Чтение 12–й страницы книги ~Бегство в Египет~

дублем которого этот предмет вы собираетесь сделать. И все это может он. -
Лодыгин бросил ласковый взгляд на свое детище, потом подумал о другом
своем детище, нахмурился и опустил голову.

- У вас нет папиросы? - спросил он чуть погодя; лицо его оставалось
мрачным.

- Мы, по-моему, в школе, а не в ресторане "Казбек". Подумайте о
подрастающем поколении. - Капитан Жуков кивнул на меня и Женьку.

- Да-да, я понимаю. Это я так спросил, от волнения. Я ведь не курю -
бросил.

И без всякого перехода он приступил ко второй, трагической части,
своей необыкновенной истории.

Даже старенький "Ундервуд" стал стучать печально и с перебоями, а на
мужественном лице капитана загулял над скулой желвак - так жутко было все
это слышать.

Все началось с любви к детям. Своих детей у Лодыгина никогда не было,
и каждый час его холостяцкой жизни был безвиден и пуст, как мир до первого
дня творения. Чужие дети пугались непонятного дяденьки, когда на улице он
протягивал им конфеты.

Я кивнул, уж мне-то этого было не знать.

- Потом я увлекся своим генератором, и на время тоску по детям
заглушила работа...

Но работе пришел конец - Генератор Жизни был создан, и тоска
возвратилась снова.

Тогда он принял решение: вырастить себе в колбе сына.

Это был мучительный день - мучительный и счастливый одновременно. Он
видел его рождение, он держал его на руках и кормил из резиновой груши.

- Ребенок рос быстро, Генератор Жизни был его доброй нянькой. За
каких-то три года он достиг моего возраста и моего ума. Я читал ему
классиков гуманистической мысли и великих мастеров слова. Я играл ему на
рояле Хренникова и на скрипке Арама Хачатуряна. Я не знал, чем все это
кончится.

Когда он маленьким крал у меня папиросы, я думал - это лишь болезнь
роста.

Когда он в суп мне подбрасывал дохлых мух, я считал, что это он не со
зла.

Только в два года, когда он оживил резиновую игрушку и она воровала
для него в гастрономе пиво и шоколад, - я впервые подумал, что с сыном
что-то не ладно, но не придал этому большого значения. Наказал, пригрозил
ремнем, не играл ему в тот вечер Хачатуряна.

Я уже говорил, во всем он был моя копия. Порой я сам начинал
сомневаться, он это, а может быть, это я. Жизнь моя стала полной
неразберихой. Я стал замечать за собой странные вещи. Например,
подозрительность - я купил себе телескоп. Я сделался жадным, полюбил
деньги и разлюбил музыку. Больше всего жалею, что не слушаю теперь
музыку...

- Молодой человек, - Василий Васильевич показал на Женьку, - может
сыграть вам что-нибудь на баяне.

- Это потом, - сказал капитан Жуков. - Продолжайте.

- Я выполнял какие-то его непонятные просьбы, устраивал какие-то
встречи, часто с переодеванием, а недавно почти случайно узнал, что мой
сын использует Генератор Жизни в корыстных целях - делает его копии и
продает их разным подозрительным личностям с юга. И что его разыскивает
милиция...

- Разыскивала, - вдруг поправил его капитан. - Практически он в наших
руках.

- В ваших руках? Вы уверены, что он - это он, а не его резиновое
подобие?

- Уверен, - ответил капитан Жуков. - Завтра в двенадцать-ноль-ноль он
будет на чемоданной фабрике. Между прочим, там-то и изготовлялись копии
вашего генератора и туда же переправлялись ломаные - чинить. Только ради
всего святого, это агентурные сведения, поэтому просьба - не разглашать.

- Я буду молчать как рыба.

- Все, товарищи. - Капитан Жуков поднялся. - Главное мы теперь знаем.
Из школы будем расходиться по одному: сначала школьники, за ними -
взрослые.

Я поднял руку.

- Вопрос можно? Экскурсия на чемоданную фабрику с этим... ну, тем,
что завтра... как-нибудь связана?

- Постой-ка. - Капитан Жуков нахмурил брови. - Я разве не говорил?
Это одна из основных частей всей завтрашней операции. Экскурсия отвлечет
их внимание, а дальше... - Он замер на половине фразы и пристально
посмотрел на меня. - Это уже моя забота, что будет дальше. И вообще,
Филиппов, что-то ты под вечер разговорился.

Первое, что я увидел на чемоданной фабрике, - это фуражку дяди Пети
Кузьмина, нашего соседа по квартире. Он стоял в проходной на вахте,
загораживая шинелью вход. Лицо его было строгое, а шинель застегнута на
все пуговицы. Меня он, кажется, не узнал.

