Чтение 12–й страницы книги ~Без маски~

побрел к выходу, но знал, что вернусь сюда. Вернусь днем.

...Я стоял на лестничной площадке возле горящей кнопки отключенного
на ночь лифта, а Наташа обходила вокруг меня, как планета вокруг тусклого
остывающего солнца, и счищала щеткой с моей куртки подвальные пыль и
грязь. Она ни о чем не спрашивала, и я ничего не говорил. В глазах ее не
было удивления, в ее распахнутых глазах...

Я вошел в прихожую и медленно снял куртку. И долго отмывался от
подвальных запахов. И шагнул в комнату, где посреди белого-белого... было
ее лицо...

Перед началом рабочего дня я попользовался электробритвой Цыгульского
- он держал ее в своем столе на всякий случай, и таких случаев, по-моему,
было у него немало. Эх, молодость, что с нее взять? Цыгульский ворвался в
комнату ровно в девять и, разложив блокноты, принялся что-то лихорадочно
писать. В начале десятого пришла запыхавшаяся Галка и около получаса
обстоятельно рассказывала о здоровье Славика. Потом я просмотрел субботний
номер. Моя страничка выглядела неплохо: ответы читателям, рассказ
Гончаренко, НФ-новости, подготовленные клубом любителей фантастики при
областной библиотеке, адреса книгообмена, рецензия на новый столичный
сборник "В королевстве Кирпирляйн". Все было на своем месте и радовало
глаз.

Хотелось позвонить Наташе, позвонить просто так, услышать ее голос,
но я не решался. "Я тебе сама позвоню", - сказала она сегодня утром и
взгляд ее был непонятным. Сомневалась она в чем-то или хотела в чем-то
разобраться, или прислушивалась к прошлому - а все мы сотканы из прошлого
- или было тут что-то еще?..

Я все-таки набрал ее номер, но сразу же положил трубку. Никогда не
следует набиваться. Назойливость - одно из неприятнейших качеств людских.
И торопить события тоже не надо - каждому событию уготован свой срок и
свое место под солнцем. Проведя такой сеанс самовнушения, я неожиданно для
самого себя позвонил в справочное бюро и узнал у безымянной "восьмой"
телефон горотдела милиции. Вообще-то я был уверен, что никаких сведений
мне по телефону не дадут и, скорее всего, придется пользоваться связями,
которые есть у каждого газетчика (да и все наше общество, увы, держится на
связях), но все-таки решил начать со звонка. В любом деле я предпочитал
идти от простого к сложному. Диалектически.

Я представился отозвавшемуся на мой звонок сотруднику горотдела
капитану Симоненко - так он отрекомендовался - и коротко изложил суть
вопроса: могу ли я, как журналист, получить сведения о пропавших детях и
подростках?

- Обращайтесь к замначальника, - отчеканил капитан Симоненко. - Он у
нас по связям с прессой.

Записав телефон и имя замначальника, я продолжил свою телефонную
разведку. Номер был долго занят, я уже терял терпение, накручивая и
накручивая диск, но наконец дозвонился и получил согласие на аудиенцию.

- Приходите, посмотрим и разберемся, - несколько туманно ответил мне
заместитель начальника горотдела.

- Думаешь, у нас объявился гаммельнский крысолов? - насмешливо
спросил Цыгульский. - То есть, конечно, не гаммельнский, а резидент с
Альфы Центавра.

- Возможно и объявился, - сказал я, застегивая куртку. - Я в милицию.

Щелкавшая на счетах Галка молча кивнула, а Цыгульский, конечно же,
промолчать никак не мог.

- Леша, передай мильтонам - брать только живым. Мы с ним
пресс-конференцию организуем.

Я на Цыгульского не обижался. Насмешничал он автоматически, просто по
привычке, а на деле лепил материал, копаясь в своих блокнотах, и материал
у него явно не шел. Я знал Цыгульского.

В небольшой очереди я был пятым. Вдоль и поперек изучив стенную
газету с названием "наша служба", напомнившим мне песенку из популярного
некогда многосерийного теледейства, я, наконец, попал в кабинет, где за
столом у окна сидел грузный седеющий мужчина в милицейской форме.

Разговор у нас, к моему удивлению, получился. Сейчас демократия и
всем все можно - примерно так сказал замначальника. Грифы "секретно"
снимаются, информация предоставляется. Только не надо дешевых сенсаций,
сказал замначальника, изучив мое журналистское удостоверение. Газеты любят
давать сенсации, причем непроверенные сенсации, подчеркнул замначальника.
Откуда "Вечерний вестник" взял, что депутата горсовета Мартынова избил
ветеран партии? Зачем писать такие вещи? И чуть что - милиция виновата,
куда смотрит милиция, почему нет порядка в городе? Нужно быть
объективными, подытожил замначальника.

Я заверил его, что пока не собираюсь давать никаких материалов, а
просто произвожу некоторые изыскания предварительного характера. Я обещал
ему, что если даже буду использовать какие-то полученные сведения, то
обязательно занесу рукопись и только после его согласия и одобрения отдам
для публикации.

