытереть лицо и собирая свои
туалетные принадлежности.

- Спокойной ночи, - прощебетала вслед ей Альбиночка.

Глава третья

Утром Лидочка с трудом проснулась - за окном была такая дождливая мгла,
такая полутемная безнадежность, словно дом оказался на дне аквариума,
полного мутной воды.

Марта уже поднялась и приводила перед зеркалом в порядок прическу. В
комнате пахло одеколоном "Ландыш". Лидочка потянулась - кровать отчаянно
заскрипела. Марта резко обернулась:

- Ты меня испугала! Как себя чувствуешь?

Лидочка попыталась сесть - все тело ломило.

- Меня, по-моему, всю ночь палками били.

- А ты больше с физиками гуляй! Я удивлюсь, если ты не простудишься, -
сказала Марта. - Давай, вставай, скорей беги в умывалку. А то там очередь,
наверное, а гонг зазвенит - опоздаешь. Филиппов тебя уморит воспитательными
беседами.

- А я их не буду слушать.

- Значит, ты никуда не годная общественница. А ты знаешь, что у нас
делают с никуда не годными общественницами? Их отправляют на перевоспитание
трудом. Я знаю, что президент нашей республики уже разработал систему
трудовых наказаний - опоздавшие ко второму удару гонга сегодня направляются
на сбор опавших листьев. Под дождем.

- Откуда ты все это узнала?

- Я уже была в умывалке, все новости узнала, все сенсации.

- Даже сенсации?

Лидочка встала с постели и ее повело - так трещала голова. Она
ухватилась за спинку кровати.

- У тебя очень красивые ноги. - Марта критически осмотрела Лидочку.
Ночная рубашка была ей коротка, и Лидочке стало неловко, что ее так
рассматривают.

- Хороши по форме и щиколотки узкие - знаешь, я очень люблю, когда у
девушек узкие щиколотки. А вот грудь маловата.

Не выпуская расчески и продолжая лениво расчесывать кудри, Марта
кошечкой поднялась с табурета, подошла к Лидочке и поцеловала ее в щеку.

- И щека у тебя пушистенькая. На месте мужиков я бы на тебя бросалась,
как тигра.

- Не дай бог, - рассмеялась Лидочка. Она взяла со спинки кровати свой
халатик.

- Ты не знаешь главной сенсации, - сказала Марта, возвращаясь к
зеркалу, - сегодня ночью ктото взломал дверь в погреб. Знаешь погреб по
дороге к вышке, ну тот самый!

- И что?

- Больше ничего неизвестно.