Чтение 12–й страницы книги ~Ярость~

Вокруг шумели все недовольнее. Кречет бросил с усмешкой:

– Каким-то образом оказавшихся на территории России.

– Да-да, – сказал я обрадованно, в реплике всемогущего президента почудилась поддержка, – как-то на исконные земли России вкралось Казанское ханство, Крымское, Хазарское… Словом, я уже чувствую, что ушел в сторону, но прошу простить, ибо у меня нет опыта больших собраний… как и малых. Просто я хочу обратить внимание на структуру, что не только не потеряла ничего с крахом СССР, а угрожающе выиграла. Кому-то покажется, что здесь искать и менять нечего. Но вы – правительство… или будете им, а не «кто-то».

Я видел непонимающие лица. Все-таки для них я человек, попавший сюда в случайной неразберихе. Вякнул глупость, ее выслушали, а теперь можно забыть и заняться делом.

Даже Кречет поморщился, явно от меня ждал чего-то умнее. Но смолчал, повернулся к Яузову:

– А что скажете вы, Павел Викторович?

Яузов посопел, на красной харе глазки сверкали из-под густых бровей, как блестки слюды в темных пещерах:

– Вам как ответить: как положено или как на самом деле?

Кречет усмехнулся:

– Я не политик. Я солдат, как и вы. Давайте правду. За стенами этого кабинета будем говорить, что положено… там массмедиа, шпионы, а здесь надо начистоту.

– Ну тогда получите… У меня в голове только Чечня, в сердце – Чечня, как и в печенках. Понимаю, министр обороны должен думать о всей стране, мыслить глобально, тем более что Чечня – уже прошлое, но ничего с собой не могу поделать. Видать, уже негоден для такого поста, потому прошу отставки. Я ненавижу чеченцев! Я хотел бы ввести туда войска… да не просто войска, а танковую армию, чтобы сровнять все с землей. И чеченцев вбить в землю гусеницами так, чтобы и от костей следа не осталось. Ненавижу за то, что лучше нас. За то, что сохранили то, что мы давно растеряли… Нет, не так уж давно. Еще мой дед рассказывал о нравах в армии, тогда еще не Советской, а Красной. Да что там дед, отец рассказывал! О кодексе чести, верности слову, мужском достоинстве, гордости. У чеченцев есть это и доныне. Они благороднее нас. Мне они как укор. И я пытаюсь избавиться от этого укора как могу…

Я стоял близко к Когану и слышал, как он шепнул красивому седовласому министру, имени которого я не знал:

– Пьет, значит.

– Или по бабам, – предположил тот задумчиво.

– Он же сказал, как может!

– А-а-а-а, тогда пьет, ежели в этом смысле.

Кречет внимательно слушал. К удивлению генерала, который махнул на все рукой и готов был пойти хоть под разжалование, хоть под трибунал, на лице всесильного президента появилось выражение удовлетворения. Он покосился на меня, кивнул. Генерал потенциально был сторонником резких реформ, но сам не знал каких. Уже и священников напустил в армию, пытаясь возродить веру, ввести несвойственных русской армии полковых священников.

– Мне кажется, – сказал Кречет медленно, – есть способ, как избавиться от этого укора иначе… Без позора, а с честью! И даже, к радости бизнесменов, с немалой выгодой…

Яузов, видя, что рука президента еще не рвет с него погоны, смотрел исподлобья:

– Я не верю в решения, которые устраивают и людей чести, и бизнесменов. Как правило, они хотят противоположного.

Кречет развел руками:

– Это уникальный случай.

Я добавил из своего угла:

– Последний раз он выпадал ровно тысячу лет назад.

Генерал смотрел непонимающе. Еще непонимающее смотрели остальные. Лицо Кречета было усталым и серьезным. Яузов сказал осторожно:

– Я чувствую, вы что-то задумали. Знаете, в воздухе носится нечто эдакое… Я вам верю. Как мужчина, как человек чести. И пойду с вами, даже если придется положить голову на плаху. Мне кажется, вы тоже готовы. Россия в беде!

Марина внесла на подносе чашки с кофе. Следом две миловидные девушки несли горки бутербродов. На середине стола появился кофейник: Кречет явно щадил тех, кто побаивается крепкого кофе. Я заметил, что даже генерал держится за столом скованно, лишь министр культуры демонстрировал манеры, красиво держал чашку, изящно брал бутерброды.

Все как один предпочли черный кофе, крепкий и сладкий. То ли в подражание Кречету, то ли старались показать, что со здоровьем у них в порядке, значит, работать смогут, как требует президент, чтобы пар шел из места, где спина теряет благородное название…

Коган сказал озабоченно:

– Платон Тарасович, у меня была надежда на западные инвестиции… Но если говорить прямо, то теперь горят и те, которые обещали. Вас побаиваются.

В комнате настала напряженная тишина.

– Запад есть Запад, – изрек Яузов.

– Взяли за горло, – поддакнул кто-то осторожно.