- Экскурсия, говорите? Сейчас разберемся, какая у вас экскурсия.

Он сунул руку в окошко своей каморки и вынул телефонную трубку.

- Софья Павловна, это вахта. Кузьмин говорит. Соедините меня с
режимом. Егор Петрович? Здравия желаем, Егор Петрович, это Кузьмин
говорит, с вахты. Экскурсия тут у меня, школьники. Бумага есть. Печать
тоже. Почему не пускаю? Дак бумажку ж можно того - подделать. Школьники
же, хулиганье - запросто печать из резинки бахнут. Одни? Почему одни.
Длинный с ними такой, в очках, говорит, что ихний директор. Значит,
пускать? Ну так я пускаю.

- Так. - Дядя Петя обвел нас суровым взглядом. - Почему не по росту?
Всем выстроиться по росту. И руки из карманов убрать. - Он накинул на нос
очки и стал изучать список. - По списку двадцать пять человек, а в
наличии... - Он пальцем пересчитал наши головы. Когда он дошел до меня,
что-то в его глазах такое блеснуло, а может, это мне показалось.

- Кто старший? - сказал он пряча в карман бумажку. - Пусть пройдет в
эту комнату на инструктаж. У нас особое производство, это вам не
какой-нибудь щетинно-щеточный комбинат имени товарища Столярова. Грохнет
на голову чемодан, тогда узнаете, где раки зимуют. И вас, который
директор, попрошу тоже.

Мы с Василием Васильевичем миновали вертушку вахты и прошли за обитую
дермантином дверь. На двери висела табличка "Инструкторская". В комнате
никого не было. На стенах - графики и плакаты; на одном, который висел
ближе других, был нарисован лежащий на полу человек и склонившаяся над ним
санитарка. Сверху было написано: "Оказание первой помощи при падении со
стеллажа чемодана". Я изучил все двадцать четыре пункта инструкции и,
когда дошел до последнего - вызывайте скорую помощь по телефону 03, -
раздался щелчок замка и знакомый голос сказал:

- Цех N_15. Это из проходной - налево. Там вас будут ждать мои люди.

Я обернулся. Перед нами стояла бабка с ведром и веником. Она плюхнула
из ведра воды, примерилась и веником хлестнула по луже.

- Они сорют, а я корячься за шестьдесят рублей.

Из-под синего бабкиного халата вылезали стоптанные рыжие башмаки. Я
все понял, а бабка продолжала брюзжать голосом капитана Жукова:

- Ишь, застряли как мертвые. Ваши давно в обивочную ушедши, лекцию
про чемоданы слушают. Пошли, пошли, нечего тут топтаться, мне еще семь
цехов подметать.

Мы с Василием Васильевичем пустились догонять наших, но свернули не
направо, к обивочной, а налево - к цеху N_15, где нас должны были ждать.

У цеха никого не было. На запертых железных воротах под большой
цифрой "15" мелом было написано: "Не входить! Опасно для жизни! Идет
загрузка сырья" - и нарисован череп с перекрещенными костями.

Василий Васильевич посмотрел на меня, я - на Василия Васильевича, и
мы оба пожали плечами. В том смысле - ну, мол, прибыли, а что дальше?

А дальше послышался долгий жалобный стон, который тут же сменился
коротким веселым скрипом.

Стонала электрическая тележка, а скрипели наваленные на нее горой
чемоданы. И управлял всем этим хозяйством человек с глухарем на шляпе.

- Быстро прячьтесь по чемоданам, - сказал Лодыгин, затормозив. -
Приказ товарища капитана.

Я хотел узнать, зачем прятаться, но увидел, что Василий Васильевич
уже захлопнул над собой крышку, а Лодыгин защелкивает на его чемодане
замок.

Тогда я выбрал себе чемодан по росту, забрался в него, и мы
отправились в трясущейся темноте туда не знаю куда.

Лодыгин, не останавливая тележку, вышиб запертую железную дверь и
отлепил от номера цеха уже не нужную теперь единицу.

В пятом цехе было темно, лишь в глубине, подкрашенные папиросными
огоньками, ворочались над гигантским чаном лопасти перерабатывающей
мельницы.

- Сырье прибыло. Можно загружать, - сказал Лодыгин, спрыгивая с
тележки.

По цеху пробежал хохоток, и пять лодыгинских ртов выплюнули, как
один, папироски. Пять подошв затоптали их, чтобы не случился пожар, а пять
пар рук в больших рукавицах принялись бросать чемоданы на ленту
транспортера-загрузчика.

Когда чемодан со мной отправился в свой последний путь, одна из рук
сняла рукавицу и написала на крышке мелом: "Смерть шпиону Филиппову".
Потом подождала следующего и вывела на его промятом боку: "И примкнувшему