В общем, времена действительно несколько изменились, и вскоре я
листал различные бумаги в другом помещении горотдела, запомнив такую
цифру: за неполный год в розыске числится по городу около полусотни детей
и подростков. Заявлений в течение года было гораздо больше, но милиция
отнюдь не дремала. Те, кто исчез, находились. В городе. Или за его
пределами. Живые. Или мертвые...

Заявления о пропавших. Не вернувшихся из школы, из кино, ушедших в
магазин, на футбол, к приятелям. Подробные приметы. Биографии пропавших.
Сведения о родителях. Поварихи, разнорабочие, токари, шоферы,
кладовщики... Я пролистал эти полсотни папок-скоросшивателей, среди
которых было и дело об исчезновении Рябчуна Константина Борисовича,
учащегося средней школы номер пять.

Интересно, подумал я, вновь просматривая печальные серые папки,
оказывается, десятка два этих пропавших мальчишек и девчонок не коренные
степоградцы, а приехавшие вместе с родителями из других мест. Кстати, и
Костя ведь тоже приезжий. Связь тут, конечно, была примерна такой же, как
между известной бузиной, растущей в огороде, и родственниками в Киеве,
просто это было единственное подобие некой закономерности, присущей
исчезновениям. Правда, пропали еще два мальчика - десяти и тринадцати лет,
жившие на одной улице - улице Попова, не изобретателя радио, а космонавта,
но в этом, в общем-то, не было ничего странного, потому что улица Попова
на самом деле была большим жилым массивом, примыкавшим к Хуторам. Больше
всего исчезновений приходилось почему-то на апрель и август - но это,
опять же, ни о чем не говорило и вряд ли здесь можно было предполагать
какую-то закономерность.

Я сидел за столом, заваленным папками, многие из которых, без
сомнения, были документально оформленной, но пока еще не установленной
трагедией, я сидел и задавался вопросом: что, собственно, побудило меня
заняться сбором сведений, так сказать, не по профилю? К моей-то
фантастической страничке все эти пропажи не имели ровным счетом никакого
отношения. Костя? Да, безусловно - как первый толчок. Но Костя скрывался
на Хуторах, в этом я почти не сомневался, он был жив и, наверное, здоров.
Дело было не в Косте. Не только в Косте. Это же страшно - когда пропадают
дети. Я представил, что бы почувствовал, пропали, не дай Бог, моя Ира - и
мне стало нехорошо. Вот ведь материал, мимо которого нельзя пройти, от
которого не отмахнуться. Нездорово то общество, в котором пропадают дети.
И надо бить во все колокола. Не допускать. Ну а Костя... С Костей мы
попробуем поговорить всерьез и начистоту.

...Но всерьез и начистоту не удалось. Вообще никак не удалось. Из
горотдела я позвонил Галке, сказал, что буду после обеда и вновь
отправился на Хутора.

Однако я глубоко ошибался, думая, что днем в подвале окажется немного
светлей. Да, из отдушин под потолком действительно просачивались в подвал
призраки дневного света, но уж очень немощными были эти призраки. Хаос
продолжал оставаться хаосом и, убив полчаса на безрезультатную борьбу с
ним, измазавшись и пропылившись до першения в горле, я вновь отступил. Я
был раздосадован, но не побежден. Я выбрался из этого не описанного Данте
подобия круга ада, снял куртку и принялся отчищать под взглядами
проходивших мимо обитателей Хуторов. Я чистил куртку, отряхивал брюки,
отплевывался, но не унывал. Да, подвал тянулся под всеми четырьмя
подъездами, он был разделен на секции, но из секции в секцию можно было
попасть, протиснувшись в отверстия, проделанные для труб - это я установил
экспериментально. Да, подвал был завален хламом, и Костя мог таиться в
дальней секции - ну и что? Я решил действовать другим методом: вечером
подстеречь подростков в подвале и проследить их путь до Костиного убежища.
А потом дать им уйти и поговорить-таки с Костей всерьез и начистоту.

Кое-как приведя себя в божеский вид, я покинул Хутора, перекусил по
дороге к областной библиотеке и часа два общался с активистами КЛФ,
обсуждая разные наши специфические вопросы. Затем вернулся в редакцию и
оседлал рабочее место.

Катюшенька оставила на моем столе несколько конвертов. Я отложил
самый пухлый, в котором явно скрывалась рукопись, и принялся поочередно
читать письма потоньше. Цыгульского на горизонте не наблюдалось, его
блокноты грудой лежали на подоконнике, а Галка при моем появлении схватила
свою безразмерную сумку и ринулась в скудные недра торговых точек.

Письма были, в основном, практического, так сказать, плана: где
достать "Солярис" без финальной купюры, как раздобыть сборники
молодогвардейского объединения, правда ли, что в районе швейной фабрики
красной шаровидный НЛО чуть не сбил идущий на посадку пассажирский
самолет, почему не печатаем фантастику ужасов и так далее. Я с ходу
настрочил несколько ответов и вскрыл пухлый конверт. Там действительно
оказалась рукопись объемом не более четверти листа. Анатолий Шевчук,
"тихие игры".