Чтение 12–й страницы книги ~Старый год~

- Тогда сиди и молчи, - проговорил Партизан.

Наступила тишина.

Все слушали, что происходит снаружи, но нора, в которую они забрались,
была достаточно глубокой, и не было слышно ни звука.

- Боюсь, - вдруг произнес Партизан, - что Жулик к нам побежит. Он их
наверняка на нас выведет.

- Там что-то было, - сказал Егор. Он вытер влажные ладони.

- Не бойся, - сказал Партизан. - Здесь улитки бывают. Крупные улитки.
Давно завелись. Они не кусаются. И слизь у них не опасная. Но если будут
Марфуту пытать, она наверняка на нас покажет. Она это убежище знает. Лучше бы
ее сразу убили.

- Ой, что вы говорите! - ахнула Люська.

- Фуражку потерял, вот что говорю, - ответил Партизан.

Было душно. Долго не просидишь.

- Нам долго здесь сидеть? - Люська как будто угадала мысль Егора.

- Пока не уйдут, - ответил Партизан. - Ты не бойся, не задохнемся. Мы
как-то здесь вчетвером сидели. Часа два. Но живые остались.

- Что им от нас нужно? - спросил Егор.

- Вы им нужны, - сказал Партизан. - Они выследили, что у нас молодежь.

- А почему молодежь?

- Глупый, молодежи здесь нехватка. Молодежь всем нужна. И новенькие тоже.
А если молодежь и новенькие, то тут цены нет.

- На что я им?

- Продать, - сказал Партизан. - Или использовать.

- Как?

- Как, как! Рано тебе еще знать как! - рассердился Партизан. - Твое дело
сидеть.

- Уйду я от вас, - сказала Люська. - Нельзя мне с вами жить. Лучше уж
дома.

- Надоело, - сказал Партизан. От него пахло немытым телом и дешевым
одеколоном. Задохнуться можно от такого одеколона. - Никто отсюда не уходит.

- А кто нам скажет, когда выходить? - спросил Егор.

- Птичка пропоет, - ответил Партизан. - Помолчи.

Они молчали. Чтобы не было грустно, Егор стал думать. Он уже немного
привык к своему положению и даже поверил в то, что стал как бы привидением.
Ведь невероятно то, что происходит с другими. С тобой невероятного не бывает.
Дядя Боря когда-то любил повторять: "Будем решать проблемы по мере их
возникновения".

Вот мы сейчас сидим в черной дыре. Я, один пожилой человек, которого не
успели уменьшить до нужного ничтожества, девочка Люська, не очень образованная,
по-своему симпатичная, и ее жалко. И надо отсюда выбираться. Как с необитаемого
острова. Как из тюрьмы. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Нет
тюрем, из которых не убегали бы графы Монте-Кристо.

Совсем близко, как будто в ухо, залаял Жулик. Ну просто заливался
отчаянно, будто хотел сказать что-то важное.

- Молчи! - зашипел Партизан. Жулик замолчал, будто удивился. Снаружи
зашуршало.

- Ох и выдаст он нас! - прошептал Партизан. Холодный нос Жулика ткнулся в
щеку Егору.

- Ты чего? - спросил Егор.

Жулик попытался схватить Егора зубами за рукав.

- Он нас зовет вылезать, - сказал Егор.

- Он здесь? Гони его! Нет, не гони. Держи его! Не выпускай!

Жулик скулил, и Егору показалось, что он понимает его. Выходи, умолял
Жулик. Чего ты сидишь в норе словно червяк!

- Я выгляну, - сказал Егор.

- И не мечтай. Они рядом. Я чувствую, что они рядом.

- Нет, я пойду!

Жулик, услышав Егора, взвыл от восторга. Он пытался вылезти наружу, как
будто был уверен, что Егор его не оставит.

- Егорушка, - умолял Партизан. - Если вас уведут, с кем я останусь! Они же
Марфуту наверняка уничтожили, а Пыркина застрелили. Я без населения пост свой
потеряю.

- Какой пост?

- Но я же начальник аванпоста, - пояснил Партизан. - У меня привилегии,
положение. Неужели не понимаешь?

- Нет, не понимаю, - сказал Егор. - Ничего не понимаю.

Он пополз к выходу за Жуликом.

Жулик уже выскочил наружу и бегал вокруг, деловито тявкая.

- Стой! - Партизан схватил Егора за ногу, но Люська стала бить Партизана.
Егор слышал частые удары и ее слова:

- Пусти, пусти же! Мы уйдем, зачем в дыре сидеть? Егор вырвал ногу и
выбрался на белый свет. Правда, свет был не очень белым, скорее серым, но после
черной норы он показался ослепительным.

Жулик прыгал вокруг, звал обратно.

