Лана стояла, будто перед волком - такой ужас, такая тоска стояли в ее
глазах.
- И как? - спросил после паузы Дым. Люк вздохнул:
- Так ведь совсем без ошибок не получается. Путь познания - путь ошибок.
Он виновато обнял Лану, а та, грубо вырвавшись, сорвав с лица повязку,
бросилась прочь. Люк опрометью кинулся за ней, а Дым, аккуратно подобрав с
пола белый комочек ткани, понял, что улыбается, что в этой улыбке нет
радости, но нет и злобы, и что чувство, владеющее им в эту минуту, можно
назвать острой печальной завистью.
- Все, - крикнула с крыши Лана. - Уходите!
- Прости, - сказал Дым, глядя в растоптанный мокрый снег. Он не мог
заставить себя посмотреть заложнику в глаза - своему неудачливому
двоюродному брату, стадному животному, способному, однако, в полной мере
ощутить ужас смерти.
К чугунной ограде был привязан единственный оставшийся в живых узник
лаборатории. Впервые за много недель наевшийся до отвала брикетной травы
вперемешку с лишенными запаха гранулами.
- Уходите! - торопила Лана. - Уже время.
По ржавой железной лестнице они поднялись на крышу. Сумерки сгустились
окончательно. Тот, привязанный, казался смутным белым пятном на темном
снегу.
Дым обернулся к Лане:
- Иди в дом! Люк, уходите оба. Быстро.
Лана не стала возражать. Люк помог ей пробраться по скользкой крыше к
слуховому окошку. Дым слышал их дыхание да хлюпанье жидкой грязи под ногами
того, кто пытался освободиться от спутавшей его веревки. Волки были близко,
их присутствие ощущали и Дым, и тот. Определенный на роль приманки.
Дым приносил в жертву живое существо. Существо, похожее на него с точностью
до волоска, до узора вен и сосудов, сушество, чувствующее боль и
приближение конца. Лучше всего сейчас было уйти с крыши вслед за Люком и
Ланой, но Дым остался. Далеко, в стороне промышленной зоны, завыли тонко и
жалостливо, и от этой печали Дым сжался в дрожаший комок, а тот,
привязанный, забился и закричал.
Дым оглянулся - никого, кроме него, не было на крыше. Дым посмотрел вниз -
улицы казались заполненными черной стоячей водой. В какой-то момент ему
показалось, что темнота шевелится, живет. Нет, только показалось.
Идите сюда, беззвучно сказал Дым. Идите. Мы ждем вас. И несчастная
приманка, чья судьба предопределена. И я... И все мы, потомки Лидера.
Идите, все готово.
И снова послышался вой - на этот раз гораздо ближе; оголодавшие охотники не
ошиблись в выборе маршрута.
- Идите, - сказал Дым шепотом. - Идите... Мы не звали вас в наш город. Но
теперь чего уж там, идите, Здесь ждет сюрприз, который должен вам
понравиться. Ну же...
Тот, назначенный на роль приманки, совсем обезумел.
Он рвался и метался на привязи, он орал. Дым знал, что эти крики слышны и в
доме. Скорее, взмолился Дым, обращаясь к волкам. Не тяните, давайте же...
Крик вдруг сменился хрипом.
Дым перегнулся через край крыши, но ничего не мог разглядеть.
Он готов был поклясться, что волки еще не пришли на площадь - но приманка
уже молчала. Неподвижное белое пятно. Слабо хлюпнул талый снег. Тишина.
Дым чиркнул спичкой. Руки тряслись.
Он разжигал фонарь только в экстренных случаях - экономил масло. Но сейчас
был именно экстренный.
Под чугунной оградой лежало обмякшее, грязное, маленькое тело,
Обвитое веревкой, как мертвый плод пуповиной.
- Это очень важно - понять. Они не стали есть его, потому что их отпугнул
препарат?
- Они не могли почуять препарат, - убежденно сказала Лана. - Они...
побрезговали трупом, вот что!
- Тихо, - сказал Люк, серый, растрепанный и смертельно усталый. - Это я
виноват. Надо было вторую очистку... Я спешил... Я идиот, волчья сыть!
- Успокойся, - сказала Лана. - Мы все равно это сделаем. Мы придумаем,
как... Ты только успокойся. Может быть, поспишь?
- А если провести вторую очистку - они, ты думаешь, не почуют? - спросил
Дым. Люк помотал головой:
- Вторую... Если бы... Эх...
Свет едва пробивался сквозь занавешенные окна. Пол был гладким и чистым -
ни единой пылинки, ни единой соломинки. Солому давно съели, а пыль и песок
ежечасно выметает Ланина мать. У нее прямо психоз какой-то - водит и водит
тряпкой по чистому полу.