– Диктуют…

– Но без их денег нам не выжить, – обреченно сказал Коган. – Нам и надо всего-то миллиардов пять-семь. Смешно, но мы вложили в экономику США семьдесят миллиардов долларов!.. Именно столько долларов в чулках у населения.

Коломиец сказал значительно:

– Но не отнимать же? Это был бы удар по доверию.

Яузов подвигался, то ли разминая кресло по фигуре, то ли свой зад, прорычал раздраженно:

– Один плюсик есть. Наконец-то Штаты показали свое истинное лицо.

Коган обрадованно воскликнул:

– А я наконец-то слышу старые добрые лозунги моего детства…

Яузов пренебрежительно отмахнулся:

– Да узнавайте что хотите. У нас свобода! Вам, как американскому шпиону, собирать информацию теперь легче… А вредить, так вообще. Просто раньше США твердили, что создают НАТО, чтобы бороться с бесчеловечным коммунистическим режимом. Когда же, мол, режим падет, необходимость в НАТО отпадет. Мне не пятнадцать лет, я помню те заверения!.. Но вот режим пал. У нас тот же капитализм, что и в США. Казалось бы, нет нужды и в НАТО. Но что мы видим?

– Как вы странно интерпретируете, – сказал Коган. – Вы инсвинируете НАТО….

Кречет сказал серьезно:

– Перестаньте передразнивать нашего министра культуры. Яузов прав, как это ни горько. Теперь уже ничего не объясняя, НАТО спешно придвигается к нашим границам. Ибо по эту сторону рубежа – баснословные залежи нефти, газа, золота, алмазов, урана, редких металлов и минералов, у нас немерено и неведано сколько леса, плодородных земель. При чем здесь режим, когда Западу нужны наши богатства! Мы отделились от «братских» республик, чтобы не кормить голодную и вечно недовольную ораву, но от Запада так просто не отделаться. Они так просто от наших богатств не откажутся… Да, Штаты открыто объявили о войне с Россией! Если раньше прикрывались баснями о борьбе с неугодным русскому народу режимом коммунистов, мол, мы собираемся помочь угнетенному русскому народу, на что многие у нас клюнули, то теперь….

– Война? – спросил кто-то дрогнувшим голосом.

Кречет сказал серьезно:

– Россия не готова. Но на всякий случай я запланировал маневры через месяц.

ГЛАВА 11

Я взглянул на часы и удивился, как мало прошло времени. А переговорили, казалось, уже столько, что неделю надо раскладывать в голове по всем полочкам и этажам.

Вдруг Кречет повернулся ко мне. Его злые глаза уперлись в меня так, что я ощутил себя под прицелом гранатомета:

– Виктор Александрович, включайтесь в работу без долгой раскачки. Что я из вас каждое слово как клещами? Видный ученый, футуролог, вам и карты в руки.

Министр культуры тонко улыбнулся:

– Платон Тарасович, сейчас народ больше знает певичек и порнозвезд, чем академиков. Но нам в самом деле интересно услышать мнение видного футю… фруто… фруктолога.

На меня смотрели кто настороженно, кто откровенно враждебно, как на выскочку, неизвестно как втершегося в кулуары правительства. Я сказал сдержанно:

– Увы, не оправдалось гордое: «Первый Рим падоша, второй Рим падоша, третий Рим стоит и стояти будет, а четвертому Риму не быти». Третий Рим не пал, выстоял перед Наполеоном и Гитлером, но сейчас склонился перед долларом. Четвертым Римом стал Нью-Йорк, а США – Римской империей в эпоху последней стадии упадка, когда удивляет весь мир как богатством, блеском, так и упадком доблести, когда эти римские граждане… то бишь американские, панически трясутся за свои жизни, а твердыни штатовского Рима трещат под ударами молодых… нет, переживающих вторую молодость некогда древних и мудрых народов. Американцы трепещут перед экологически недостаточно чистыми продуктами, их ужасает озоновая дыра, мужчины красят волосы и делают подтяжки харь… куда уж с гранатами под танки или в горящем самолете на колонну врага!.. Но не бросятся уже и русские. Хотя русские все ж бросались, а американцы – нет. И никогда не могли броситься.

Кто-то хмыкнул, а военный министр спросил заинтересованно:

– Это похоже! Но почему?

– Правила чести, жертвенности, верности слову, долгу перед страной могли возникнуть лишь в странах, где был так называемый высший свет. Где в самом деле понимали, в какой стране живут, а не просто пахали и сеяли, где дрались на шпагах, стрелялись на дуэлях… Неважно, какая перед именем стояла приставка: фон, дон, де, мак или ничего не стояло, как у нашего дворянства, но эти люди дрались на дуэлях, стрелялись по самому ничтожному поводу, смывая кровью пятно с чести… но где вы видели, чтобы из-за чести дрался крестьянин? Русский, немецкий, французский?.. Да еще до смерти? Так вот американцев нельзя винить за отсутствие правил чести, ибо в Новый Свет переселялись крестьяне в поисках лучшей доли. И все было бы ничего, если бы эти крестьяне так и жили, озабоченные только тем, как выжить, а потом уже как просто жить с наименьшими затратами ума и усилий. Но они укрепились, а потом… Главная черта простого человека… какая?

