трое, а то и пятеро... Почему так: человеку хорошо, когда можно делать,
что хочешь, а делать, что хочешь, можно только, если ты один?.. Много все
же у нас одиноких женщин, и сразу их узнаешь - семейная идет и по сторонам
не смотрит, а вон те, три, здоровые, на всех мужчин заглядывают, улыбки,
как ненастоящие, и лица незамужние... Смешные бабы, вцепились друг в
друга, как три богатыря с той картины, самая полная - Илья Муромец... Нет,
все-таки обязательно надо иногда походить одной...
связкой дряблых воздушных шаров, Наталья Ивановна подошла к лотку и купила
себе шоколадный батончик за тридцать три копейки с коричневой начинкой.
Давно она не ела шоколада, ну как это ни с того, ни с сего взять да и
купить себе шоколад?.. А народу на улице все больше, наверное, кончилась
уже демонстрация.
будто понимает: голова набок, хвост кверху, парень, совсем еще мальчишка,
щелкает аппаратом, сам, без шапки - вот простудится, а мать крутись, с
работы отпрашивайся. Девчонки стоят рядом и хохочут, а флажок весь в
грязи, полощется в луже. Вот ведь молодежь, додумались! Мы бы никогда не
посмели... больно тихие мы были, смирные, эти не такие... Господи, что
это? Крик. Да страшный какой, точно кого убивают.
ржавый, хриплый, отчаянный женский крик. Драка.
Медленно, как в кино. Наталья Ивановна, конечно уж, протиснулась в первый
ряд. В руках - это ж с ума сойти! - знамена. Наперевес, как ружья. Блестят
на солнце медные острые наконечники, похожие на школьные перышки N 86,
теперь такими не пишут, теперь авторучки...
толпу, подхватили.
мне еще!..
дам вот по очкам...
матерятся, целят друг в друга своими копьями.
напряжения рук. Да где же эта милиция?!
вальс. Точно летний, грибной, солнечный дождь. Зазвенел, заглушая крики, а
дерущиеся все ближе друг к другу, лица все темнее, уже глаза...
тут баба пьяная дерется!
раздирая толпу, вслепую, по чьим-то ногам Наталья Ивановна уходит прочь.
Скорее отсюда, скорее домой... домой! А сзади музыка, рояль... И - вопль!
Это уже не женщина кричит. Скорее, скорее, наступая на бумажные цветы, на
мертвые комочки лопнувших шариков... скорее... только подальше от этой
толпы, от того места, где наверно стекает сейчас по каменной шершавой
стене густая красная кровь.
праздничные теплые огни, свет во всех окнах. С праздником!
ждут: и дочь, и внуки Тимофей и Даниил. А он... Отправился, не иначе, к
своему дружку Самохину, встретил, небось, на трибуне. Ну, я ему...
ветеран.
кораблей.
строят.
как будто стоя спит". Никакой выправки. Пошел бы куда-нибудь, к товарищам.
Ведь ты же совсем еще молодой человек, а киснешь в праздник около
телевизора. Надо быть мужественнее, мальчик я вот - одна тебя растила,
сколько перенесла, а духом никогда не падала. Ты, наоборот, докажи, что ты
сильный...
стулом?
разливается по светлому весеннему небу.
там с ума сойдем, такого второго города нет!
сочетании с пьяной толпой приматов. Уверяю тебя: карнавал в Венеции ничуть
не хуже.
жидов!", и они, все, как один...
его маме и "Жигулям"...
фонарики в каких-то красных саванах.
разобраться, кладбище.
нести и бросил.
друга рюмки, бокалы, стаканы, жестяные кружки.
кончатся? Никто ни разу не дал окончательного ответа на этот вечный
вопрос. Мог бы теперь, в качестве очевидца, ответить на него Петр
Васильевич тютин, но молчит. Не потому ли молчит, что знает такое, чего
живым знать раньше времени не положено? И не потому ли, не затем ли, чтоб
поставить на место тех, кому постоянно не терпится, всегда так
надменно-загадочны отрешенные лица мертвых?
в старый свой синий костюм - все-таки по его получилось, серый оказался
весь в масляной краске.
сырым тенистым оврагом букетики ландышей. Похоронный автобус движется
сквозь дождливый полдень, капли стекают по запотевшим изнутри стеклам,
молча сидят провожающие - родственники и близкие соседи.
старые все люди, для каждого похороны друга - репетиция, пусть себе едут
отдельно и даже разговаривают на посторонние темы, пускай, успеют еще...
дочь, распухшая от плача так, что и не узнать, обнимает ее за плечи, вдоль