настороженные, остекленели в безразличии. Сэм, наоборот, покрылся
румянцем, словно только что вышел из бани. Выдернув губы из сиденья и
выпрямившись, он улыбнулся Наташе. Наташа сосредоточенно молчала.
цифры три. Но я ее нисколечки не боюсь. А обижаться мне никакого резона
нет. Я ведь не Россия. Я Наташа.
слева опять появилось море. Сэм раскрыл кейс, вынул оттуда маленькую
стеклянную баночку, выплюнул в нее немного красной жидкости, завинтил
крышку и кинул банку назад. Наташа тем временем напряженно размышляла, на
лбу у нее даже образовалась маленькая красивая извилинка. Сэм поймал ее
взгляд и улыбнулся.
допустим, первый мир - это Америка, Япония там и Европа. Третий Рим, мир
то есть, это, скажем, мы, Африка и Польша. А что такое второй мир?
интересно. Надо выяснить, откуда это выражение пошло. Наверно, никакого
второго мира просто нет.
то ли тот самый планер, за которым он следил из-за столика в ресторане, то
ли другой точно такой же.
места очень красивые, дикие. Можно искупаться.
обещали.
и деревянный томик Достоевского. За тридцать долларов отдам.
- одеколоном протрите.
пылью, рванула назад. Стало тихо. Сэм с Наташей пошли по тропинке, которая
зигзагом сбегала вниз по крутому каменистому склону. Спускались они молча,
потому что тропинка была очень узкой и идти по ней надо было осторожно.
между которыми плескалось море. Сняв тапочки - Сэм с умилением понял, что
на ногах у нее были розовые домашние тапочки, а не туфли необычного
фасона, как он подумал сначала, - Наташа зашла по колено в воду. Сэм,
подвернув штаны и разувшись, последовал за ней, держа кейс и мокасины над
головой и пытаясь вспомнить, какую же греческую легенду ему напоминает
происходящее. Они долго петляли меж коричневых каменных стен и наконец
вышли к большой наклонной плите, поверхность которой выступала из воды
примерно на полметра.
стороны можно нырять - уже глубоко.
за спину, пытается дотянуться до тесемок, завязанных сзади. Осторожно
положив камеру на мокасины, Сэм прикоснулся к Наташе и сквозь платье
почувствовал, как она вздрогнула. Тесемки абсолютно ничего не держали и
были, как Сэм помнил из статьи в "Нэшнл Джиографик", просто наивным
приспособлением для завязывания знакомств, которым пользовались русские
девушки, - даже металлические шарики на их концах напоминали блесну. Но
дрожь, прошедшая по наташиной спине, заставила Сэма забыть о методике
правильного поведения, которую рекомендовал журнал, и когда Наташа
перешагнула через упавшее на камень платье и осталась в крохотном
купальнике из блестящей зеленой ткани, его руки сами потянулись к камере.
улыбку и волну летящих по ветру волос, снимал ее голову над изумрудной
водой и мокрые отпечатки ступней на камне, а потом, передав Наташе камеру
и объяснив, на что надо нажимать, бросился в море и рванул к возникшей
вдали белой точке прогулочного катера таким безоглядным баттерфляем,
словно и правда собирался достичь его вплавь.
ладонью прикрывая глаза от солнца. Сэм устроился рядом, положил щеку на
теплую поверхность камня и, прищурясь, поглядел на Наташу.
грустить.
Франции?
почему ты спрашиваешь?
говорила. Что ты там делал?
праздник в город Комбре.
стрекотала машина прогулочного катера. Совсем рядом раздалось несколько
чуть слышных мажорных гитарных аккордов, а потом послышалось тихое
жужжание и Наташа ощутила легкий укол в ногу; она рефлекторно хлопнула по
этому месту ладонью - под ее пальцами что-то расплющилось, скаталось в
крошечный шершавый шарик и отлетело в воду. Сэм заговорил нараспев,
гнусаво произнося некоторые звуки в нос:
назад, с грубо высеченными фигурами христианских королей, глядящих на
площадь с облетевшими каштанами, ветви которых металлически блестят в
свете нескольких фонарей; на брусчатке перед порталом появляется одинокий
усатый мужчина, похожий на мишень из провинциального тира, и уже трудно
сказать, что происходит потом, когда непреодолимая сила влечения отнимает
у памяти мгновения полета, оставляя ей лишь короткие прикосновения
бродящих наугад лапок к пропахшему кельнской водой и сигарным дымом шелку
кашне и грубое...
рту. Наслаждение усиливается, когда начинаешь различать за прорванными
занавесями покровов, отделяющих одно тело от другого, глухой шум, сначала
ток крови...
посылаемым с планеты Марс или из какого-то другого мира, так же
недоступного нашему взору; их ритм и задает то страстные, то насмешливые
движения твоего тела, в долгий выступ которого, блуждающий в пульсирующих
лабиринтах чужой плоти, как бы перетекает все сознание; и вдруг все
кончается, и ты вновь плывешь куда-то над старыми камнями мостовой...
- словно и сам превратился в часть прогретой солнцем скалы. Наташа сжала
его ладонь; приоткрыв глаза, он увидел прямо перед своим лицом две большие
фасетчатые полусферы - они сверкали под солнцем, как битое бутылочное
стекло, а между ними, вокруг мохнатого ротового хоботка, шевелились
короткие упругие усики.
в веки, и за ними возникало слабое фиолетовое сияние, на которое хотелось
глядеть и глядеть без конца.
камеру. Дни бывают там, где встает и заходит солнце, а Марина жила и
работала в полной тьме. Сначала она передвигалась на ощупь, но через
некоторое время заметила, что неплохо видит в темноте, - заметила
совершенно неожиданно, когда в середине главной камеры уже была готова
широкая кровать из сена, накрытого украденной в пансионате шторой. Марина
как раз думала, что возле кровати, как в фильме, должна обязательно стоять
корзина с цветами, и тут увидела в углу камеры трофейный фанерный ящик.
Она огляделась и поняла, что видит и остальное - кровать, нишу в полу, где