и тебе не советую.
книга. Он слюнявит огрызок карандаша и старательно мажет грифелем по
странице.
к губе комок языка...
выстрелила по памяти, большой белый шар разорвался в его мозгу, он
вспомнил: была книга, были точки, буквы, слова - пустой звук, ни эха, все
белое, без следа, пустое снежное поле, зевота, смерзшиеся от скуки глаза.
Палец сонно перелистывает страницу. И вдруг - где кончается снежный берег
- огонь, обвал. Глаз горит, зрачок на полмира. В нем сад, дерево, женщина,
тело женщины, стыдно, надо бежать, убежать, куда-нибудь, а куда? двор?
улица? спуск за Английским мостом? надо, чтобы никто не увидел, стыдно,
надо, чтобы поменьше света, кладовка? тише! запереться, замок не работает,
вставить в дверь швабру, если увидят - умрешь.
ее телу и, не дойдя, плавится от стыда, прячется в мелких завитках
листьев. Дерево обвивает змея. Он раскрашивает змею в зеленый, чтобы
спрятать ее в листве, чтобы она не видела белых точек стыда, вспыхивающих
в его зрачках...
коридор и, уже закрывая дверь, замечает, как рука мальчика гладит в
полутьме крысу.
уголь языка жег иссохшие губы, грудь ломило, в сердце били барабаны войны.
Сволочь! Ужо тебе, Синяя Борода!.. Ты родился из чьей-то лжи, как
Калибан...
пламенем, как Чингисхан, горю... Пламя, пламя! И бледной смерти пламя
лизнуло мне лицо и скрылось без следа...
головой в стену, ничего не видя, не слыша, не слушая, чувствуя только, как
сгорают на языке слова и пальцы наполняются болью, царапая мертвую стену.
же ты, идем, тебе надо лечь, дурень.
Нет! - Кулак Зискинда с силой вонзился в стену, под желтой кожей кипело
черное море вен. - Пусть загремят войны перуны! Пусть бога-мстителя
могучая рука... - Он вскинул голову. - Меч! Где мой меч? Где мои
пистолеты? Выстрел за мною... готов ли ты? - Пальцы его шарили по стене. -
Есть еще время... откажись... и я тебе прощу все... Стреляйте... Я себя
презираю, а вас ненавижу... Нам на земле вдвоем нет места... Я
выстрелил... - Голова его замерла, он будто прислушивался к чему-то, к
какому-то дальнему эху, выстрелу или голосу, слышному ему одному, ладони
оставили стену, руки были уже на груди, ища спрятанное под кожей сердце.
углах рта. "Слава Богу, - подумал Капитан, - сейчас это кончится. Все от
нервов, слишком у него много нервов. Душа такая."
неуверенно, будто после больницы, пошел вдоль стены.
дошел до двери и обернулся. - И если ты боишься, то отъезжай в сторону и
помолись, а я тем временем вступлю с ним в жестокий и неравный бой.
зажата погнутая английская булавка.
ключицей. Он улыбнулся, не открывая глаз, потянулся губами к ней, она
ответила ему своими губами, и все повторилось снова.
куда-то ушли, большая теплая пустота наполнила всю ее изнутри, потом
кольнул страх, она посмотрела на Влада, "дура", сказала сама себе, "он
твой, чего тебе еще надо?"
к губам, на цыпочках, тихо-тихо, под тихий взгляд ее глаз подошел к розам
и вдруг сильно и высоко подбросил их к потолку в ее сторону.
вскрикнула, уколовшись, цветы легли на постель, усыпав ее облетевшими
лепестками, раскрасили пол вокруг, она лежала и мерзла, покрытая с головы
до ног мертвым покрывалом цветов.
гробу", - мелькнула мысль, но она прогнала ее, не дав испугаться сердцу.
дракона?
Он отломил от ветки бутон, зажег спичку, поднес ее к лепесткам, сухое
пламя цветка смешалось с жарким - огня. - Вот такого? А ты таких драконов
видала? - Смеясь, он взял огонь в рот и выдохнул его вместе со смехом. -
Маленький огнедышащий пресмыкающийся червяк по имени Цепеш Четвертый.
Почему ты такая серьезная? Не смешно? Я губы обжег, иди поцелуй.
обнял ее за голые плечи, она вжалась в него, сердце ее стучало о его
твердую грудь, ей не хватало дыхания, она хотела глотнуть воздуха, но он
держал ее губы в своих, она почувствовала, что задыхается, что в глазах ее
пепел и дым, и обугленные лепестки роз, и уходит пол под ногами, и она уже
не стоит, а стремглав несется в открывшуюся под ней пустоту, а там, внизу,
в бесконечном запутанном лабиринте - идут четыре одинокие тени, четыре ее
навсегда утраченных мужа, и нить любви, которая им помогала отыскать
выход, уже обрублена тупым ударом судьбы, а маленький огнедышащий зверь
тянет каплю за каплей краденую чужую кровь и растет, наливаясь силой, и
глаза его, каждый глаз, как блюдо с Иродова стола, и он ждет, когда четыре
человеческие фигурки сойдутся у его отверстой норы, и тугая струя огня
смоет с них все живое, и останется лишь слепая кость, острая и холодная,
как шипы этих мертвых роз, которыми была выстлана ее короткая дорога
любви.
никого нет, там - это тебе приснилось. Успокойся, дай я тебя поцелую. В
сны только школьницы верят, школьницы да рыцари с булавкой вместо копья.
Ну вот, как баба - уже расплакалась. Аня, красавица моя, что с тобой?
большие все куда-то ушли, а про нее забыли - оставили в чужом доме одну, и
она забилась в какой-то тесный колючий угол и боится выйти, и страшно
стоять, и страшно кричать от страха, потому что в комнате кто-то есть, и
он только того и ждет, когда она закричит от страха, чтобы медленно идти
на ее крик, тянуться к ней своими руками, дышать хрипло и тяжело,
душить...
болит, вот здесь... Наверно, это цветы, они так тяжело пахнут.
какой-то лестнице, неизвестно зачем полез и выбрался на плоскую крышу.
трещинах, в мелких кратерах от упавших замертво птиц, в окаменевшем
голубином помете, в пожухлых пучках травы, прилепившихся к черно-голой
горизонтали.
кольцом, вокруг колодца двора. Отсюда, сверху, стена не казалась страшной,
не то что из глубины снизу. Если зубы ее и были зубы дракона, то такие
древние, ископаемые, что годились разве что под вороньи насесты.
увидел Жданова. Тот сидел, как глиняный бог, лицо серое, от пояса до
ступней - запеленутый в горбатое рубище, из прорехи торчит колено, на
скулах синие желваки, страшный, глаза голодные, в глазах сера и смоляная
пыль.
веслах? Не все еще передохли? - Он просунул руку в прореху и вытащил
оттуда бутылку. - Пей, - и отпив первый, протянул ее Капитану. - Знаешь,
за что я пью? Как думаешь, Капитан, за что может пить человек, которому
пересадили сердце? - Он похлопал себя по груди. - Капитан, я знаю, ты
никогда не врешь. Скажи, ты сильно меня не любишь?
- в этом доме я не видел ни одной кошки. - Он медленно потянул из бутылки.
- Я знаю, почему ты так спрашиваешь. Посмотри туда, там что-нибудь есть? -
Он показал рукой на молочную пену у горизонта, туда, откуда брала начало
их трудная дорога сюда.