что толпа собирается расходиться. Филипсон в зале совета вел переговоры со
студенческими депутатами, остальные студенты продолжали митинговать, но
уже не во дворе, а на ступенях парадного крыльца. Ничего нового ораторы
сказать не могли и говорили больше для того, чтобы выждать время.
наступила тишина.
попечителем, и он просил передать вам, что не имеет права отменить
матрикулы. Его превосходительство обещал однако, поставить министра в
известность о наших претензиях. Полагаю, необходимо дать ему для этого
время. Что же касается прочего, то библиотека откроется завтра, а лекции
возобновятся второго октября. Кроме того, его высокородие оберполицмейстер
Паткуль дал нам честное слово, что никто из депутатов и участников сходок
не будет задержан, если все мы сейчас разойдемся.
группы, начали расходиться. Толпа растаяла.
плещется в груди.
ругали министра. Ближе к вечеру состоялся ученый совет. На совете выступил
генерал Филипсон. С профессорами он говорил совершенно иначе, чем с
непокорными студентами. Все требования сходки решительно отверг, заявив,
что после случившегося правительство не уступит ни на иоту. матрикулы
должны быть введены немедленно, тот же, кто их не возьмет, будет из
университета исключен.
приказу честного оберполицмейстера Паткуля хватали студентов. Первыми были
арестованы депутаты.
но и вольнослушаьеелй и даже вовсе посторонних. Список арестованных
открывало имя поручика Санкт-Петербургского арсенала Александра
Энгельгардта.
тихая. Бури бушевали лишь в общественной жизни. Университет пребывал
закрытым, швейцарская и огромный вестибюль напоминали военный лагерь,
вооруженные караулы оставались там даже на ночь. Студенческие сходки
собирались с регулярным постоянством, с такой же неотвратимостью являлась
полиция и войска, аресты происходили уже среди бела дня. Будочники и
солдаты, остервенясь, начинали пускать в ход шашки и приклады.
Арестованные исчислялись сотнями, и какой-то мрачный шутник написал на
петропавловских воротах новую вывеску: "Петербургский университет".
функции они не хотели, а ничего другого делать не могли. В это время
Соколов сблизился с профессорами филологами и юристами, большинство
которых было настроено либерально. Особенно сошелся с Владимиром
Спасовичем, с которым был дружен еще в студенческие годы. Но и либеральная
профессура ничего поделать не могла. Оставалось только беспокоиться за
друзей, знакомых и учеников, попавших в крепость, и ждать конца событий.
неисполнениии приказа полковника Золотницкого, а это грозило молодому
офицеру трибуналом.
Соколов прибежал к ней, она сказала лишь:
значит, так надо.
виновным в нарушении воинской дисциплины, но от наказания освободил.
Сказалась давняя нелюбовь армейцев к жандармам. Энгельгардт был встречен
на воле как герой. Ожидали, что его освобождение станет первым звеном
длинной цепи. Говорили, что сам государь, отдыхающий в Ливадии,
заинтересовался университетским делом и держит руку студентов. Говорили,
впрочем, и обратное.
профессора пытались отстоять alma mater, доказать попечителю, что нынче
приходится выбирать: либо университет без матрикул, либо матрикулы без
университета. Но и сейчас ни попечитель, ни министр не стали их слушать. В
газетах появилось объявление, что те из студентов, кто хочет продолжать
образование, должны подать в канцелярию прошение о выдаче им матрикул. Из
полутора тысяч подали прошение пятьсот человек.
давно составленному расписанию, Соколов должен был читать третьему курсу
химию кислородных соединений.
оборону, пропуская через калитку в железных воротах только тех, кто
предъявлял матрикул. Студенты, занявшие весь Биржевой сквер, стояли молча,
никто не уговаривал проходивших в калитку, их просто не замечали. Но и
среди матрикулистов покорных было немного. Большинство, оказавшись во
дворе, тут же демонстративно рвали матрикулы и пытались идти дальше.
Сторожа останавливали их и выводили на улицу.
строй. В пустом вистибюле швейцар с поклоном принял шинель, Соколов прошел
в аудиторию. На его лекцию пришло три человека. С каменным лицом Николай
Николаевич подошел к кафедре.
финляндцы и преображенцы; ворота, только что затворенные перед рвущимися в
университет юношами неожиданно распахнулись, и студентов погнали во двор
силой. Взяли, впрочем, немногих - чуть больше ста человек. Но когда
арестованных, переписав, повели со двора, конвоиры были атакованы
оставшимися на свободе.
окровавлением. Шестеро универсантов были серьезно ранены, но еще сто
трицать человек прорвалось в круг. Всех, и арестованных и
самоарестовавшихся отвезли в Петропавловку, а затем, поскольку темница не
могла вместить всех, взятых за последний месяц, их переправили в
матросские казармы Крондштадта.
было, только ветер нес по брусчатке обрывки матрикул, да валялась
растоптанная голубая фуражка.
собраний. Слишком много народа оказалось в Петропавловских казематах или в
Крондштадте. Там продолжались митинги и сходки, там был университет.
Хотя в списках числилось еще более трехсот студентов, в действительности
на занятия ходили меньше полусотни. Университет умирал. С середины ноября
те из преподавателей, кто не мог мириться ни с поруганием университета, ни
с собственной двусмысленной ролью, начали уходить из разоренного
рассадника наук. Ушли молодые историки, юристы, филологи: Спасович,
Кавелин, Пыпин, Стасюлевич, Утин, Андреевский. На естественном отделении
физико-математического факультета в отсатвку подали адъюнкт-профессора
Ильенков и Соколов.
Неясная предутренняя серость пропитывала мир. Из окна потянуло влажной
прохладой.
его, за окном мгновенно сгустилась тьма. Соколов надвинул на рожок абажур,
присел к столу, начал перебирать бумаги. Руки снова нервно дрожали, и не
было сил остановить дрожь. Удушающая слабость неестественно сочеталась с
сильнейшим нервным возбуждением, требующим непрерывной деятельности.
лежал черновик его прошения на имя директора института: "Полное
расстройство здоровья не позволяет мне исполнять мои обязанности по
службе. Поэтому я покорнейше прошу Ваше превосходительство представить об
увольнении меня в отставку по неизлечимой болезни."
Казалось, подписывая его, он хоронит себя заживо, и на словах "представить
об увольнении меня в отставку" рука его споткнулась, перо брызнуло
россыпью мелких клякс, и Соколов, всегда педантичный и аккуратный, не стал
переписывать бумагу наново. Не все ли теперь равно...
что отставка - навсегда. И оснований тому было не меньше. Из Ливадии, где
отдыхал царь-освободитель, прискакал нарочный флигель-адьютант. Сказки
будто государь держит руку студентов, рассеялись как дым. Университет был
еще раз закрыт, зачинщики беспорядков - наказаны. Двое студентов: Михаэлис
и Ген, высланы в отдаленные области Российской империи, трое - в места не
столь отдаленные. Тридцать два наиболее активных участников сходок
исключены из университета, еще сто девяносто два человека оставлены под
надзором полиции. Как и предвидел Соколов, среди исключенных оказались
самые яркие и талантливые его ученики: Покровский, Тимирязев, Фамицын,
Меншуткин - все.
офицеров. Всех наказать не было возможности, поэтому ограничились только
теми, кто дежурил около Тучкова и дворцового мостов, направляя офицеров на
Свержин Владимир
Максимов Альберт
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Курылев Олег
Перумов Ник