- Надо поспать, - повторила Лана. - Всем нам.
Все мы, подумал Дым. Мы - все...
Чья-то ошибка. Чудесный дар - разум, - доставшийся жвачному стаду.
Подпевающие на площади, копируюшие одежду и прически, тупо ходяшие друг за
другом. Дорожащие мнением Лидера, одинаковые, обреченные...
Они сидели у самодельного очага - плечом к плечу.
Дым положил правую руку на плечи Люка, а левую - на плечи Ланы. Лана
обняла мать, мать обняла сидяшего рядом парня, и вот уже плотный
круг молчаливых, полузнакомых, обнявшихся сидел перед самодельным очагом
и смотрел в огонь.
Лидер говорил: так сложилось, что мы не можем выжить друг без друга; это
не проклятье и не благословение.
Лидер говорил: мы можем презирать друг друга. Мы не равны по
отношению друг к другу и никогда не были равными. Нас привязывают друг к
другу наш строй, наш голод, наша глупость и наша любовь.
Мы - это то, что нас обьединяет.
Близилась весна.
Кое-где на поле снег уже сошел, из проталин выползла, как солома из
матраса, прошлогодняя бурая трава. А под ней, если разворошить - зеленые
побеги.
Бледно-изумрудная новорожденная травка.
Дым шел через поле. Отвыкший от неба над головой, притерпевшийся к низким
закопченным потолкам, он шел, преодолевая головокружение, и дышал полной
грудью. Ветер пропах волками. Дым мечтательно улыбался.
Он вспоминал Хозяина, с его непроницаемыми щитками поверх пристальных глаз.
"Ты не поймешь", - говорил Хозяин и сочувственно качал тяжелой головой.
Я-то все прекрасно понимаю, молча отвечал Дым, продавливая пяткой оседающий
серый снег. Я все понимаю, а если не умею сформулировать - что же... Может
быть, я просто не считаю нужным. Зато ты-то, Хозяин, не поймешь меня
наверняка. Вы не ходите стадом? Ваше счастье. Но зато вам никогда не понять
одной вещи. Впрочем, я уже зарекся объяснять. Все равно вокруг никого нет,
кроме сырой равнины, сладкой травы в проталинах и приближающегося волчьего
запаха.
А мне-то казалось - как только я выйду в поле, волки посыплются
горохом. Их не так много, волков, им требуется время, чтобы найти
добычу. Воистину - у страха глаза велики.
Облака были такие же серые, как снег. И в облаках тоже были проталины,
только вместо робкой зелени из них проглядывала синь, а из одной дыры,
разъехавшейся прямо посрели неба, вдруг брызнуло солнце. Дым зажмурился.
Вот так, Хозяин. Паси свои стада, стриги, собирай шерсть; через несколько
поколений ты вполне можешь отправить их на бойню, они нисколько не
огорчатся.
Они пойдут покорно, чередой, как ходили всегда, и только за мгновение до
смерти позволят себе испугаться.
Нет! Дым тряхнул головой, отгоняя лишние мысли.
Стадо обязано пастись? Под взглядом пастуха либо под взглядом волка? А это
вы видели?
И Дым, рассмеявшись, как подросток, показал серо-синему небу широкий
непристойный жест.
Небо не смутилось.
Может, мы и скоты, думал Дым, по щиколотку проваливаясь в талую воду. Может
быть... Но нашу судьбу не тебе решать, Хозяин. И не волкам.
Я понимаю, что тебе плевать на эти мои рассуждения, ты даже никогда о них
не узнаешь. Я надеюсь только, что ты удивишься, узнав о возрождении
цивилизации. Нашей цивилизации, потому что она возродится, Хозяин, ого, еще
как...
Дым прищурился; показалось ему или нет, что на близком и лысом, не
прикрытом травой горизонте показались серые тени?
Даже если сейчас показалось - волчий запах все ближе. Ветер северный, и Дым
идет на север...
Он остановился. Перевел дух; все-таки он отвык от долгих прогулок, от
быстрого шага. Все-таки он постарел, как-то сразу, рывком, это тем более
удивительно, что еще несколько месяцев назад ему приходило в голову
ухаживать за девушкой.
Сердце колотилось так, что прыгала грудь.
- Идите сюда, - сказал Дым. Набрал побольше воздуха и крикнул так громко,
как только мог:
- Эй, вы! Сюда!
Тишина. Шум ветра в ушах, да еше стук сердца.
- Эгей! Все сюда!
От напряжения перед глазами поплыли хвостатые искорки. Дым снова перевел
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Акунин Борис
Суворов Виктор
Пехов Алексей
Орловский Гай Юлий