Яузов, который слушал с особенным удовольствием, как я поливал проклятую Америку, которую он все еще держал под прицелом оставшихся ракет, ответил первым:

– Ну, отсутствие чести, как вы уже говорили.

– Нет. Главное, – сказал я, намекающе глядя на него, – воинствующее невежество. Тупой человек всегда агрессивен в суждениях. Он никогда не скажет себе, что встретил нечто выше его понимания. Такой безапелляционно заявит, что всякие там Бетховены – дурь, что Пикассо – не художник вовсе, что звездная астрономия – шарлатанство для выманивания денег у простого народа, любая философия – бред, надо под корень!.. Страшно, когда весь народ из таких простых людей, когда идеология простого народа становится идеологией страны! Но есть вещь и пострашнее.

– Что?

– Когда эта идеология начинает экспортироваться в другие страны, где еще живы понятия чести, достоинства, верности слову, а не документу, над которым поработали адвокаты!.. Человек слаб. Когда он видит, что можно не бежать, а идти, когда видит, что можно не идти, а стоять, а то и вовсе сидеть… а потом и лечь и что в этом, оказывается, нет ничего позорного… вон американцы вовсе ходят с соплями по всей морде и гадят прямо за столом… и ничего! Человек слаб… Постепенно начинают поговаривать, что зато там живут весело, балдеют, расслабляются, отдыхают. А главное в жизни – это не работа, а отдых, балдеж, расслабление, оттяжка!.. Понимаете, когда главным мерилом становится не достоинство человека, а рубль… или доллар, как ни назови, то американцы как бы получают право поучать другие народы. У них этих долларов больше.

Кречет раскрыл рот, но Яузов, не видя, опередил:

– Грешен, одно время смотрел американские боевики. Так обратил внимание на частое словцо, что так и мелькает: «Не будь героем!» Так говорят и полицейские, и преступники, и никто не плюет такому в глаза. Мол, не рискуй, сложи оружие, переноси унижения, забудь о каких-то нелепых понятиях чести, достоинства…

Сказбуш добавил:

– Раньше разведчиков снабжали ампулой с цианистым ядом. Мол, в случае провала… А теперь, когда главной ценностью объявлена жизнь, уже знаем: выдаст всех. Еще до того, как прищемят палец или посветят лампой. Потому стараешься сообщить как можно меньше. Что усложняет любую операцию.

Я видел со всех сторон обращенные ко мне лица. Похоже, задел, если все говорят одинаково, не спорят, а друг друга дополняют. Какой ни разношерстный кабинет, но общая беда…

Я продолжил как можно более убедительно:

– Американцы как раз и побеждают по всему миру, потому… что не прошли эпохи рыцарства, верности долгу, чести, слову. Они сразу начинались как нация лесорубов и золотоискателей, что плавно перешли в банкиров и рабочих. Для американца немыслимо застрелиться, смывая, так сказать, кровью пятно… что было так характерно для всей Европы, в том числе и для России. Этот трусливенький американский образ жизни победил, теперь и наш боевой генерал, обгадившийся при защите Белого дома, куда там застрелиться: лучше по судам затаскает!.. А все это называется уважением к человеческой жизни… Для американцев нет ничего дороже собственной жизни, от этого они пляшут во всем. Нам труднее это принять, потому что у нас, как я уже говорил, была эпоха верности слову, чести… были столетия, да что там столетия! – с самых первых дней Руси честь и достоинство ценились выше жизни. А так было до самого недавнего времени…

– Пуго застрелился, когда не получился переворот…

Я отмахнулся:

– Это уже отдельные случаи. Американцы тоже иногда стреляются. Один на сто миллионов. А я говорю о временах, когда было правилом пустить пулю в лоб… или в сердце, чтобы кровью смыть пятно. Это время кончилось с последней большой войной, тогда еще красные командиры стрелялись… да и немецкие тоже. Потому у нас осталась острая тоска по тем временам! И нам хочется возврата… Не в прошлое, а к традициям верности слову, гордости, достоинству. Наш западный мир… а мы тоже относимся к западному миру, хоть и намного беднее, но идеалы те же меленькие и подленькие: побольше жратвы, теплый клозет, видеоаппаратура, поменьше работы да повыше зарплата, и чтоб никаких идей, никаких целей общества, а просто жить, жрать, гадить в чистом туалете, ходить по бабам… Пока еще нет насмешек над трагической любовью Ромео и Джульетты, для нас свято имя Шекспира, но через несколько лет уже над ними начнут насмехаться открыто! Мол, двое идиотов… Любовь, конечно, хорошо, но не убиваться же в самом деле? Предмет любви легко заменим. Вон в любом американском боевике герой, потеряв горячо любимую жену, а то и ребенка тоже, тут же натыкается на девку, с которой уничтожает злодеев и… если между выстрелами и пинками еще не лег с нею в постель, то поженятся сразу же, как последний злодей упадет с простреленной грудью. Человек в западном мире может покончить с собой от зависти, что у соседа больше денег, но никогда из-за несчастной любви, из-за чести.