Чтение 12–й страницы книги ~Шаг влево~

предвижу. Плюс кое-какая мелочь. Скорняков потянет.
Максютов молчал целую минуту - успевая размеренно постреливать по мишеням и
одновременно натужно ворочать в голове неизвестные мне мысли, тяжелые, как
гранитные надолбы. Одно было ясно: и вороватый рабочий, и опытные образцы
новейшей волоконной оптокерамики, попавшие в лапы концерна "Сиеменс",
интересовали его сейчас весьма мало.
- Ну, Скорнякову так Скорнякову, - решил он Ьконец. - С этого момента ты,
Алексей, формально входишь в резерв, фактически же будешь заниматься совсем
другим. Догадываешься чем?
- Догадываюсь. - Изображать из себя окончательно лопоухого осла тоже не стоило.
- Вот и ладно. Тема пока существует неофициально. Отчитываться о результатах
будешь только передо мной. Повтори.
- Отчитываться только перед вами, Анатолий Порфирьевич.
- Свои образцы сдашь Борисову, он здесь и ждет. Сколько тебе нужно времени,
чтобы просеять двести мегабайт?
- На Большой Считалке?
- На своем чипе. Я прикинул.
- Сутки.
- Всего-то? - Максютов с усмешкой качнул головой. - Добро. Прямо завидую: хоть
сам беги дырявить голову и ставить чип... вприпрыжку. Вот что, Алексей: добавлю
тебе на подзатыльник еще кое-какой материал от себя, ознакомишься. Что искать у
Шкрябуна, поймешь сам. Так и быть, сутки тебе даю, потому что потом ты мне
понадобишься свежим... Ты все высадил?
- Да.
- Тогда пошли запишем, - сказал он.
Опять послали - и я опять пошел. Только на сей раз хвостиком за Максютовым.

