Чтение 12–й страницы книги ~Любимец~

- Что здесь?

- Увидишь, - коротко сказала она, подходя к груде резиновых фартуков,
лежавших на столе у транспортера, беря и завязывая его сзади.

- Мне тоже? Он же грязный.

- А ты думал, теперь всегда чистым будешь?

Мне показалось, что Ирка тоже боится, но не смеет признаться мне в
своей слабости. Она же бригадир и старожил к тому же.

- Что надо делать?

- Фартук надень, а то себя не узнаешь.

Я подчинился ей, как уже привыкал подчиняться. Она завязала мне
фартук на спине - запах смерти и мучений был теперь близок, я как бы
закутался в смерть.

По виду других моих спутников я понял, что они испытывали такие же,
как я, отвратительные чувства.

И вдруг транспортер дернулся и со скрипом двинулся в нашу сторону.
Мужики у резинового занавеса подняли дубинки - они были наготове...

И тут... неожиданно!..

Раздвинув своим весом занавес, на транспортере закрутился серый
метровый червяк - ничего подобного мне видеть еще не приходилось. Он был
страшен и, наверное, ядовит. Я не знал, как он попал в наш подвал, и
рванулся было бежать, но тут увидел, что мужики ждали его появления,
потому что один из них, примерившись, ловко ударил металлической дубинкой
червяка по голове, и он, дернувшись, замер.

Пока червяк медленно плыл на транспортере, я успел разглядеть его.

Убитое существо более всего напоминало громадную метровую гусеницу,
покрытую серой шерстью и снабженную сотнями маленьких ножек. Некоторые из
ножек еще дергались. Голова гусеницы была относительно велика, глаза -
выпученные, как у стрекозы... Я бы и далее с отвращением рассматривал это
животное, но тут резиновый занавес раздался снова, и появилось сразу
несколько таких существ, на этот раз мертвых.

Как только гусеница доехала до конца транспортера, Ирка приказала:

- Хватай! Тимка - за голову, Жирный - за хвост, а ну!

Сама она толкнула широкую плоскую тележку на низких колесах таким
образом, чтобы она оказалась у конца транспортера. И тогда, частично от
собственного веса, а частично от наших с Жирным усилий, тело гусеницы
кулем свалилось на тележку.

Так как к концу транспортера уже подъезжали сразу несколько
наваленных друг на дружку гусениц, то в дело пришлось вступить и другим
членам Иркиной бригады. Гусеницы оказались страшно тяжелыми - по пуду, не
меньше, и уже через полчаса я вымотался.

В наши обязанности входило грузить битых гусениц на тележки и
выкатывать тележки в боковой зал, где за длинными оцинкованными столами со
сливами, ведущими в эмалированные ванны под ними, стояли подобные нам
бродяги, которые взваливали гусениц на столы и свежевали их.

Если какая-нибудь из гусениц оказывалась недобитой, мужики у начала
транспортера должны были ее уничтожить. Почти всегда это им удавалось, но
одна из гусениц, которую я подхватил было, чтобы перевалить на тележку,
приоткрыла стрекозиные глаза, как будто зевнула, показав острые, длинные,
как у хищной рыбы, зубы. Я испугался и отпрыгнул в сторону - а вдруг она
ядовитая? На мой крик подскочил мужик с дубинкой и добил гусеницу.

Так мы бегали, сваливали, грузили, отвозили гусениц часа два-три -
точно не скажу. Я только знаю, что сначала я смертельно устал, руки
отваливались, и все время мутило от запаха крови гусениц - из них вытекало
много крови. Но потом я постепенно вошел в тупой ритм работы и даже
научился отдыхать - ведь транспортер нередко ломался, да и гусеницы шли
неровным потоком.

Один раз транспортер сломался, и после всяких криков и ругани пришел
человек с чемоданчиком - он достал инструменты и принялся чинить
транспортер. Мы смогли отдохнуть.

- Лучше помереть, чем такая работа, - сказал я, прислоняясь спиной к
транспортеру.

Ирка достала из волос сигарету, Жирный чиркнул спичкой и сказал:

- Оставишь затянуться?

- Вы курите? - удивился я.

- Нет, выпиваем, - сказала Ирка. - Еще вопросы будут?

- Зачем мы это делаем? - спросил я.

- Так это же ползуны!

- Конечно, ползуны, - вторил ей Жирный, глядя на сигарету. - А ты,
Ирка, почаще затягивайся, чтобы зазря не горело.

- Откуда они?

- Спонсоры их с собой привезли, из икры разводят, откармливают, а
потом, когда они в тело войдут, их убивают.

- Спонсоры не едят мяса!

- Ах ты, любимчик! - Ирка усмехнулась.

- Спонсоры - вегетарианцы.

- Спонсоры едят пруст. Едят?

- Но это печенье.

