И катастрофа получила в его сознании название: катастрофа. И к этому
слову-координате начали подплывать другие слова: ужас, боль, смерть,
калека, больница.
Он начал ощущать свое полное тупой боли тело. Он уже каким-то образом
знал, что вскоре должен будет открыть глаза, но пока можно было
сопротивляться, этого делать не следовало. Пока глаза закрыты, была
надежда, что его мучает дурной сон, что скоро с легким шорохом моно
начнет тормозить, он выйдет, найдет такси и через полчаса окажется в
старом родном доме на холме.
Но даже с закрытыми глазами он уже не верил в сон. И как только понял
это окончательно, боль стала острее, и он застонал.
- Состояние, конечно, тяжелое, не будем скрывать от вас, - услышал он
откуда-то издалека бесплотный голос, - но шансы есть...
- Шансы на что? - спросил другой голос, почему-то очень знакомый.
- На жизнь. Не больше...
"О чем они говорят? - подумал Оскар. Наверное, о ком-то тяжело больном.
И я тоже болен. А может быть, это обо мне?"
Он поднимался теперь к сознанию с пугающей быстротой, боль упорно
выталкивала его на поверхность. Но ему не хотелось подниматься. Там
было тяжелое состояние, "только шансы". Но там был и знакомый голос.
"Это отец", - подумал Оскар. Теперь он окончательно пришел в себя, но
по-прежнему не открывал глаза. Нужно было дослушать, о чем говорили
люди около него.
- Что вы понимаете под словом жизнь? - глухо спросил отец.
- О, мистер Клевинджер, не будем заниматься философскими определениями,
особенно в такой час. У вашего сына раздроблена правая нога. Нужна ли
будет ампутация - пока я вам сказать не могу, но пользоваться он ею
безусловно не сможет. Вот рентгеновский снимок, смотрите, каша из
костей. Очевидно, его ударило по ноге что-то тяжелое, скорее всего
сорвавшееся сиденье. Повреждена и правая рука. Возможно, ее удастся
спасти, но полностью ее функции, скорее всего, не восстановятся. Что
касается повреждений внутренних органов...
"Священный Алгоритм, - пронеслось в голове у Оскара, - лучше бы удар
был чуточку посильнее..."
- Но пока нас больше всего беспокоят почки и печень. Сказать точно еще
трудно, но повреждения, увы, есть. Так что, мистер Клевинджер. жизнь, в
данном случае, это не так уж мало - В голосе врача послышалась
профессиональная обида человека, от которого профаны ждут больше, чем
он может дать.
- Скажите, доктор, непосредственной угрозы его жизни нет?
- Думаю, что нет. Мы сделали все, что нужно.
- Когда его можно будет забрать отсюда?
- О. мистер Клевинджер, пока бы я на вашем месте не задавал таких
вопросов. Кто знает... Если все пойдет хорошо, месяца через три-четыре...
- Вы меня не поняли, доктор,- в голосе Клевинджера послышались
нетерпеливые нотки человека, привыкшего, чтобы его понимали сразу, - я
имею в виду, когда его можно будет забрать сейчас, до лечения?
Доктор даже закашлялся от обиды.
- Вы нам не доверяете?
- Я вам абсолютно доверяю, доктор. Просто я...
- Смею вас уверить, что условия в нашей больнице...
- Я просто хотел...
- ...лучшие медицинские силы...
- ...забрать сына.
После томительной паузы доктор спросил:
- В другую больницу?
- Н-нет, домой.
- Простите, мистер Клевинджер.- голос доктора снова окреп, и в нем
теперь угадывалось торжество специалиста, поймавшего, наконец, профана
на совершеннейшей глупости. - Ваш сын в таком состоянии не может
находиться дома. Даже самый лучший уход не может заменить больницы. Так
что это совершенно отпадает. Я понимаю ваши чувства и представляю ваши
возможности, но взять его домой было бы преступлением. Ваше право
перевести его в другую больницу, если вы нам не доверяете, пожалуйста,
но не домой...
Оскару вдруг стало страшно. Зачем отец хочет его забрать? Слишком часто
отец настаивал на своем... Он открыл глаза и тихо позвал:
- Отец...
Оскар увидел, как отец на мгновение замер, словно прислушивался, потом
стремительно повернулся к сыну и жадно поймал глазами его взгляд. Лицо
его на секунду передернула жалобная гримаса, он с усилием сделал
глогательное движение. Глаза влажно заблестели. Он нежно коснулся
пальцами лба Оскара и провел ими по носу, губам, подбородку. Давно
забытая детская восторженная привязанность нежным и горячим облаком
поднялась из глубин души юноши, и он почувствовал, что и лицо отца, и
комната вдруг потеряли резкость. Он плакал.
- Не бойся, сынок, - сказал отец, и Оскару захотелось поверить отцу,
как он когда-то верил каждому его слову. Но не мог. И не только потому,
что их разделяли годы все более сильных ссор, но и потому, что слышал
слова доктора. Одноногий и однорукий калека. Почему удар пришелся не по
голове? Почему?
- И не плачь, - сказал отец. - Я знаю, что разочаровал тебя. Наверное,
сыновья всегда разочаровываются в своих отцах. когда вырастают. Но,
поверь мне на этот раз, прошу тебя. Я обещаю, что ты выздоровеешь и
будешь нормальным человеком.
Оскар услышал, как вздохнул врач. Он бы и сам вздохнул, но страшно было
набрать в грудь чуть больше воздуха.
- Завтра можно будет? - спросил Генри Клевинджер доктора.
- Забрать вашего сына?
- Да. - решительно сказал Клевинджер.
- Как вам угодно. - сухо сказал доктор.
Отец, ты обещал объяснить мне, куда мы летим, - сказал Оскар Он лежал
укутанный одеялом на широких удобных носилках в салоне самолета. Ровный
гул легко срывался с двигателей и уносился куда-то назад.
- Сейчас, сейчас, отдохни немного, - сказал Генри Клевинджер.
- Как вы себя чувствуете? - спросил полный врач с сонным выражением
лица и взял своими пухлыми теплыми пальцами запястье Оскара.
- Как будто ничего.
- Давайте сделаем укол, и вы спокойно проспите всю дорогу. Мисс
Джервоне, шприц, пожа луйста... Немолодая сестра с постоянно
испуганными глазами торопливо раскрыла саквояж.
- Нет, нет,- сказал Оскар.- Я чувствую себя вполне прилично. Я хочу
поговорить с отцом.
- Доктор Халперн, это возможно? - спросил Генри Клевинджер