ГЛАВА З

Зря я предупредил Машу, чтобы рано не ждала, - было пять утра, а это в обычном
понимании и есть рано. В такое время нормальные люди еще спят, тем более в
воскресенье. И между прочим, напрасно. Ибо по нынешней августовской жаре только
в это время и можно еще кое-как дышать вне кондиционированных объемов:
асфальтовые реки улиц и озера площадей едва успели остыть, раскалившиеся за день
бетонные коробки нехотя отдали лишнее тепло эфирным средам. На востоке, слабо
просвеченный сквозь городскую дымку, занимался скудный серый рассвет.
Я ехал к себе в Кунцево и размышлял о странностях русского языка. Занимался
рассвет. Чем это, любопытно знать, он занимался? Судя по его осторожной
медлительности, решал тяжкую проблему: выкатить или не выкатить сегодня в небо
размазанное городским .смогом светило?
Пожалуй, лучше бы не выкатывал. На домашний кондиционер я еще не накопил.
Тишины, конечно, не было - где в мегаполисе бывает тишина? Когда? По улицам с
шуршанием носились машины, пока редкие. Ранний пустой трамвай, уродливый и
угловатый, как допотопный бронепоезд, удравший с запасного пути, со скрипом и
скрежетом взял поворот в восемь румбов. В пыльном скверике два щуплых
милиционера воспитывали "демократизаторами" орущего пьяного богатырской
комплекции, приплясывая и ловко уворачиваясь от его громадных ручищ. Лет десять
назад я, наверно, остановился бы посмотреть - это и впрямь выглядело забавно.
Не врал Экклезиаст: "Что было, то и будет". Пожалуй...
И все-таки если можно получить удовольствие от езды по московским улицам, то
лишь на стыке ночи и утра: трассы почти пусты, толп нищих на тротуарах еще нет -
не их время. Лишь некоторые, согнанные конкурентами с благодатных мест, с ночи
занимают позиции возле подъездов многоквартирных домов в расчете на полусонную
психологию ранних пташек: в девяти случаях из десяти приставалу матерно обложат,
но уж один раз подадут щедро. Пьяный и не вполне проснувшийся - близнецы-братья.
Возле моего подъезда в многоэтажке, выпирающей углом на улицу Алексея Свиридова,
знакомый приставала - потертый мужчинка с сизым похмельным мурлом - проводил
меня сумрачным взглядом, сплюнул вслед, но клянчить денег на сей раз не дерзнул,
понимая, что опять напорется на "работать не пробовал?". Впрочем, что я могу о
нем знать? Может, и пробовал когда-то. Между нами говоря, все эти президентские
программы борьбы с люмпенизацией населения мало чего стоят, а почему так
получается - не знаю. Однако люмпенов не убывает, это точно.
А этот к тому же неумный. Если бы встал днем в центре перед любым модным
магазином с картонкой "Подайте на чип!" - имел бы успех. На чип не наклянчил бы,
а на опохмел - запросто.
Неслышно отомкнуть дверной замок. Тихонько снять обувь, осторожно, чтобы не
скрипнула дверь, заглянуть в спальню. Так я и знал: Маша опять спала вместе с
Дочерью. Она часто так делает, когда я забываю явиться Домой ночевать. Днем она
покрикивает на Настьку, а вот ночью... Закрыть глаза и чувствовать рядом с собой
тепло своего ребенка, просто чувствовать, не видя его лица, забыв на недолгое
время о проклятой сорок седьмой хромосоме...
Это приятно, наверное.
Может быть, нам следовало завести второго ребенка. Маша не захотела, при моих
намеках сразу замыкалась наглухо, уходила в себя. Я не сразу ее понял. Одно дело
знать из книг и от врачей, что болезнь Дауна случайна, а не наследственна, что
второй ребенок почти наверняка родится нормальным здоровым младенцем, - и совсем
другое каждый день слышать лепет олигофрена, видеть эти вздутые щеки, этот вечно
высунутый, не помещающийся во рту язык... И винить себя, только себя.
Мне кажется, Маша не поверила ни врачам, ни книгам.
Мы не отдали дочь в платный приют - не захотели, да и не смогли бы, наверное. Ни
я, ни Маша. Нас не уговаривали, нам, вопреки очевидному профиту приюта,
старательно объяснили, что дети с болезнью Дауна обычно контактны и
доброжелательны, уход за ними несложен. И это оказалось правдой. Трудно не
любить своего ребенка, каким бы он ни был. Не прощать Настьке выходок, значения
которых она не способна понять, не играть с ней, не покупать шоколадных
батончиков...
Вот только второго ребенка мы так и не завели.
Есть хотелось зверски. После вчерашних гамбургеров из "Госснаба" во рту у меня
маковой росинки не было. Я поспешил на кухню, вскрыл первую попавшуюся под руку
жестянку, с хлюпаньем умял некого гада в томате, запил растворимым кофе и
почувствовал себя лучше. Теперь можно было приняться за дело.
Я так и поступил, перетащив в кухню кресло и размешав в чашке еще одну порцию
кофе, на этот раз без сахара.
Возникающее от записи на чип гигабайтных массивов чувство легкого отупения,
которое, впрочем, сравнительно быстро проходит, мне сейчас не грозило. Двести с
довеском мегабайт информации - не объем. Давая мне задание, Максютов прекрасно
понимал: на любой мыслимый анализ столь скромного массива данных мне скорее
всего потребуется восемь-десять часов. В самом крайнем случае пятнадцать, но уж
никак не больше.
"чиппи!"
Шар холодного огня раскрылся, рассыпая карточки. Тысячи карточек. Ни одна не
имела шанса ускользнуть от внимания, я видел их все и мог читать до полусотни
одновременно. Это предел, потолок. За полтора года чип в моем черепе превратился
в сильно устаревшую модель, над которой теперь снисходительно посмеиваются
владельцы того же CROWN'a-VL-2100, - а зря. Глупцы и пижоны не возьмут в толк,
что предел возможностей определяется мозгом. Каков бы ни был кнут, увечную клячу
не превратить ни во владимирского тяжеловоза,. ни тем более в фаворита
стипль-чеза.
Честное слово, это радует...
Сумасшедшая пляска карточек. Не калейдоскоп, не осенние листья на ветру - нечто
иное, чему нет названия ни в каком человеческом языке, что невозможно описать
словами... Ага, вот что подсунуто мне... Так я и думал. Для простой вводной,
пожалуй, многовато.
Катастрофы, причем - странные катастрофы. Странности без катастроф. Необъяснимые
явления. Известные миру и нет. И все это с приложением документов,
фотографий, заключений комиссий всех мастей, показаний свидетелей, протоколов
допросов обвиняемых по уголовным делам!
Ага.
Если нынешнее дело о разрезанном доме и гм... некоторых странностях с людьми и
животными не лежит в том же ряду - пилите меня на кусочки, четвертуйте! Укусив
предварительно той же собакой!
В юности я не задумываясь выложил бы год жизни в обмен на такую вот подборочку
материала, не вошедшего в пестрые бульварные сборники о великих тайнах бытия.
Чуть позднее - поторговался бы. Теперь же предстоящая работа не вызывала во мне
ничего, кроме желания сделать ее точно, скрупулезно и чем скорее, тем лучше.
Первым делом я отметил, что массивы данных Шкрябуна и Максютова во многом
пересекаются. По сколько-нибудь необычным катастрофам последних лет - полностью.
Почти все, что было в подборке второго, наличествовало и у первого, но у
Шкрябуна имелось еще многое сверх того. Зато в материале Максютова явственно
прослеживалась внутренняя логика, кто-то как следует поработал с данными,
отбросив лишнее. "Меньше знаешь - крепче спишь", - верно сказано, и, кажется,
генерал-майор Максютов имел намерение сберечь мой сон.
Я не стал гадать, что бы это значило. Главное, начальство, по-видимому, не имело
пугающего намерения упечь меня в высоколобые аналитики, что само по себе было
отрадно, а в остальном - прорвемся...
Поискав, от чего бы я мог оттолкнуться, я нашел один случай. Поселок с чудесным
названием Клин-Биль-дин Зарайского уезда Московской губернии, 17 мая нынешнего
года. Приблизительно в 10 часов утра весь (подчеркнуто) персонал уездной
психиатрической больницы, от главврача до уборщицы, по неизвестной причине
покинул здание больницы в состоянии ярко выраженной паники. В давке, возникшей
на лестнице, санитар Безуглый получил травму лица. Опрос участников бегства не
дал результатов: ни один человек не сумел сколько-нибудь внятно объяснить, что
послужило причиной столь постыдного поведения. Примечательно, что спустя
пять-десять минут большинство фигурантов происшествия вернулись в здание и более
не ощущали ничего необычного, кроме вполне понятной неловкости. Примечательно
также, что ни один из больных, независимо от диагноза, не принял участия в
массовом забеге врачей, медсестер и санитаров, за исключением некоего гражданина
Васина, впоследствии разоблаченного как симулянта шизофрении. В прессе инцидент
не освещался, местные власти интереса к происшествию не проявили, экспертная
группа не выявила никаких физических аномалий в здании больницы и его ближайших