- Что в лоб, что по лбу, - сообщила мне Ирка. - Но делается это самое
печенье из ползунов. Неужели они тебя ни разу не угостили?

И тут меня вырвало, и я постарался убежать в угол, а надо мной многие
засмеялись. Конечно же, я ел пруст - круглые такие лепешки. Бывают
сладкие, бывают соленые.

Я еще не пришел в себя, как заявилась мадамка в сером ворсистом
платье. Она была встревожена поломкой транспортера.

- Дурачье! - кричала она на механика. - У меня разделочные сейчас
встанут! Ты хочешь, чтобы меня вместо этих тварей в расход пустили! А ну,
поторапливайся. А вы что расселись?

Мы уже не расселись, мы стояли смущенные от того, что не работаем,
хотя делать нам было нечего.

- А ну, в тот зал, помогайте свежевать!

Мысль о том, что я должен буду резать этих отвратительных гусениц,
была столь ужасна, что я предпочел бы сам умереть, но тут, к счастью,
транспортер двинулся вновь, и я был рад, что занимаюсь хоть и трудным, но
относительно чистым трудом. А потом, от усталости, радость испарилась...

Дальнейшее я помню урывками - я даже о голоде забыл, и тут Ирка
хрипло закричала:

- А ну, шабаш работе, пошли в казарму.

Я не сразу сообразил, что это относится и ко мне. У меня даже не было
времени осмыслить удивительный факт, с которым я столкнулся: Яйблочки и их
телевизор учили меня, что спонсоры вегетарианцы, к чему они всегда
призывали и нас, людей.

Мы с трудом сбросили намокшие фартуки и потянулись к лестнице.

Каждый шаг давался мне со страшным трудом. Я помню, как мылся в душе,
чтобы отделаться от зловония. Но как мне удалось взобраться на верхние
нары - загадка. И я сразу заснул. Ирка, как она потом сказала, даже не
смогла меня растолкать, когда привезли ужин и раздавали хлеб.

Я просыпался, представляя себе, что нежусь на мягкой подстилке у
кухонных дверей, и госпожа Яйблочко мирно возится у плиты, готовя завтрак
из концентратов для себя и мужа - спонсорам наша пища, как правило,
непригодна, и они питаются консервами... Вот с этим чувством жалости к
моей госпоже я проснулся и в то же время почувствовал что-то неладное -
запах! звуки! холод! духота!

И тут же весь ужас моего положения обрушился на меня, как лавина.

Я уже не любимец - я раб... я изгой, которому суждено погибнуть на
бойне, таская туши вонючих гусениц, я скоро умру, и ни одна живая душа не
подумает обо мне... Одиночество, вот самая страшная беда на свете - как же
я не думал об этом раньше? Неужели жизнь моя возле спонсоров была столь
согрета лаской, что я не чувствовал одиночества? Чушь! Я никогда их не
любил, но до встречи с соседской любимицей не подозревал, что нуждаюсь в
других людях. Основное качество домашнего животного, подумал я сквозь сон,
- это естественность одиночества, ненужность других... Я сам удивился
тому, как красиво складываются мои мысли - раньше я никогда так не думал.

- Подвинься, - услышал я шепот. - Разлегся, тоже мне!

Я не испугался и не удивился - это Ирка лезла ко мне на верхние нары.

- Так и помереть можно от холода, - шептала она.

Она притащила с собой на второй этаж старый мешок, которым
накрывалась. Вместе с моим мешком у нас получалось настоящее одеяло, а
Иркиной тело было горячим, как грелка, которую я когда-то наполнял для ног
госпожи Яйблочки.

- Ты только меня не столкни, - сказала Ирка.

- Нет, я не ворочаюсь, - сказал я, прижимаясь к ней, чтобы не
свалиться с нар.

Я хотел поговорить с ней, и мне даже мерещилось, что я говорю, но на
самом деле я уже спал - согревшийся и оттого почти счастливый.

Утром загудела сирена - всем вставать!

Я проснулся от воя сирены и от того, что обитатели нашего подвала
начали шевелиться и чертыхаться, а Ирка скользнула вниз на свои нары,
утащив с собой мешок. Сразу стало холодно, и я после нескольких бесплодных
попыток скорчиться так, чтобы сохранить ночное тепло, вынужден был
соскочить с нар.

Ирка уже побежала в коридор и крикнула мне по пути:

- Скорей, красавчик! Я очередь к параше займу, а ты к умывальнику!

Она была опять права - хоть я провел всего сутки в этом мире, но уже
понял, что без Ирки я бы пропал.

Она еще не успела скрыться в дверях, как целая толпа обитателей
подвала понеслась в сортир и к умывальне. Оба помещения были невелики, в
одном - три крана, в другом - три очка. А нас в подвале полсотни. И всем
надо.

Я побежал следом за Иркой. Она уже стояла в начале большой очереди -
к параше. Очередь в умывалку была меньше, но я знал, что она увеличится,