Потом он все-таки успокоился и впервые поглядел на меня.
него магазины еще лучше! Тут же он добавил:
тянул меня за руку. Когда мы дошли до спуска, знаете, около музея Леандра
Верлу, я встал, как статуя, и сказал:
увидела Аркашу... Содом и Гоморра! Топтунов между ними - это ж, может
быть, контракт, а контракт Топтунова - уже не какая-нибудь путевка в
жизнь, а вагон-экстра.
тихо, и две чашечки кофе. Лончик сидел, как скушав аршин, и пил кофе
маленькими глотками. Да, я же забыл: пару слов о нем. Что вам сказать,
мальчик-красавчик, совсем как этот, что стоит на бульваре. Девки не
сводили с него глаз, прямо как когда-то с меня. Но тут оказалась выдержка,
совсем не та, что была у Аркаши; он даже глазом не повел. То есть повел,
но не по ним, а по стенам. Потом повернулся ко мне и спросил:
снова спросил:
знать, если еще не знает. Мальчик брезгливо сощурился ("Какая прелесть, -
подумал я, - он еще ничего и не нюхал"):
труд.
сказал, но хорошо подумал. Когда мы вышли на улицу, он сказал только одно
слово:
Малом Зеркальном нас уже ждали смотреть: раз Аркаша привез, значит, это -
вещь. Но Лончик махнул рукой - и все ушли, кроме меня, конечно. И рюкзачок
тоже оставили.
вооружены, готовы и смотрят на меня с зеркал. Кто видел это, тот не
забудет никогда, как не забуду этого я. Представляете: статуэтка, глаза
прищурены, лицо окаменело, плечи откинуты. Все не двигается, только губы
шевелятся: "Дай. Дан. Дао. Ду". Я понял, что перебивать не надо.
превратился. Ой, как сверкали эти железяки, как они свистели! Никто не
сунул бы туда палец, и я первый. Потом они снова оказались за спиной, я не
видел, как, и начались игры с ножиками. Это были совсем не детские игры.
Он немного покидал копье, попрыгал и достал большой арбалет и стрелы.
Полный фурор! Мне было так интересно, что даже не страшно. Двадцать два
неописуемых номера! Это говорит вам Аркаша Топтунов, а Аркаша Топтунов
знает, что говорит...
коридор училища, знакомые обшарпанные двери. Или это мой первый участок на
Панджшере? - тот же зеленый линолеум, те же разводы на стенах. Двери
закрыты. Темно. Нет! - сверху холодный свет плафонов... это уже "Мегапол".
Переходы. Коридоры. Лестницы. Двери закрыты. Учительская! - откуда? Это
опять школа. Свистит ветер, скрипят проржавевшие петли. Выход! Стена. И
сзади стена. Господи!.. Я бьюсь головой об стены. И падаю...
проснулся на полу, лицо болело и было мокрым. Когда включил ночник, на
кнопке осталось красное. Отпуск кончился, а нервы ни к черту...
зеркало было жалко смотреть: там находился кто-то, нуждающийся в помощи.
Оказав помощь, я вышел покурить на балкон. Ночь в Ялте: бархатная тьма
перед рассветом, бриз, море, звезды и тишина. Что ни говори, в Великом
Договоре немало хорошего. И во всяком случае, Земля заслужила звание
Планеты-Для-Всех.
признаться, думал, вы спите.
ночи.
шутки. Хотя я, действительно, умею догадываться. Сложно стать хорошим
полицейским, имея фамилию Холмс. Но, судя по всему, мне это удалось.
Прибыв на Панджшер, я встретил единственного человека, походить на
которого стараюсь по сей день. Чем я, щенок, мог быть полезен Арпаду
Рамосу? А он принял меня, как равного. В газетах об этом не писали, по
сейчас особого секрета уже нет: там, на Панджшере, "Мегапол" координировал
первое массированное наступление на "фермы" Организации. Шутки кончились.
Наставник Пак значился во всех картотеках Галактики, он уже не пытался
откупиться, он спешил уйти, но этого никак нельзя было допустить. Моих сил
хватало только на то, чтобы не отстать от Арпада, в остальном Рамос мог
рассчитывать на себя одного - и тогда, когда мы пять дней ползли через
раскаленную степь, и потом, вышвыривая меня из-под пулеметной очереди. Его
ли вина в том, что он, раненый, был отправлен на базу и я - сопляк!
стажер! - продолжил преследование один? Да, это я взял Пака, взял почти
голыми руками. Но мало кто знает, какую роль сыграл во всей этой
героической эпопее Аттилио, доверенное лицо Наставника. Тогдашний
капореджиме очень хотел стать Доном, и ему было, видимо, очень приятно
хоть раз в жизни постоять на стороне закона. До сих пор я получаю к
Рождеству открытки от Дона Аттилио Шарафи.
был принят в штат, а потом, обогнав следователя Рамоса, стал инспектором.
помогает. Нельзя сказать, что нам это вредит. Во всяком случае, авторитет
у ведомства не ниже, чем у Контрольной Службы. Но всего-то нас, не считая
стажеров, на всю Галактику человек двести, из них стинов [стин - старший
инспектор (жарг.)] семь.
довольствии где-нибудь на Глабрионе. Мы мечтаем о настоящем
профессионализме, а значит - о "Мегаполе". Это и вправду интересная
работа. И не вижу оснований стыдиться нашей эмблемы: двух глянцево-черных,
настороженных ноздрей собаки. Да, мы - псы. Но наш хозяин - закон.
раз встретился с Арпадом Рамосом в его уютной квартирке на Ганимеде.
Списанный по инвалидности, он чуть-чуть оброс жирком и промышлял мелкой
торговлей. Твердый доходик плюс пенсия да неплохая семья - что еще нужно
человеку? Но я уже знал, поднимая рюмку за встречу, что именно этот
веселый инвалид, мой друг и первый учитель, виновен в десятке зверских
убийств - и что с того, что жертвами были боссы Организации? Они смеялись
нам в лицо, потому что у нас не было доказательств. А Рамос уже не был
связан присягой и вел свою собственную войну. Покалеченный и отставленный,
он все равно остался псом. Все, что я смог сделать для него, - это
рассказать о том, что известно пока только мне... и уйти.
мог бы быть я. Поэтому к своим тридцати пяти я верю только закону. Вера во
все остальное обошлась мне слишком дорого.