Ни одной живой души вокруг не было. Тишина стояла отвратительная, потому
что такой тишины не должно быть. У древних греков мертвые жили под землей, там
была река, через которую перевозил специальный старик. Правда, Егор забыл, как
старика звали.

Где же остальные жители бытовки? Егор прислушивался к безнадежной тишине,
и ему хотелось, чтобы хоть какой-нибудь живой звук прорвался сюда.

- Что там? - глухо послышалось из-под земли.

- Ничего, - ответил Егор. Он поймал себя на том, что отвечает вполголоса.

Жулик тявкнул, вежливо приглашая идти. Громко лаять он тоже не решился.

- А ты пройди по мосту, - посоветовал Партизан. - Выгляни. Если все в
порядке, позови нас. Только негромко. Мы услышим.

Ничего себе партизан, подумал Егор. Кто с таким ходил в разведку? Поэтому,
наверное, белые и проиграли войну.

Егор пошел вверх по склону. На голой земле, усеянной железками, палками,
кусками бетона - чудом никто из них ног не поломал, - видны были борозды -
следы их бегства. Чуть выше, возле первого убежища, лежал на земле Пыркин.
Пальто у него было черным, рубашка оранжевой - следов крови издали не видать.

Егор кинулся к пьянице.

- Пыркин, вы чего! Очнитесь, Вениамин Сергеевич!

Егор склонился было над Пыркиным, но вспомнил, что поблизости могут
оказаться враги. Он сначала осмотрел склон дальше, в сторону бытовки. И
подумал, что там должна быть Марфута.

Но Марфуты не было.

Правда, и бандитов тоже не было.

Обернувшись назад, Егор позвал. Как и обещал - негромко:

- Партизан, выходите! Тут Пыркин лежит.

Пыркин лежал как-то неловко, подогнув под себя ногу, в откинутой руке была
все еще зажата палка, которой он пытался защищаться. Вблизи было видно, что
пальто Пыркина расстегнуто и рубашка залита кровью. Егор понимал, что надо
пощупать пульс, но побоялся это сделать.

К счастью подбежал Партизан.

- Ты хорошо смотрел? - спросил он. Партизан не глядел на Пыркина, а
оглядывал окрестности.

- Они могут таиться. Они же дьявольски хитрые. Но голос его был бодрее, и
вообще Партизан казался более уверенным в себе, чем пять минут назад.

- Он мертвый? - спросил Егор.

Подошла Люська. Она стояла поодаль, не осмеливаясь приблизиться к Пыркину.
Жулик тоже стоял рядом и молчал, видно, переживал за хозяина.

- Сейчас поглядим, - сказал Партизан. - Он у нас живучий. Здесь все
живучие. Отойди-ка.

Партизан присел на корточки. Он был таким маленьким, что Егор подумал, а
может, и не наврал белый партизан. Может, и в самом деле в Красной Армии был
такой ученый Фридрих Мольтке, который уменьшал пленных.

Хоть Егор не очень интересовался политикой, слово "демократ" он не считал
ругательством, как дядя Боря, но, когда смотрел кино или фильм по телевизору,
привычно болел за красных. Других фильмов по телевизору не бывало. Красные
всегда были нашими, белые - чужими. Вот и сейчас ему трудно было осуждать
Фридриха, если тот делал опыты над белыми пленниками. Вот когда вырезают
красные звезды на груди наших бойцов - это изуверство.

Партизан поднял веко Пыркина, заглянул в открывшийся белый глаз. Потом
поднял его безжизненную кисть и стал щупать пульс.

- Есть, - сказал он, - слабый, но есть. Теперь его надо в бытовку
перенести и перевязать, чтобы кровью совсем не изошел. Но нам с тобой его не
дотащить.

- Я помогу, - сказала Люська.

Партизан поглядел на нее в сомнении и, тут же почуяв неладное - он все
время был настороже, - присел, будто хотел спрятаться за тело Пыркина. Жулик
зарычал, глядя на мост.

Егор посмотрел в ту сторону.

Неровной, трудно различимой цепочкой их ожидали призраки. Они не
двигались, не показывали враждебных намерений, но стояли спокойно, бесстрастно,
и оттого от них исходила угроза.

- Кровь почуяли, - прошептал Партизан. - Когда кровь почуют, их трудно
удержать.

- А кто они? - спросил Егор. Он уже задавал этот вопрос, он многие вопросы
задавал по два-три раза и либо не получал ответа вообще, либо каждый раз
получал иной ответ.

- Придется бросить Пыркина, - сказал Партизан, - побежали с другой
стороны, по самой воде пройдем.

Жулик буквально взвыл. Он понял.

И в следующее мгновение он кинулся на призраков. Они отпрянули, но не так
испуганно, как в прошлый раз. Только расступились, пропуская песика. Жулик
помчался обратно.

- Ему все равно, - сказал Партизан. - Они кровь высосут из Пыркина, а ему
все равно.