полном составе названного комплота. Связывался же через посредство
поручиков Бобовича и Шевченка, а такоже подпоручика... - помолчал, словно
припоминая, - Штольца...
упомянутыми? Обижены ль они были Республикою? Прельщены ль?
Императора щедрые вознаграждения. Размер пожалований на каждый случай
обговариваем был отдельно, соответственно мере участия в заговоре. Для
поручиков Бобовича и Шевченки чрез Артамона Муравьева имел письменно
выраженное Государево изволение на пожалование сих особ поместьями и
баронским достоинством...
бумаг.
подтверждается письмами, его рукой писанными и адресованными помянутым
Бобовичу и Шевченке, а равно и Штольцу, и содержат инструкции
наиконкретнейшие о проведении в исполнение изложенного Волконским умысла;
восемь из(r)яты из шкала злоумышленника, еще пять перехвачены лицами, чье
служенье Конституции беззаветно... Признаете ли подлинность писем,
Волконский?
мельком синюшной бледности отца Даниила и мертвенному хладу руки.
Трибунала генерала Юшневского.
дополнительно?
хотя б раз за день. Однако встал, пересиливая себя, с неуверенностью (сего
не предусматривал отец Даниил); качнулся, заставил себя держаться прямо,
отгоняя радужные круги, плывущие перед взором.
священника.)
безмерна вина... прошу верить: все, мною сделанное, сделано не иначе как
на благо России!
когда вывели. Не в ту дверь, через которую ввели, а в иную, большую, в
дальнем конце залы. Не было уже рядом отца Даниила; вокруг - незнакомые,
совсем еще юные лица. Изумлены; не чаяли - его! - тут видеть. Что ж! им и
не называли Волконского; к чему? И хотя уже не оставалось в душе ничего
живого, хоть и душу саму приморозило, а вдруг заинтересовался: кто ж из
них Штольц? Который Бобович?
нетерпеливым задором поглядывали на дверь: когда ж обвиненье пред(r)явят?
Час, и другой, и третий - по брегету. Наконец отворились крашеные створки.
Вошли солдаты, подняли с мест, оцепили, сбили поплотнее. Следом - Боборыко
с папкою в руках.
ответом; молодые замерли в непонимании, Сергей же Григорьевич, зная,
жаждал одного - _слова_, твердо обещанного отцом Даниилом.
обстоятельств, единогласно приговорили...
Иванова Петра, Таубе Отто, Попадопуло Христе, Солдатенкова Василия,
Гонгадзе Вахтанга;
Апостолова Георгия, Лушева Ивана, Торосова Славомира, Карпова Василия,
Богородского Пахомия, Штейнберга Осипа, Крестовского Андрея;
Степана;
Савву...
слово. Не обманули, слава Господу! Отрешившись, вдруг и наконец, от всего
бренного, он сложил руки на груди, и уж не слушал дальше, и не услыхал
потому потрясенного - не в ужасе, нет! - в невыразимом изумлении! -
вскрика Станислава Бобовича:
летят все мысли к Тебе, бессмертная любовь; при едином воспоминании о Тебе
охватывает радость, но вспомню лишь об истинной сущности положения своего
- и нет уже радости, одни лишь грусть и скорбь, ничего кроме. Мог ли
знать, что уготовано Роком? нынче знаю: лишь в Тебе и была жизнь. Тобою
лишь утверждалась, не иначе!.. О Боже, для чего покидаем тех, кого
любим?.. зачем живем в суете?.. зачем сознаем суть Любви лишь в преддверии
смерти?.. Храня в сердце образ Твой, являюсь счастливейшим из живших, но и
несчастнейшим, ибо не увижу уже Тебя воочию и уйду, горюя о том, что
омрачил дни счастия, коим не по грехам наградил Господь мои седины; увы! в
моих летах следовало более размышлять о житейском... а возможно ли сие
было на избранном мною пути?.. Лишь год тому - как странно! - и не думал
об этом в гордыне. Впрочем! что толку сетовать? избрав дорогу, идти должно
по ней, не пеняя...
непременно... но за столь краткий срок и малой крупицы чувств не изложу;
уж и тем счастлив, что сего листа коснется Твоя рука, что строки, писанные
второпях, будут Тобою прочтены... о, какое страстное желанье видеть Тебя!
моя жизнь, моя Судьба - прощай! Целую, целую, целую руки Твои... знаю: не
смею, не достоин, и все же: целую, целую, целую!.. и ежели в душе Твоей
теплится хоть малый огонек снисхожденья к путнику, утратившему свет
путеводной звезды, к слепцу, стоящему на краю бездны, молю: забудь меня!
будь счастлива! но никогда, никогда не сомневайся в одном - в вечной
верности обожающего Тебя
с откоса по липкой грязи, не щадя, не думая вовсе, что оттого и медлит
скотина, что повисло на каждом копыте фунта под два самое малое бурой
весенней жижи.
Тираспольском, серая колонна. Не мала, не велика, человек под триста;
шинели оборваны, ноги замотаны во что попало. Чужой взглянет - шарахнется:
не солдаты, тати с большой дороги. Однако же солдаты! да не какие-нибудь,
а старослужащие; именная Конституции Российской рота, один к одному;
резерв Верховного Правителя...
сползающего по косогору всадника. Конь не переступал даже, а скользил в
глине, присев почти что на круп, аки баба на задницу. Ноздри часто
вздымались, выдыхая беловатый теплый парок; в нутре что-то надрывно екало,
отзываясь болезненным ржанием.
крестя во все стороны татарской треххвосткой.
перевернувшись через голову, точно кошка: откуда и силы взялись? - оттого,
видать, что нагнал-таки! Снова - в нагайку расплывающиеся ненавистные
хари.
нет и что попросту смешон сей ком глины, размахивающий плетью. Сквозь
запах пота собственного и конского, коим так уж пропитался, что и не
ощущал, пахнуло иным: острым, звериным почти, с чесночным придыхом.
Теснились все гуще; вот, нещадно сжав запястья, вырвали кнутовище.
Примеривались: кто первым вдарит?
горящих ногах. Вгляделся в избавителя. Охнул.